Литературный агент

«Где будет труп, там соберутся птицы»

Вернувшись домой, я позвонил на мобильник Страстову: «жучок» фотокора сработал, «исповедь» убийцы записана, готовьте пресс-конференцию. А Тимур в ответ: включите телевизор, первый канал.

В комнату ворвался захлебывающийся как будто от «нечаянной радости» голос:… прямой репортаж с места происшествия!

Боже мой, я сразу узнал это «место» на Софийской набережной!

— Внимание! Смотрите кадры, заснятые нашим коллегой Тимуром Страстовым сегодня в «шесть часов вечера после войны» (Не удержался от каламбура, их все забавляет) скрытой камерой. Вот всеми нами обожаемая Сусанна в сопровождении телохранителя в последний раз спешит на свой концерт. Вот — глядите! — подходит к своему «шевроле»…

Все произошло молниеносно: к автомобилю «звезды» подкатил черный, как катафалк, микроавтобус, сзади раскрылись дверцы, чьи-то преступные руки в перчатках выбросили на мостовую абсолютно голого человека, рядом упали певица и ее охранник, сраженные автоматной очередью. Катафалк умчался. («Джоуль — единица измерения энергии тока». — «То есть берутся показания счетчика…» Я ж предупреждал Быстрова: не выпускать! Но следователь поступил «по закону».)

Крупным медленным «садистским» планом — застывающие в смертном оскале лица, голый гладкий труп. Возбужденный голос за кадром:

— По непроверенным слухам, известный прозаик-авангардист Юлий Громов перебежал дорогу небезызвестному в специфических кругах «авторитету» и был поставлен, как у них, а теперь и у нас, выражаются, «на счетчик». Результат, увы, перед вами. Три жизни за одну ночь…

Я не выдержал и нажал на пульт, возвращая в мир молчание. Страстов — стервятник, выследивший падаль в «горячей точке» (вот уж действительно: «где будет труп, там…»). Цепь предыдущих событий развернулась как на ладони. Сусанна успела предупредить — но ничто не спасло их обоих; Юлий помчался в Чистый лес за ее фотографией — но наследил; сел в тюрьму — но его выпустили; уехал — разыскали… «Вижу (кого?) мертвого, вижу (что?) труп. Мертвый еще одушевленный, труп — уже предмет. Я — создатель, я требую труп — великое «ничто». Но Господь милосерднее нас, несчастный абсурдист, Царствия тебе Небесного!