Мачты и трюмы Российского флота

Глава 48 ЛЕЙТЕНАНТ КАГАКИН

На корабле стоял всеобщий шухер: лейтенант Кагакин, убыв в город старшим “пятерки”, домой не вернулся. А солнце клонилось к закату. Полным ходом шло расследование, перекрестным допросам подвергались все, бывшие в увольнении, однако, ясность в происшедшее могли внести не более, чем находившиеся на корабле.

Лейтенант Кагакин свою офицерскую службу начал в 1978 году на крейсере "Дмитрий Пожарский” после окончания Калининградского ВВМУ. Артиллерист-ракетчик. Среднего роста, стройный, глаза голубые, волосы светлые, речи правильные, убеждения коммунистические, волевые и морские качества хорошие. Сразу же зарекомендовал себя на службе тем, что вывел коллектив доверенной ему под командование группы из отстающих в передовые.

Вовремя и даже досрочно сдал все зачеты на допуск к самостоятельному управлению группой, на допуск к несению службы вахтенным офицером и дежурным по кораблю. На фоне других лейтенантов выделялся подтянутостью, высокой требовательностью и умом. Живым аналитическим умом. В коллектив крейсера вошел легко, а это говорит о многом.

При оформлении экипажа крейсера “Александр Суворов”, Сергеев назвал его в числе первых, которых он брал с “Пожарского”. На “Суворове” Кагакин был назначен командиром 4-й БГК – Отстающий коллектив под его командованием вышел вперед. Лейтенанта назначили командиром в другое подразделение, которое нужно было вывести из прорыва – опять успех. На каждом совещании, собрании, сборах и разборах его ставили в пример, как образец офицера. В 1980 году даже корреспонденту “Морского сборника” подставили его для пропаганды передового опыта на страницах журнала.

И вдруг отличник БП и ПП, передовик соцсоревнования и любимец публики не вернулся с берега! Это уж более, чем ЧП! На экстренном совещании офицеров, собранном в ККОС ЗК и работником 00 по крейсеру, вдруг начали твориться необъяснимые метаморфозы: оказывается, Кагакин в “разговорах с окружающими подвергал резкой критике политику КПСС, порядки на флоте и на корабле и лично Леонида Ильича”. И вообще, в поход за границу (кстати, второй раз) он был взят только потому, что УК не нашло ему замены. “С личным составом груб, на критику отвечает резкостями, политзанятия проводит методически безграмотно”.

Эти фразы из написанной и уже заверенной характеристики возмутили всех. Однако, никто (!) не посмел сказать ничего против, т.к. обстановка накалена была до предела. Все ждали грозу. Промолчал, кстати, и принципиальный доктор. Его всю жизнь будет мучить совесть. Но если не мучить, то все же хотя бы укорять. Эх ты, всегда правое “большинство”! Губишь ты индивидуальность, собака.

Через полчаса, когда командир собрался уже ехать с докладом к послу, к трапу корабля был доставлен “предатель Родины” лейтенант Когакин. Без сознания. Доставившие его полицейские объяснили, что подобрали товарища на улице в районе порта. Немедленно лейтенант был доставлен в медотсек и врачи приступили к работе.

“Сознание отсутствует, пульс сорок ударов в минуту, слабого наполнения, АД 60/40 мм ртутного столба, рефлексы снижены, кожные покровы бледные”. Это из истории болезни. Четыре часа врачи боролись за жизнь товарища. Через четыре часа, придя в сознание, Кагакин сказал, что в каком-то баре выпил бутылку пива и после этого ничего не помнит.

“Запаха алкоголя изо рта не отмечается”. Лейтенанту срочно промыли желудок. “Запаха алкоголя от промывных вод не определяется” (в кавычках – фразы из истории болезни. А это – юридический документ). “ Диагноз – отравление неизвестным ядом”.

С этим я и убыл к командиру. В каюте сидели адмирал, ЗНПО Патрон, работники ОО КГБ “по кораблю” и “по эскадре” и командир. Все взоры обратились на доктора.

– Докладывайте, – обронил адмирал.

– Докладываю. В настоящее время жизнь больного...

– Больного или пьяного? – взвизгнул ЗНПО.

– Повторяю. В настоящее время жизнь больного вне опасности. Исходя из анамнеза (т.е. того, что рассказал больной, а этому врачи обязаны верить) и клинической картины заболевания мы, врачи, ставим диагноз: “Отравление неизвестным ядом”. Не “алкогольное отравление”, а именно “неизвестным ядом”. Это наше заключение я готов отстаивать в любых инстанциях. Предполагаю, что этот случай – диверсия.

Доктор, какой-то старший лейтенант медицинской службы, в присутствии двух (!) работников ОО вдруг говорит о диверсии (!), подготовку которой прохлопала контрразведка! Бред!

– Вы, доктор, еще сопляк, чтобы разбираться в подобных вопросах, – вежливо изрек старший работник. – Вы покрываете пьянство лейтенанта. Вы скрываете пьянство офицеров корабля. Надо вами заняться вплотную.

– Не понял, товарищ капитан первого ранга. Я докладываю то, что есть на самом деле и прошу меня не оскорблять.

Зам. НПО подскочил, как ужаленный.

– Товарищ адмирал! Я вам докладывал, что товарищ Иванов дискредитирует на корабле офицеров-политработников, называя их бездельниками. Он критикует даже решения съездов и Леонида Ильича. Он и Когакин – это одна шайка-лейка. Предлагаю обоих отправить в Союз.

Вот это номер!

– Идите, доктор! – сказал адмирал. Командир молчал.

На партийном собрании, состоявшемся утром следующего дня, несмотря на то, что Когакин изложил очень правдоподобную картину происшедшего с ним, несмотря на то, что врачи дружно отстаивали свои позиции, несмотря на всеобщее сочувствие коммунистов, большинством голосов лейтенанту был объявлен строгий выговор. Командир эскадры принял решения отправить “дискредитировавшего высокое звание советского офицера за границей” в Союз. Ближайшей оказией.

Через две недели на корабль был получен номер “Морского сборника” со статьей о “лучшем офицере крейсера” лейтенанте Кагакине. А в это время “лучший офицер” топал домой “ближайшей оказией”. Служебно-политическая характеристика, лежащая у него в кармане, выступала полным диссонансом статье “Морского сборника”.

Мы никогда не бываем застрахованы от случайностей, даже диверсий. На флоте – тем более. Плюс к этому, мы не защищены от произвола власть предержащих. На флоте – тем более. Никто не застрахован от ошибок. Лейтенант, начинающий службу, – тем более.

Так почему мы бьём наотмашь споткнувшегося единожды, вместо того, чтобы подать ему руку помощи? Где войсковое товарищество? Флотская система готова затратить массу сил и энергии на воспитание нежелающего служить офицера, на сокрытие его “художеств”, но сразу же с полной самоотдачей бьёт коленом под зад толковым офицерам, ломая их карьеры и судьбы? (Примеры тому еще будут. Кагакин не одинок). Одно объяснение этому “феномену” имеется. Не бесспорное, но имеющее под собой почву. Грамотным командиром можно стать только проявляя самостоятельность и инициативу. Однако, эти качества на флоте наказуемы. Сплотить воинский коллектив и повести его за собой может только честный и прямой человек. Но официальная трибуна собраний и совещаний не терпит и не допускает правды. Она обязывает лгать (по крайней мере – кривить душой) и льстить. Она не допускает критики в адрес начальников. Она требует так называемой самокритики.

Мозг инициативного и честного человека отказывается принять подобные условия игры, и тем самым подкладывает своему хозяину обыкновенную свинью: система приходит в противоречие с обладателем столь независимого мозга и при первом удобном случае вышвыривает его к чертовой матери. Потому и деградирует сама же система. Никому не прощается подавление лучшего. Закон эволюции.