Людоед

Голливудская мечта

«Кинокладбище» продолжало расти, расширяться за счет новых серий, как новых могил. Серию про Шумяцкого назвали строчкой из Высоцкого: «На братских могилах не ставят крестов». Белецкий ходил по привилегированному кладбищу Москвы, что-то искал, разводил руками:

— На Новодевичьем его могилы нет.

Ходил с тем же эффектом по второму:

— И на Ваганьковском не найти.

По третьему:

— И на кладбище Донского монастыря не обнаружишь захоронения человека, больше всех сделавшего для развития советского кинематографа. Как и многих других, которые старались, стремились, развивали, двигали страну в разных отраслях жизни, а их потом хватали, тащили в тюрьму, пытали и убивали, а мертвое тело сбрасывали в общую яму и закрывали землей. И — ни крестов, ни надгробий, ничего, что свидетельствовало бы о последнем пристанище человека.

Далее вся серия рассказывала о Борисе Захаровиче Шумяцком, который ночей не досыпал, стараясь превратить советский кинематограф в такой же могущественный, как американский.

— Если у американцев есть большая американская мечта — сделаться большим человеком, много зарабатывать и жить так, чтобы не стыдно посмотреть в глаза своим близким, то у Шумяцкого была большая голливудская мечта. И называлась она — «Советский Голливуд».

Шагалова и Белецкий буквально воспели Бориса Захаровича, представив его человеком кристальной честности, вдохновенным и пламенным, всем сердцем влюбленным в кинематограф. И конечно же:

— Я ненавидел таких. Я боялся, что кого-то вдруг станут воспевать больше, чем меня, что кому-то, кроме меня, начнут ставить памятники. Борис Шумяцкий раздражал меня своей неустанной деятельностью. Рано или поздно это раздражение должно было вылиться в гнев, а сам раздражитель — погибнуть: нет человека — нет проблемы. Но мне хотелось сделать из Шумяцкого особо вкусное блюдо, протомить как следует и лишь потом сожрать. Как ни крути, а с поставленной задачей создания такого кино, какое нравится мне, нарком кинематографии справлялся идеально. Но настало время, и кровавая петля террора обвилась вокруг шеи Бориса Захаровича.

Далее шел рассказ о том, как Шумяцкий пытался осуществить грандиозную мечту — построить в Крыму наш советский Голливуд. Здесь Белецкий проявил свойственную ему смекалку, заказал компьютерщикам проект советского Голливуда, и те расстарались, на экране поражали воображение придуманные макеты зданий, съемочных площадок, дворцов, жилых комплексов, площадей, фонтанов, развлекательных парков и всего такого мыслимого и немыслимого.

— Как должен был называться наш советский Голливуд? — задавался вопросом ведущий фильма. — Быть может, Большевуд? Или просто Киноград? Как назывался бы наш советский Диснейленд? Об этом можно сколько угодно гадать, но великая мечта Бориса Шумяцкого осталась неосуществленной. Я наступил на нее своей ногой и раздавил.

Серия рассказывала о том, как все ополчились на Шумяцкого за то, что он требовал огромных вложений в создание Кинограда, и с началом террора судьба великого киномечтателя стала предопределена. Его арестовали по чудовищно ложным обвинениям, страшнейшими пытками вынудили дать на себя показания, что он являлся шпионом десяти иностранных разведок, а потом расстреляли без суда и следствия на Бутовском полигоне. Вместе с ним оказались оклеветаны и уничтожены тысячи советских кинематографистов.

— Уничтожать людей с мировыми именами я не решился, — сделал оговорку Белецкий в роли Сталина. — Но люди из мира кино — операторы, ассистенты режиссеров, осветители, бутафоры, звукооператоры, гримеры, артисты эпизодических ролей и прочие незаметные и скромные труженики кино арестовывались в тридцатых годах ежедневно. Я разрешил палачам творить расправу, садисты в подвалах Лубянки наслаждались страданиями людей, а итог один — длинная канава на Бутовском полигоне, выстрел в затылок и — забвение.

Эта серия получилась особенно хлесткой, ударной. Кровавый Людоед, доселе таивший свои чудовищные планы, вышел на большую охоту, упивался горем народа, попавшего в ловушку. А вместо вдохновенного Шумяцкого, безумно влюбленного в кино, новым наркомом кинематографа назначили такого же палача и садиста, как сам Сталин, — сотрудника органов Дукельского.