Любовь после развода

Глава 21

– Она больная! – Костик снова срывается на крик.

Мама тут же хватается за сердце.

Мы с братом вернулись домой час назад. Нас любезно подвез тот самый Кирилл после разговора с Максимом.

Костик, еще когда в сервисе узнал, как теперь будет расплачиваться по долгам, начал на меня орать как резаный. Поэтому Парамонов любезно согласился подвезти нас домой, видимо, чтобы брат меня нигде по дороге не убил.

– Сынок…

– Что сынок? Из-за этой курицы я теперь как раб бегать должен! Могла бы просто бабок у Шалимова попросить, а она… – замахивается, и я зажмуриваюсь.

Кулак до меня не долетает, конечно, но флешбэков из последних недель перед разводом с Ершовым хватает. Вжимаюсь в стену и крепко зажмуриваюсь.

– Наконец-то хоть какой-то толк от тебя будет, – шипит Люба.

– Ты вообще заткнись. Жена, называется, только деньги мои и считаешь!

– А они есть вообще у тебя, деньги-то? Что ты из себя без мамочки с папочкой представляешь?

– Да я тебе!

– Хватит! – мама ревет белугой. – Хватит. У меня сердце. Сердце! Я умру сейчас! Что вы творите-то?

Только вот на все эти выкрики и причитания никто даже внимания не обращает. Скандал на кухне лишь нарастает.

Люба с Костей орут друг на друга уже матом, а я, зажавшись в угол, наблюдаю за этим кошмаром со стороны. Невольно вспоминаю, как Ершов вот так же на меня кричал, обзывал, обвинял, угрожал…

– Посмотри, мать, кого ты воспитала, Иуду. Какая она мне сестра после этого? С бандитом связалась, и он типа разобрался. Долги мои списал! – Костик истерично хохочет.

Мама всхлипывает. Смотрит на меня, а у самой губы дрожат. Так ее жалко. Она этого всего не заслужила. Но я-то в чем виновата? Лучше, чтобы я на Костика вместе с ними горбатилась? Они уже давно с отцом для себя должны жить, а они все за братом сопли подтирают.

– Мам, ну ты ведь понимаешь, что это хороший исход.

– Зачем ты так, Алиночка? Костя же не виноват, это все случайность, а они теперь от него не отстанут. Сколько он там будет на них работать? Сколько им вздумается? Мы бы лучше еще один кредит взяли, карточки кредитные активировали. Выжили бы как-нибудь. А тут черная дыра какая-то.

– Правильно ты все, Алинка, сделала, – снова Люба, – хоть деньги в семью приносить будет, а нам всем не придется на его долги дружно работать!

– Замолчи, Люба, замолчи, – ревет мама. – Алина, как ты не понимаешь? Они же его там уморят. Год за так пахать. Еще и в две смены.

– Ну, – тру запястье, – во вторую он будет за деньги работать.

– За деньги? Которые они все ей, – брат тычет в Любу пальцем, – отдавать будут?!

– На ребенка твоего! – не уступает невестка.

– Да чтоб вы провалились. А ты! Ты не сестра мне больше, – Костик вылетает на балкон и хлопает дверью.

– Алина, – мама всхлипывает, трет глаза, которые уже настолько красные, что создают до ужаса пугающий вид. Она как-то за секунды осунулась, щеки впали.

– Мам, – бросаюсь к ней, обнимаю. – Мамочка, Косте нужно научиться быть самостоятельным, а вам – передохнуть. Для себя пожить.

– Что за эгоизм? Для себя? У нас внучка, вы дети наши. Какое еще для себя?

Понимаю, что стучусь в закрытую дверь. Мама меня не услышит, а мне от себя тошно. Они тут жили, как-то справлялись, дружно, тяжело, да, но без скандалов. А я все испортила, получается. Внесла только склоки.

Дверь в прихожей открывается. Мама начинает вытирать слезы, а я не знаю, куда руки деть. Стою посреди кухни, будто голая. Разбитая. В отчаянии. Родители меня не слышат и не услышат. У них свое видение мира. А я со своим зачем-то влезть хочу.

Папа разувается, шебуршит курткой и заходит на кухню.

– Вы чего тут сопли распускаете? – смотрит на мать.

– Ой, – мама снова всхлипывает.

– А дочь твоя всю жизнь мне испоганила! – вопит Костик, материализовавшийся рядом. Как он так бесшумно с балкона просочился, загадка просто. – Она, – толкает меня в бок, – меня в рабство сдала. Уголовникам этим.

Костик зло смеется и продолжает грузить отца подробностями. Исковерканными, утрированными, такими, где он жертва.

С его слов все выглядит так, будто это я причина всех бед. Будто это я его на счетчик поставила. А ведь он изначально был им должен, и даже вон проценты набежали.

– Это правда? – папа смотрит на меня.

– Я хотела как лучше. Вы сами просили помощи. Или она исключительно в деньгах заключалась?

– Ты как с отцом разговариваешь? Выросла, думаешь? Ну ничего, поживешь с нами, мозги на место встанут. А тебе, – смотрит на брата, – поможем. Не будет мой сын год за так батрачить. Много хотят!

– Да вы больные тут все, – Люба смеется. – Больные!

– Ты в моем доме голос не повышай, – снова папа.

– Эта квартира такая же моя, как и ваша. Сыночек ваш все деньги из меня вытряс, на шее моей сидит, между прочим!

– Все, заканчиваем базар. Лида, ужинать давай накрывай. Алина, ты, конечно, молодец, что нашла способ сразу все деньги им не отдавать, но надо в таких вещах советоваться с семьей.

Костик фыркает и демонстративно отворачивается.

– Завтра пойдешь в танцевальный кружок, документы заполнишь.

– Я уезжаю, пап. Сегодня.

Выпаливаю быстрее, чем вообще успеваю подумать. Слова так легко слетают с языка, и совесть в этот момент совсем не мучает.

– Поговори мне еще. Куда ты поедешь? Разведенка, еще и у мужика работаешь неженатого.

– Вот-вот, – поддакивает брат. – Точно ли няней-то вообще?

Мама охает и снова начинает рыдать. Мои же нервы сдают.

– Ты мой планшет украл и продал! – кричу Косте в лицо. – Денег не раз у меня занимал, когда я еще замужем была. А сегодня вообще хотел под этого Парамонова подложить.

На кухне тут же повисает тишина. Брат как-то кривенько улыбается, зажимается весь, а мама снова хватается за сердце.

– Чтобы такие обвинения брату предъявлять, нужно…

– Он, пап, – перебиваю, – вчера пир с денег, что за мой планшет выручил, устроил. Я спрашивала у Парамонова, не было никаких подработок. А еще, – мажу по Костику взглядом, – он меня за свои долги хотел в пользование этому самому Парамонову отдать. Решил, видимо, что в девяностых живет!

– Костя, – мама широко открывает рот. Отец же сжимает кулаки.

– Кого вы слушаете? Врет она.

– Алина, – мама берет меня за руку, – ну что ты такое говоришь, дочка? Злость злостью, но так наговаривать на брата… Вы же родные. Костя не мог. Ты что-то не так поняла, наверное, вот и все.

– Боже мой, – прикладываю ладонь ко лбу, – я… Вы… Да посмотрите уже на него! Откройте глаза! Он всю жизнь вами пользуется.

Вырываю руку из маминого захвата и при всех начинаю собирать свои вещи в чемодан.

– Хватит характер показывать, – папа пытается меня остановить.

– Ты прав, – оставляю все как есть. – Уходить в одних джинсах мне не впервой, – крепко сжимаю в руке телефон и пробираюсь в прихожую. Впрыгиваю в ботинки, снимаю с вешалки пальто.

– Если за порог выйдешь, дорогу сюда можешь забыть, – угрожает папа мне в спину.

Открываю дверь, а мама заходится не просто плачем, она воет. Зажмуриваюсь. Как же все это больно.

– Алиночка, мы твоя семья. Мы! Куда ты поедешь? Что там будешь делать?

– Я позвоню, мам.

Переступаю порог и, как только оказываюсь на лестничной клетке, смотрю отцу в глаза, а он сразу же отворачивается.

– Пока, Люб.

– Пока.

Сбегаю по ступенькам вниз и ничего не вижу. Картинка размытая, слезы катятся по щекам градом.

Куда идти, ума не приложу. Ночь почти.

Включаю телефон, который успела зарядить, и сразу вижу десяток пропущенных звонков от Максима. Перезваниваю тут же.

– Ты куда пропала? – Шалимов злой. По голосу слышу. Злой как черт.

– Телефон сел. Прости.

Слышу на фоне какой-то шум. Но распознать, на что он похож, не могу.

– Нормально все?

– Да. У меня все хорошо.

– Точно?

– Я из дома, кажется, ушла, – смеюсь в голос. – В подростковом возрасте ничего подобного не выкидывала, а в двадцать пять решилась.

– К матери моей езжай. Я ей позвоню, она тебя ждать будет.

– Не надо, Максим, я в гостиницу.

– Это не предложение было, Алин. Адрес сейчас скину. Бери такси, и вперед.

– Неудобно.

– Нормально. За родителей не переживай, Кирилл присмотрит за братом твоим теперь.

– Спасибо. Только я крайней осталась.

– Честно, не удивлен. Расстроилась?

– Пытаюсь свыкнуться с этой новостью. Хотя в глубине души я все с самого начала знала. Знала, что так будет.

– Не вешай нос, прорвемся.

– Спасибо.

– Такси вызывай. И как доберешься, напиши.

– Хорошо.

К Марине Александровне я приезжаю почти в десять вечера. Вымотанная, с красным носом и огромной раной на сердце. Как только мне открывают дверь, сразу пишу Максиму, что я на месте.

– Заходи, Алин, я сейчас тапочки дам.

– Спасибо. Вы извините, что вот так, как снег на голову.

– Все нормально. Чай будешь?

– Не откажусь.

– Пойдем тогда. Максим сказал, что выехал уже. Завтра нас в Москву заберет.

– Он сюда летит? – в шоке поднимаю глаза на Шалимову.

– А вы с ним не говорили больше?

– Пятнадцать минут назад…

– И он не сказал?

– Нет.

Марина Александровна немного загадочно улыбается.

– Тогда, как приедет, и спросишь, что за тайны у него там. С сахаром?

– Да.

Марина Александровна наливает чай, ставит на стол кружки, сахарницу, достает небольшой тортик.

– Угощайся.

– Спасибо.

– На здоровье. Сто лет тебя не видела. Адель мне про тебя все уши прожужжала. Ты ей очень нравишься. Она к тебе привязалась.

– Я к ней тоже.

– Бывшая жена Максима ей очень большую травму нанесла. Мы ведь после похищения несколько месяцев только с ней спали, и чтобы свет включен всегда был, иначе истерика дикая.

– Макс рассказывал, немного…

– Я так рада, что вы с Максимом теперь. Очень друг другу подходите. Мой сын – сложный человек, с характером, но если любит, то горы свернет, – касается моей руки, – ты знай это, ладно?

– Марина Александровна, – теряюсь и даже заикаться начинаю, – мы не пара. Я няня просто.

– Ну это сейчас няня, – подмигивает, – жизнь длинная, Алина. А хорошие люди сейчас не то чтобы редкость, но… В общем, я своего сына знаю, если он вот так срывается, почти с другого конца страны, это уже серьезно. Максим – жуткий трудоголик, это я виновата, сама такая. Но мне деваться некуда было, сына поднимать одной сложно, вот у него, видимо, и отложилось. Все деньги мира заработать до сих пор хочет, чтобы мы ни в чем не нуждались.

Понимающе киваю, а потом улыбаюсь, потому что вспоминаю свой подростковый возраст. Там ведь и хорошее тоже было.

– Я всегда вами восхищалась. Даже как-то раз в шестнадцать лет тайком проследила, в какой вы салон на маникюр ходите, с обедов деньги откладывала и пошла туда ногти делать. Дома такой скандал потом был.

– Я помню. Весь двор гудел.

Смеемся.

– Точно, – опускаю взгляд, чуть крепче обхватив чашку. – Вы простите меня, Максим – очень хороший человек, но я к отношениям не готова. Только развелась и…

– Я все понимаю, Алин. Не могла смолчать просто, по разговорам слышу, как он меняется, как тобой заинтересован. Уверена, что дома молчком ходит. Такой он у меня… А я и сама через развод проходила. Отец Макса ушел за два месяца до родов. Никогда сына своего не видел даже. Я потом много лет на мужчин так сильно злилась, а молодость прошла.

– Вы и сейчас как в двадцать.

– Ты мне льстишь, но приятно.

– Это чистая правда, – улыбаюсь.

– Не зацикливайся на плохом. Просто живи дальше и будь счастливой, а остальное – оно подтянется.

Я не знаю, сколько мы с мамой Макса сидим на кухне, кажется, несколько часов. Но, когда расходимся по спальням, мне звонит Сима.

– Ты уже знаешь? – радостно вопит в трубку, пока я укладываюсь на кровати.

– О чем?

– Лучше сядь тогда. Ершова партнер кинул! Фирма теперь к Лёшику никакого отношения не имеет. С голым задом он теперь. Аллочка сегодня рыдала подружке по телефону. Я подслушала. Ершов ее послал, типа проблемы у него, не до нее теперь. А она только с мужем разводиться ради него собралась. Вот дура.

– Ну хоть одна хорошая новость за сегодня, – улыбаюсь.

– Я же говорю, справедливость есть, Алинка!

– Справедливость есть.