Мачты и трюмы Российского флота

Глава 52 МОРЕ ПОКОЙНИКОВ НЕ ЛЮБИТ

Ночью по корабельной трансляции разнеслась команда: “НМС срочно прибыть в баркас. При себе иметь все... для оказания неотложной помощи’’.. Подобные команды на корабле вызывают чувство тревоги у всех, т.к. напоминают о том, что никто не застрахован от рук доктора и, что... “ничто не вечно под луной”. Последнее же соображение вызывает у военмора, находящегося вдали от Родины, чувство щемящей тоски и незащищенности. Неуютно...

Любой же корабельный эскулап, имеющий определенный опыт организации корабельной военно-морской медицины, чувствует себя не только неуютно по этой команде, но и испытывает определенный страх, предполагая самое худшее и зная, что помощи со стороны старших и более опытных товарищей ожидать не приходится. Их просто нет рядом.

Кора мозга еще спала, а ноги уже несли меня на ют, к баркасу. Туда же прибежал и терапевт Григорьев, тащивший на плече сумку неотложной помощи и материвший на ходу всех, кто попадал под руку. Темная вода океана, напоминающая мазут, который только что выкачали из трюмов за борт механики, душно плескала в борт, качала баркас и била им в парадный трап. Красота южной ночи, насыщенной испарениями, вызывала тошноту. И даже озабоченный матерок главного боцмана в сознание не проникал.

Прыгнули в качающийся баркас и взяли курс на сигнальные огни стоящего в пяти кабельтовых сторожевика. Информация к размышлению, имевшаяся у докторов, гласила: “на СКР что-то случилось – то ли инфаркт у командира, то ли внематочная беременность у боцмана”. Как всегда, полная и объективная информация.

Подошли к борту. По штормтрапу. С риском переломать ноги (баркас здорово кидало на волне и нужно было успеть выскочить из него на верхние балясины трапа, пока, поднятый очередной волной, он не ударил по ногам) взобрались на ют, где пришедших врачей встречал взволнованный командир. Надо заметить, что командиры, зачастую, больше уверены в талантах врачей приходящих, чем в талантах своих корабельных эскулапов. Ничем не обоснованное заблуждение, т.к. уровень подготовки всех лейтенантов примерно одинаковый. За редким исключением. Из сумбурной речи командира, капитана третьего ранга Судакова, можно было уловить только... одеколон... помощник... сволочь... выпил... умирает. Кто умирает, помощник ли выпил одеколон или только выдал его матросам, было непонятно. И, не вдаваясь в подробности, врачи побежали в медблок.

На операционном столе лежало тело огромных, как показалось мне, размеров. Сверху его расположился, стоя на коленях, потный, измученный, близкий к обмороку корабельный доктор, капитан медицинской службы Бураков, проводящий закрытый массаж сердца. Тело лежащего военмора было покрыто уже трупными пятнами, и жизнь покинула его не менее двух часов назад. Взяв инициативу в свои руки, я снял со стола ничего не соображающего эскулапа, поручил его заботам терапевта, а сам отправился на доклад к командиру. Тот сидел в каюте, уронив голову на руки, думая о том, какое горе обрушилось вдруг на родителей погибшего, сколько нервов придется потрепать на всякого рода расследованиях и формальностях, связанных с доставкой погибшего домой или же с организации похорон в море.

– Ну, что мы имеем, док? – включив сознание в действительность, спросил командир.

– Имеем покойника, товарищ командир.

– Что предлагаешь? Отчего он умер?

– Предлагаю написать телеграмму в адрес вышестоящего штаба. А от чего он умер – покажет вскрытие. Сейчас я не знаю.

– Да, да. Давайте напишем.

Через десять минут морзянка унесла в эфир траурную весть: “ В 23.30 ... марта в тамбуре № ... найден матрос имярек... года рождения..., года призыва... национальность ... специальность... член ВЛКСМ, в бессознательном состоянии. В 23.35 начаты и в 2.00 ... марта закончены реанимационные мероприятия, которые к успеху не привели. В 2.00 группой врачей, в составе X, У, констатирована смерть. Причина смерти может быть установлена на вскрытии. Прошу разрешить вскрытие НМС крейсера “А. Суворов” старшему лейтенанту медслужбы Иванову. Командир СКР, капитан третьего ранга Судаков.

В ответ посыпались, как из рога изобилия, вопросы, ЦУ (ценные указания), ЕБЦУ (еще более ценные указания), запросы, снова вопросы, предложения, разрешения и запреты. По линии командования, политорганов, медицины и особых организаций. Шквал, ливень, смерч, буря, грозы и угрозы. И на все требовалось дать ответ срочно, незамедлительно, срочно насколько это возможно и еще срочнее. Связисты и командир захлебывались в потоках информации. Чаще всего ненужной и не имеющей отношения к делу.

Я получил разрешение вскрыть труп и приказание – установить причину смерти. Это “причина” изменить положение вещей (грустное положение!) не может – умер человек. Но для живых военморов... ох как она важна! Если, представим себе, боец убит электрическим током, значит, все шишки и камни будут падать на головы механиков: не соблюдаются меры электробезопасности, не проверяется сопротивление изоляции переносного электрооборудования и вообще... количество грубых проступков в БЧ-5 слишком большое и имеет тенденцию к росту, а механик... имеет любовницу и нехорошо, незрело выступил на последнем партийном собрании. НСС или снятие с должности ему обеспечено. Представим другую ситуацию. Зеленый лейтенант медицинской службы, не имеющий опыта, сделал операцию по поводу острого аппендицита, но (на все воля божья!) больной по каким-то причинам (тьфу! тьфу!) умер. Все! Лейтенант будет съеден! И бесполезно доказывать и приводить данные статистики, что на тысячу прооперированных по поводу аппендицита в ВС СССР умирает трое, а по Союзу – шесть человек. Лейтенанту на флоте не место! Как же?! Зарезал человека! Да и любовницу имеет!

Итак, приказание я получил. Но выполнить его было ох, как непросто: в свое время на кафедре судебной медицины, я с великим удовольствием избегал эту неприятную процедуру (вскрытие трупа!), ловко перепоручая ее коллегам, изображавшим из себя на тот момент великих судебных медиков и патологоанатомов. Но жизнь, как видим, диктует свои условия.

Вооружившись нужным папирусом (методическая рекомендация по вскрытию...), затребовав у командира пять (!) литров спирта для “консервации органов и тканей”, я приступил к выполнению приказания. Вся процедура, описывать которую здесь не стоит, длилась пять (!) часов. (Опыта ведь нет совсем, а теория – только в папирусе, а не в голове.) Но через каждые двадцать минут КП эскадры неумолимо требовал сведения, причины... Торопил и грозил. Через пять часов причины были ясны и доложены на КП в виде телеграммы: “ В период с... по ... марта с.г. старшим лейтенантом медицинской службы Ивановым произведено вскрытие трупа матроса имярек. В результате установлено: причиной смерти послужило токсическое поражение дыхательного центра вследствие приема матросом внутрь одного флакона концентрированного одеколона типа “Гвоздика”, выданного экипажу накануне помощником командира по снабжению для гигиенических целей”.

Командир СКР, капитан третьего ранга Судаков.

В данном случае виноват сам погибший и... тропики, измотавшие его организм. Но со всей строгостью был наказан помощник командира по снабжению, накануне получивший благодарность командира корабля за проявленную заботу об экипаже. Изменчива судьба флотская, ищущая крайних. В любой ситуации крайний должен быть! Указано было также на низкий уровень политико-воспитательной работы на корабле. Не пострадал лишь я, так как был поощрен тем, что на “консервацию органов и тканей” израсходовал 0,5 литра спирта из отпущенных командиром пяти.

В результате длительной переписки корабля с КП эскадры и КП эскадры с ЦКП ВМФ было получено разрешение захоронить погибшего в море. Какая же трагедия для матери, потерявшей сына и лишенной возможности даже посетить его могилу! Но флот, забирая человеческие жизни, не всегда в состоянии доставить погибших на Родину. И украшаются морские карты печальными крестами на определенной широте и долготе. Так было всегда. Так и будет, пока живет на море беспокойное племя моряков. И всегда будут проклинать матери и жены прекрасную в своем неистовстве океанскую стихию.