Мачты и трюмы Российского флота

Глава 57 МОСКВИЧИ

Дни, отпущенные мне для отдыха, летели со скоростью крейсера, лежащего на боевом курсе при выходе в атаку на надводную цель. Свою вину перед семьей я осознал полностью, когда однажды, лежа на диване, я услышал топот детворы на лестнице. Открылась дверь, и в комнату, предводительствуемая Оксаночкой, ввалилась толпа ребятишек. Счастливо сияя глазами, Оксаночка указала на папу:

– Вот, смотрите! Это мой папа! У меня тоже папа есть!

И папа заплакал, да простят ему моряки! Не навзрыд, правда. А ведь через пять дней мне предстояло улететь в Советскую Гавань, оставив маму и дочку во Владивостоке. На неопределенное время.

Я отправился в медицинский отдел флота. Необходимо было доложить начальнику медицинской службы о результатах похода и попытаться получить путевки в санатории и дома отдыха МО для офицеров крейсера, многие из которых собирались в отпуск. Обязанность обеспечения отдыха офицеров в санаториях лежит на медицинской службе частей. Руководящими циркулярами ВМФ и МО медицине предписывается обеспечивать путевками преимущественно плавающий состав. Но жизнь вносит в циркуляры свои коррективы. В плавсоставе служат офицеры в званиях от лейтенанта до капитана третьего ранга (= 90%) и только 10% – в званиях выше. На берегу – обратное количественное соотношение. Кто быстрее получит путевку в санаторий: лейтенант или капитан первого ранга? Зачем тогда умные циркуляры писать? А затем, чтобы создать видимость заботы о плавсоставе. Итак, официальным и честным путем корабельный доктор может обеспечить путевкой в санаторий, в лучшем случае, командира. А остальных офицеров? На то и существуют кораллы в Индийском океане или говядина тушеная в провизионных кладовых.

На вопрос о путевках начальник санаторно-курортной службы ответил взглядом, в котором отразилась вся моя служебно-политическая характеристика, если бы ее написал большой зам после партийного бюро. Однако, “взглядам” на флоте придают не большее значение, чем речам Леонида Ильича: можно слушать и даже конспектировать их, но делать все, исходя из обстановки и местных условий. Начальник и его “взгляд” были побеждены несколькими красивыми кораллами, и пятнадцать путевок для офицеров крейсера заняли место в моем портфеле. И это в ситуации, когда в начале беседы в распоряжении МС ТОФ не было ни одной! Задача была решена.

Улетающего в Советскую Гавань мужа Ниночка в аэропорт не провожала – лишние слезы, коих и так пролита масса. Я уехал один. Снова навстречу очередному подарку флотской судьбы.

В аэропорту города Артема собралась целая группа (из шести человек) офицеров крейсера, вылетающих к месту базирования. Рейс на Советскую Гавань уходит в 13.30. Свободное время еще оставалось, и офицеры решили посидеть в ресторане. Пообедали. Два с половиной часа полета. Погода летная. Небо безоблачное. С высоты полета была видна земля, сплошь покрытая водой. Дальневосточный потоп, устроенный тайфуном. Казалось, что вот-вот из-за любой сопки выплывет Ноев ковчег. Над Совгаванью плотно висел туман. Самолет, выпустив шасси, сделал два захода на посадку, убрал шасси обратно и полетел дальше. Приземлились в аэропорту города Южно-Сахалинска. Около здания аэропорта стоял ряд палаток, оригинально изображающих гостиницу для пассажиров, благо, погода на Дальнем Востоке в сентябре месяце на широтах Южно-Сахалинска позволяет пассажирам аэрофлота не замерзнуть, укрывшись брезентом. Поужинали в ресторане “кожей индюка”. Съездили в город, осмотрели “достопримечательности". Ночевали в палатках. Хорошо. Проснулись, позавтракали той же “кожей” и в 12.00 вылетели в Совгавань. Выпустив шасси, сделали два круга над невидимой взлетной полосой и полетели дальше. Приземлились в Хабаровске. Поужинали в ресторане. Деньги на исходе. Комфортно переспали на скамейках сквера. Аэрофлот! Сервис! Утром вылетели в Совгавань и через два часа приземлились в ... Хабаровске. Сдали билеты на самолет и уехали поездом. Голодные и без денег. От Хабаровска до Советской Гавани поезд идет сутки, останавливаясь у каждого столба. Из воды, залившей все вокруг, торчала только насыпь железной дороги, крыши изб и верхушки кустарников. Жизнь утонула или спряталась от человеческого взора, Ноев ковчег был просто необходим. Он и нес наших путешественников вперед, громыхая колесами на стыках. Что может сделать водная стихия на земле!? А в море? Это только моряки могут представить, да и на себе ощущают не раз. Вдоль дороги тянулась исхоженная Хабаровым, Арсеньевым, Дерсу Узала, но сожженная Минлесбумпромом тайга, валялись рельсы, смытые тайфуном, и шпалы, брошенные МПС. Картина удручающая. Гений человека добрался и сюда, наконец. Спасибо, бля, гению.

Через сутки добрались до Ванино, затем до Сортировки, как в местном простонародье и среди офицеров называется поселок Октябрьский. Так назван он, скорее всего, потому, что живут здесь потомки сосланных сюда Октябрем кулаков, стахановцев, интеллигенции и военспецов. На автобусе № 101, уехали в п. Бяуде, уже знакомый нам своим гостеприимством и рестораном – телевизором. Итого, четверо суток потрачено на тысячу километров пути. Это не расстояние.

На крейсере воздух был насыщен навациями и электричеством. Новый командир вводил новые порядки. Сергеев ушел на ВАК при ВМА им. Гречко. Новый командир – Савельев – принял командование крейсером после окончания академии им. Гречко. Был напитан прогрессивными теориями управления, применения оружия и планирования. Весь устремленный в будущее и обреченный на повышение. Ранее командовал знакомым нам СКР “Грозящий”. Среднего роста, плотно сбитый, в прошлом боксер, борец, многоборец и мотогонщик. Лучший друг всех командующих флотами, любимец женщин и публики. Характер решительный, нордический. Абсолютно бескорыстен, демократ, гуманист и, как Виктор Конецкий, “хороший парень”. Это из характеристики, которую дал сам себе новый командир, вступив в должность и представляясь экипажу.

Вскрыв “первый пакет”, он объявил всех офицеров “сергеевскими выкормышами” и пообещал “навести порядок”, меня встретил официально-сухо, по-деловому, несмотря на то, что знал о предстоящем моем назначении флагманским врачом. Принимая боль крейсера, как свою собственную боль, и ревнуя всех и вся к ушедшему командиру,спросил:

– Как вы, доктор, относитесь к Сергееву и порядкам на крейсере? Я, вкратце информированный о “выкормышах”, твердо произнес:

– К Сергееву отношусь исключительно хорошо. Это настоящий командир. Порядки на крейсере мне нравятся. Если вы их не сломаете, крейсер будет оставаться отличным.

Не то, не то. Козел, докторенок. Друзей-начальников так не вербуют. Вопрос ведь ясен до безобразия. Надо было сказать лишь фразу о том, что порядка и быть не могло при Сергееве... Любовь Савельева к понимающему и толковому офицеру была бы обеспечена. Будущее, доктор, надо предвидеть, ведь все-таки новый командир “обречен на повышение” – академия за плечами.

– С вами все ясно. Идите.

Знакомство состоялось, офицеры остались недовольны друг другом.

Объединение, в которое входил и которому с потрохами подчинялся крейсер лихорадило. Ждали комиссию из Москвы. Крейсер готовился к артиллерийским стрельбам на приз ГК ВМФ. Несмотря на то, что планирование боевой подготовки на крейсере было организовано в стиле академического классицизма, что-то не ладилось. Командиры боевых частей, в деятельность которых ежечасно вмешивался командир корабля, непривычные к ненужной опеке, лишенные самостоятельности, недовольно роптали. Командиры дивизионов оказались вообще не у дел. На СКР, опыт командования которым у нового командира был, дивизионов не существует. СКР – не крейсер, опыта командования которым у нового командира не было. Поэтому, “новатор” как-то упускал из виду категорию комдивов, пытаясь давать указания прямо командирам групп, башен и батарей, минуя командиров БЧ, и внося разлад и неразбериху в стройную систему крейсерского организма. Недовольно роптал и весь экипаж, вынесший приговор своему командиру жестоким флотским выводом: “крейсером командуют колхозники”. Ничего обидного в этом заключении для колхозников не содержится. Если бы вдруг Сергеев стал председателем колхоза, то крестьяне сделали бы аналогичный вывод: землю пашут моряки. И то, и другое повышению боевой готовности флота и подъему сельского хозяйства не способствует. Каждый несет свой чемодан.

Командир соединения, капитан первого ранга Чериватый, ранее командовавший крейсером “Адмирал Лазарев”, стоявшим в консервации, помочь командиру крейсера в отработке организации стрельб мог немногим.

Оба начальника, по логике вещей, должны бы были положиться на опыт артиллериста Борисова, неоднократно выполнявшего подобного рода стрельбы, и не вмешиваться в его действия. Но, в этом случае начальникам пришлось бы расписаться в собственном артиллерийском невежестве, что на флоте абсолютно недопустимо. Начальник всегда умнее подчиненного, хотя бы потому, что у него оклад больше.

Потому и не ладилось что-то.

И вот, наконец, комиссия грянула. Не как гром среди ясного неба, т.к. к приему ее все было готово: кета, уха, рыбалка, кораллы, боевая и повседневная документация, консервы, нервы, организация службы и С2Н5ОН. Во главе группы капитанов первого и второго рангов, подполковника и майора медицинской службы стоял контр-адмирал. Все из Москвы. Многие изучали корабельную службу по произведениям Колбасьева и считали, что любой флотский лейтенант вправе забраться на пальму в ресторане “Золотой Рог”, а сманить его с пальмы бананом – задача члена комиссии. В переводе на флотский язык задача комиссии – проверить состояние дел и оказать практическую помощь офицерам корабля. С тем и прибыли. Корабельные же офицеры свою задачу видели несколько иначе: загнать на пальму проверяющих, снять их оттуда и уложить в мягкую постель. Можно с дамой. Но это не допускается моральным кодексом строителя и политическим отделом, хотя, как гласит народная мудрость: “на всякого мудреца довольно простоты”. Ведь в данном случае политотдел играет со всеми в одной футбольной команде. Поэтому и глаза закроет на даму, оставив моральный кодекс один на один в борьбе с организацией инспектирования. А уж с “кодексом” любой карась-лейтенант может вести борьбу и побеждать.

Проверять службу “М” прибыли два московских эскулапа – майор и подполковник медицинской службы. Я представился и пригласил их в каюту, но верные букве корабельного устава, московские моряки попросили проводить их в каюту командира. Савельев, выслушав цель визита прибывших офицеров, распорядился:

– Вот вам мой начмед. Берите его, давите...

Медицинский народ опешил от такой вводной. Я обиделся и в присутствии москвичей спокойно, но резко сказал:

– Во-первых, я не ваш. Во-вторых, давить себя никому не позволю. В-третьих, офицеры флота всегда были корректны по отношению к своим сослуживцам.

И, не спросив разрешения, вышел из каюты. Неловкое начало. Перед Москвой неудобно.

По итогам проверки мне не было сделано ни одного замечания, о чем я попросил своих коллег доложить командиру соединения, минуя командира корабля. Обиделся.

Комбриг, капитан первого ранга Чериватый, вызвал меня к себе и, довольный результатами проверки, считая меня своим флагманом, хотя приказ командующего флотом еще подписан не был, дал ответственное поручение: возглавить рыбалку, организованную для членов комиссии на реке Тумнин – живописной, полноводной и бурной реке, до которой еще не добрались специалисты Миннефтегазпрома. Задача действительно сложная, несмотря на то, что в мое распоряжение комбриг выделил две машины УАЗ-469, лагун со всем потребным для ухи и достаточное количество спирта. Но материальное обеспечение, являясь важнейшим элементом рыбалки, все же требует и моральных издержек: рыбалка должна проходить в условиях психологического комфорта. Это значит, что каждый рыбак должен быть уверен в том, что вовремя будет доставлен домой и утром окажется способным доложить адмиралу о “проделанной работе”.

Комиссия заняла места в УАЗах. И, отъехав пятьсот метров от северного пирса, потребовала у дирижера концерта увертюру. Остановились на живописном берегу бухты Северной возле старой береговой батареи, построенной в тридцатых годах, но разрушенной во времена шарлатана-политработника Хрущева, решившего создать ракетное оружие, уничтожив при этом другие его виды. Какой невосполнимый ущерб обороне страны и престижу Армии был нанесен сиятельным шарлатанством!? Седой капитан первого ранга Чесных, артиллерист, батя, отдавший всю жизнь ВМФ, глядя на разрушенную батарею, – творение человеческого гения – говорил:

– Док, я плачу.

И я здесь тоже плачу. Хотя и не положено.

Увертюра была сыграна. По маленькой. Поехали дальше. Капитаны первого ранга, заметно ,оживившись и воспылав ко мне дружбой, говорили о своей роли в деле повышения боевой готовности ВМФ и о своих товарищах из Главного управления кадров, что должно было повысить их статус в глазах провинциала-офицера, тем самым побудив его к щедрости. Примерно так же опытная куртизанка вытряхивает червонцы из карманов разгулявшихся повес. Правда, при этом расплачивается своим телом. Членам же комиссии расплата не грозит, даже через ГУК ВМФ.

Приехали на берег реки. Расположились на живописной полянке. Из воды, как волосы Медузы-Горгоны – куда ни кинь взгляд – торчали корни и стволы деревьев, вырванные недавно пролетевшим тайфуном и унесенных потоками воды с верховьев реки. Пожухлая трава мирно шуршала под ногами. Дымок костра и запахи закипающей в огромном лагуне ухи напрочь выветривали из головы субординацию. “Все люди – братья. Я обниму китайца”. Прелестный дальневосточный вечер заставил членов комиссии забыть о том, что назавтра утром нужно было доложить “о проделанной работе”. Тормоза отпущены. Забыт даже риск... по-русски.

Риск по-американски. Трое гонят “Форд” со скоростью двести миль в час и точно знают, что тормоза автомобиля неисправны.

Риск по-французски. Трое любят одну и ту же женщину, и точно знают, что один из них болен сифилисом.

Риск по-русски. Трое рассказывают друг другу политические анекдоты и точно знают, что один из тройки “стучит” в КГБ.

Так вот. Был забыт даже риск, что москвичам несвойственно. Все предавались веселью. Каждый старался угостить от щедрот своих доктора, который, однако, должен был остаться в строю, т.к. помнил, что комбригом на него возложена роль “прислуги за все”. Часа через четыре, когда солнце начало клониться к закату, уха была съедена. Однако, несмотря на то, что С2Н50Н скромно плескался на донышке, публика требовала продолжения банкета. Призывы мои к умеренности и благоразумию успехом не пользовались. Просто до сознания на доходили. Мустанги, вырвавшиеся из душной московской конюшни на вольные хлеба востока, глотали свободу.

Усадить всех по машинам удалось лишь тогда, когда публике был обещан гостеприимный ресторан п. Бяуде. К 22.00, когда “королева бензоколонки” Галина Семеновна уже решила, что суточный производственный план безнадежно рухнул, возле “телевизора” остановились два УАЗа, из которых высыпала шумная компания военморов. На правах распорядителя банкета я объяснил своей старой знакомой, что от качества организации приема зависит количество баллов в акте проверки крейсера. Прекрасно ориентируясь в обстановке, хозяйка развернулась в полную дальневосточную мощь, призвав на помощь слабую половину населения поселка. С тоской видел я, что ситуация вышла из-под контроля. Мустанги понесли, закусив удила. Укротить удалось только двоих, с которыми и прибыл доктор на крейсер в час ночи. Впереди маячила расплата за некачественно выполненное поручение. Однако, назавтра к обеду все члены комиссии были в сборе. Изрядно ощипанные, но не побежденные. По итогам проверки соединение получило оценку “хорошо”. Я получил благодарность командира бригады. Но самым ценным подарком было то, что командир крейсера в плане “устранения замечаний” отправил доктора на учебу в главный госпиталь ТОФ. Домой. К семье. Перед очередной разлукой.