Людоед

Гайдамак

Памятник Довженко на Новодевичьем кладбище очень похож на памятник Надежде Аллилуевой, только без руки, поднесенной к горлу. И он тоже накрыт стеклянным ящиком, чтобы не разрушаться. Стоя перед ним, Белецкий открывал шестую серию «Кинокладбища»:

— Великий Довженко. Украинский Эйзенштейн. Человек, которого в тридцатые годы тоже называли гением кинематографа. И тоже убит мной. — Назар в образе Сталина медленно-медленно отходит от могилы, продолжая говорить: — Хотя он умер через три года после моей смерти, именно я убил его. Я медленно жрал его по кусочкам всю жизнь, и эти последние три года он агонизировал, не до конца доеденный мною.

Шар с надписью «Довженко», сбитый со стола, упал в лузу. Название серии: «Гайдамак». Рассказывается о том, кто такие гайдамаки — бесстрашные борцы за незалежность Украины в прежние века от Польши, а во время Гражданской войны — от польской, от Красной и от Белой армий. И одним из таких гайдамаков в молодости выступал будущий режиссер Довженко, с оружием в руках сражавшийся против большевиков на стороне украинских националистов.

— Смотри, как на этой фотке она похожа на тебя! — показывал Белецкий снимки из Интернета. — Особенно здесь, в берете. И с таким же ошалелым, отрешенным взором, как бывает у тебя, когда ты вдруг начинаешь что-то сочинять.

Назару страшно хотелось заделать возникшую между ним и Региной трещину, и этому он посвятил пятую серию, проводя аналогию между Довженко и Солнцевой — Белецким и Шагаловой. Там тоже — режиссер и сценаристка, которая одновременно и помощница режиссера.

— Смотри, Рыжая, она — вылитая ты!

— Ну, вообще-то по-своему красивая даже, — потихоньку оттаивала Регина.

— На мой взгляд, самая красивая актриса советского кино. И к тому же и впрямь удивительно на тебя похожа!

Серия «Гайдамак» воспевала многовековую борьбу великого украинского народа за независимость и выставляла Довженко пламенным борцом. Он нарочито всегда говорил по-украински, презирал, когда кто-то отказывался понимать его родной язык, и все его творчество дышало садами и полями, реками и долинами ридной нэньки Украины.

Сталин же здесь выступал как русский шовинист, не способный даже представить себе Малороссию в роли самостоятельного государства. А узнав, что Довженко был гайдамаком и штурмовал завод «Арсенал», Людоед и вовсе задумал медленно, но верно сожрать Александра Петровича.

— Он всегда лелеял в сердце мечту об освобождении своей прекрасной Украины, — говорил Белецкий–Сталин. — Я уверен, что он мечтал о том, чтобы Гитлер разгромил нас окончательно, а потом предоставил Украине полную независимость. Тупые мечтания всякого хохляцкого самостийника! Я всегда ненавидел хохлов с их упертостью, тупостью, невежеством, исторической несостоятельностью. Мне всегда была смешна их кичливость, подобная кичливости ляхов, но не имеющая под собой никакой почвы. Поляки хотя бы имели свою сильную государственность и время от времени представляли собой угрозу для соседей. Хохлы же всегда виделись мне как вечные холопы поляков, немцев и русских.

На фоне все более нарастающей любви всего Запада к страдающей Украине, у которой злой Путин откусил Крым и вцепился в Донбасс, антиукраизм Сталина в «Кинокладбище» конечно же призван был прибавить очков создателям убойного полудокументального телесериала. Как на Западе, так и в среде русской либеральной общественности. Белецкий бомбил главного героя так же умело, как тот на протяжении жизни бомбил Довженко.

Особую симпатию зрителя обязана была вызвать трогательная любовная линия Александра Петровича и его жены Юлии Ипполитовны, верной соратницы и помощницы.

— Давай лучше ты будешь выступать в образе Солнцевой, — даже предложил Белецкий Регине, и та подумала — и даже согласилась.

Пересъемки четвертой серии с другой актрисой в роли Жбычки заняли всего несколько дней, и теперь гораздо больше похожая на Истомину артистка, эдакая плотненькая, вертлявая кубышка, очень миленькая, фигурировала в кадре под суровый голос Белецкого:

— А вот откровенные воспоминания другого охранника, Быкова: «Постель можно было бы стелить и днем, но почему-то Сталин требовал, чтобы поздно ночью Истомина шла вместе с ним в спальню и на его глазах стелила. Отправлялись они после полуночи, а выходила Валентина из спальни Сталина в шесть утра, а то и в семь, в восемь. Надо ли говорить, что так долго постель не стелют? На постели так долго спят в обнимочку. И не только спят».

И про то, что кровавая кухарка-любовница требовала от Сталина жертвоприношений, теперь не Регина говорила с экрана, а Белецкий зачитывал какие-то несуществующие воспоминания, выдуманные им с колес, но звучавшие вполне правдоподобно.

В пятой же серии злобный Сталин не хотел понять всех прелестей художественной стилистики Довженко, поскольку это было то же направление искусства, что и у Эйзенштейна, а потому Людоед пытался согнуть, загнобить Александра Петровича, переплавить его, как Александрова и Пырьева. Приготовить из него вкусное блюдо, а потом сожрать. Но, в отличие от них, с Довженко у него ничего не получалось, гайдамак не желал плясать под дудку грузинского москаля, за что и получил по полной программе во время войны, когда его «Украину в огне» подвергли не просто критике, а сокрушительному разгрому. После которого он еще пытался жить и творить, но все больше болел, сломленный на адской кухне Людоеда.

В Габаево снова вернулось тепло между влюбленными друг в друга обитателями.

— А эта Солнцева и впрямь была клёвая, — мурлыкала Регина, нежась в объятиях Назара. — После смерти мужа все их замыслы осуществила, доделала, досняла, получила призы в Каннах, даже была там в жюри. Прожила еще тридцать три года и верной вдовой скончалась с чувством полностью выполненного долга. Назло нашему Людоеду. Вот только памятничек...

— Да уж, — соглашался Белецкий, припоминая захоронение на Новодевичьем, где высокий и красивый монумент Довженко, а рядом — низенький и обыкновенненький памятничек Солнцевой с фотографией в банальном овале. — Но я бы предпочел длинную жизнь и малюсенький памятник, чем огромный обелиск и умереть в шестьдесят с небольшим.

— Обещай, что, когда мы умрем, у нас на могиле будут равноценные памятники! Огроменные!

— Обещаю. Но для этого нам надо родить кого-нибудь, кто будет за это ответственным.

— Блин, Наз, что-то мне влом пока что кого-то рожать. Столько замыслов! В этом отношении у меня уж точно конь не валялся. А кстати, что значит это идиотское выражение? Что там нам скажет великий и мудрый Интернет?..