Когда мы с Арчи шли по пристани от таможни к нашей шлюпке, я заметил на причале одинокую внушительную фигуру араба.
Он был ростом в шесть футов, с великолепной фигурой. Грязно-белый бурнус, обернутый вокруг тела, подчеркивал достоинство его позы, и его красивое лицо было спокойно и выразительно. Из-под складок черно-желтого тюрбана черные глаза были устремлены на гавань, и, проследив за его взглядом, я понял, что он смотрит на стоящую на якоре «Чайку». Эти глаза, привыкшие к расстояниям пустыни, должно быть, были сильней моих, но я сам смог разглядеть движущиеся на нашей палубе темные фигуры, и одна фигура – был ли это профессор? – стояла у поручня со стороны причала.
Араб не заметил меня и Арчи, и у меня была возможность внимательно рассмотреть его. Он не стар, примерно тридцати пяти лет, и у него загорелое небритое лицо. Когда мы гребли к кораблю, его взгляд наконец упал на нас, и мне показалось, что он наблюдал за нами, пока мы не поднялись на палубу. С палубы я по-прежнему видел его сильную неподвижную фигуру, стоящую все в той же позе, и, вероятно, профессор тоже его увидел, потому что он подошел ко мне с тревожным выражением на лице и попросил новой встречи с моим отцом, дядей Набатом и мной.
Я также пригласил Неда Бриттона, Арчи и Джо, и вскоре мы все собрались в каюте моего отца.
– Я думал над вашим предложением, – начал Ван Дорн, – и пришел к выводу, что мое первое условие в данных обстоятельствах было недостаточно щедрым. Говоря откровенно, – его маленькие глаза хорька были какими угодно, только не откровенными – сокровище для меня бесполезно, если я не получу вашей помощи в получении его и доставки в безопасное место. Поэтому я готов пересмотреть свои взгляды на дележ добычи.
Мы молча смотрели на него, и через несколько мгновений он добавил:
– Как по-вашему, каким будет справедливый дележ?
Ответил мой дядя. Он опытный торговец.
– Согласно вашему рассказу, сэр, – сказал он, – вы не являетесь открывателем сокровищ. Профессор Лавлейс несколько лет искал его и наконец добился успеха, потому что нашел заброшенную диаграмму, выгравированную на стене разрушенного храма. Он нанял вас в качестве своего помощника. Скажите нам, какую часть находки он обещал вам.
Профессор поколебался – видно было, что он хотел нас обмануть: его манеры говорили, что он лжет, – и уверенно сказал:
– Мне была обещана половина. Но, конечно, после смерти Лавлейса все сокровище принадлежит мне.
– Вы заключали какой-то контракт? – спросил я.
– Нет, но наш договор был честным и справедливым.
– Есть ли у Лавлейса наследники, семья?
– Нет, никого.
Дядя Набот со своей обычной рассудительностью сказал:
– Если вы в обмен на помощь Лавлейсу получали половину, мы можем договориться так же за нашу помощь. Лавлейс считал, что ваша помощь этого стоит; наша стоит не меньше.
Ван Дорн покраснел. Он сам своим глупым заявлением расставил сеть, в которую попал. Он посмотрел в окно, и, проследив за его взглядом, я увидел все того же араба все в той же позе, смотрящего в нашем направлении.
Еле заметная дрожь прошла по телу профессора. С оживленным выражением он повернулся к нам.
– Профессор Лавлейс оставил за собой коллекцию папирусных свитков, – резко сказал он. – Я сделаю то же самое. Эти рукописи для вас не имеют никакой цены. Все драгоценные камни, украшения и все прочее, кроме папирусов, я согласен разделить с вами поровну.
– Очень хорошо, – сказал дядя Набот, кивнув. – Договорились. Запиши это, Сэм, и мы все подпишем этот документ.
Я принес бумагу и ручку и начал составлять договор. Немного погодя я остановился.
– В случае вашей смерти, профессор, полагаю, вы согласитесь, что все сокровище переходит к нам, поскольку таково же было ваше условие в случае смерти Лавлейса.
Он слегка побледнел и ответил:
– Вы хотите поместить это в договор?
– Да, если вы согласны.
– А вы, со своей стороны, согласитесь защищать меня от опасности всеми возможными способами, защищать мою жизнь так же, как защищаете собственные?
– Конечно.
– В таком случае включайте это в контракт. Будет ужасно умереть, когда все сокровища окажутся у меня, но, если я погибну, мне некому завещать свое наследство.
Я снова стал писать, а дядя Набот заметил:
– Не бойтесь, сэр, мы будем вас защищать. Сэм хочет только предусмотреть все возможные неудачи, и я думаю, что он прав. Но мы будем удовлетворены справедливым делением и намерены выполнять свой долг по отношению к нам, даже если это может стоить нам жизни.
Когда контракт был готов, профессор без единого возражения подписал его, и, после того как подписали все остальные, маленький человек вышел на палубу и оставил нас одних.
– Этот человек задумал предательство, – холодно сказал мой отец.
Дядя кивнул.
– Вполне возможно, Дик, но наше дело – следить за ним. Его история правдива, у него есть доказательства, и я не сомневаюсь, что он приведет нас к сокровищу. Но что он будет делать после этого, не могу догадаться.
После чего мы все какое-то время сидели молча.
– Дядя, – сказал я, кое о чем вспомнив, – Арчи хочет отправиться с нами.
Мистер Перкинс задумчиво почесал голову.
– Какую долю он хочет? – спросил он.
В ожидании ответа я повернулся к Арчи.
– Если я буду вам полезен, вы сможете дать мне какую-то часть, – сказал парень. – Главным образом я хочу развлечься, но не откажусь от награды, если заслужу.
– Это честно и справедливо, – сказал дядя Набот. – Добро пожаловать с нами.
– А теперь, – заявил мой отец, – нужно поговорить с нашими людьми. Это твоя работа, Сэм: у тебя дар к болтовне. Предприятие необычное и может оказаться опасным, и наши ребята должны знать, что их может ожидать.
Мы вышли на палубу и созвали экипаж на совещание.
Как можно яснее я пересказал то, что поведал нам Ван Дорн; рассказал о его предложении помочь ему добыть сокровище. Я скрыл только расположение сокровища и его возможную ценность.
– Если вы присоединитесь к нам в этом приключении, – добавил я, – мы обещаем каждому тройную обычную оплату, а в случае, если отыщем сокровище, разделим между вами одну десятую часть нашей доли. Мы не ожидаем неприятностей, хотя возможна стычка с арабами до того, как мы закончим. Каждый из вас, кто считает дело слишком опасным или кому не нравится работа, будет ждать нашего возвращения в Порт-Саиде, и мы не будем осуждать этих людей, они только не получат призовые деньги. А теперь, ребята, что вы скажете?
Не было ни одного несогласного возгласа. Они все американцы. Многие плавали с нами раньше, все отборные люди, доказавшие свою надежность и правдивость. Мой отец старательно подбирал экипаж, и я не удивился: все, от Неда Бриттена до последнего матроса, согласились участвовать в этом предприятии.
Мы вышли из гавани, доплыли до Порт-Саида, заплатили за проход по Суэцкому каналу в Аравийский залив – не очень значительная сумма, кстати, но все же дополнительный расход. Профессор с печальным видом сообщил, что не может заплатить, и нам пришлось брать на себя все расходы.
Наш последний взгляд на Александрийскую пристань показал, что загадочный араб по-прежнему на посту, стоит неподвижно и смотрит нам вслед. Я заметил, что Ван Дорн облегченно вздохнул, когда мы вышли из гавани и одинокий наблюдатель исчез из вида.
Нам пришлось четыре дня ждать в Порт-Саиде, пока пришла наша очередь проходить канал, потому что перед нами были четыре больших лайнера «Ост-Индской компании» и множество торговых кораблей разных стран. У нас был свой двигатель, поэтому нам не потребовалось нанимать буксир, и после, казалось, бесконечно долгого времени, хотя расстояние всего сто миль, мы вышли из канала в Суэце и увидели перед собой воды Красного моря.
Мы направились на юг и под попутным ветром быстро прошли двести пятьдесят миль вдоль пустынного побережья между Суэцем и Косером. Справа от нас была все время Аравийская пустыня, мрачная, иногда гористая, и несколько маленьких деревень, мимо которых мы проплывали, не казались привлекательными.
Наконец 12-го февраля мы встали на якорь в маленькой гавани Косера, и, хотя нас сразу окружили убогие рыбачьи лодки – туземцы предлагали фрукты и, несомненно, удивлялись, что нужно в их заброшенном порту такому замечательному кораблю, мы не общались с ними и не пытались высадиться до следующего утра.