Маньяк

Почему его прятали в казематах КГБ?

«У меня просьба к суду есть. Не надо его приговаривать к смерти. Не надо. Пусть будет 15 лет. Пусть меньше. Но тогда из казематов КГБ, где его так долго прячут, он попадет к нам… Мы повторим все, что ты делал с нашими детьми. Чикатило, мы все повторим. И ты все, по капельке, почувствуешь… Как это больно».

В этот день, 14 августа 1990 года, у Чикатило на душе было неспокойно. Вчера приходили из домоуправления, начали нудить: ты, дескать, опять захламил соседский двор, нет с тобой сладу, чуть что — Горбачеву пишешь… Житья от тебя в Шахтах, говорят, не было и в Новочеркасске надоел всем своими жалобами. Комиссия за комиссией… А сам-то, сам…

И все в таком духе. Развезли… Он чувствовал себя подавленным, униженным, втоптанным в грязь. «Почему они все постоянно позволяют себе смешивать меня с дерьмом?» — думал он.

Наконец взял конверт, заклеил, положил на табуретку, придавил книжкой, сел, подождал, чтоб лучше клей схватился. Он снова писал в Москву, жаловался на работников домоуправления: небось за взятки стараются. Если не выведу на чистую воду, так пускай хоть покрутятся… Распоясались… Душевное беспокойство нарастало. Надо бы снять это ужасное, давящее, гнетущее состояние. Мысли о письме немного отвлекали, надо было продумать, как его отправить. Новочеркасской почте он не доверял: перехватят, потом еще ухмыляться за спиной будут. Что, дескать, съел? Нет, из Ростова надежнее. — «Отправлю с Главпочтамта заказным», — подумал, вставая. Из Новочеркасска в Ростов он отправился привычной электричкой. Успел походить по Ростову, надумал было съездить в автомагазин, посмотреть запчасти для своего «Москвича». Однако похоже было, что пока доедет, магазин успеет закрыться на перерыв. И Чикатило решил возвращаться домой. Что ему было всегда известно, так это расписание электричек, которые для него — дом родной. На вокзал он прибыл вовремя, поезд тоже тронулся по расписанию…

Сидеть он не мог, пошел по вагонам. Беспокойство росло, природу этой тоски он знал, понимал, что именно его тянет из конца в конец электрички и обратно. Целеустремленно пробежав, затем вернувшись, ничего для себя интересного не нашел. Являясь здесь не гостем — хозяином, Чикатило умел отличить хуторян от дачников, дачников от потрошителей дач, садов, огородов, погребов, этих — от праздношатающихся. Мальчики и девочки, которым некуда себя деть, были ему понятнее, ближе, он безошибочно мог увидеть в глазах ребенка тень, по которой и угадывал заброшенность или просто временную неудачу, которую можно легко снять, посочувствовав. Ребенок умеет ответить на добро, он готов пойти куда угодно за человеком, понявшим и принявшим на себя беду, которая для любого взрослого кажется ничтожной, а то и смешной. Такое не каждый взрослый способен понять, разве, может быть, очень сильный или очень слабый, сам испытавший и узнавший, что такое унижение или груз недетских забот…

Электричка привычно катила вдоль берега Дона. Вот уже и под аксайский автомобильный мост через речку нырнули. Сразу за ним внизу начинался песчаный берег с редкими рыболовами, который прерывается сначала горами песка и щебня, выгружаемого с барж, а потом, напротив стекольного завода, лодочной станцией. Оттуда до самой остановочной площадки «Аксай» растянулся непрерывный песчаный пляж, который он не любил: застывшие дома на высокой круче правого берега Дона неусыпно следили квадратами окон за берегом, широкой полосой воды и даже за паучками машин, бегущих по светлой ленте на той, дальней стороне береговой полосы.

Но пляжи эти он рассматривал, не отрываясь. Волнение его усиливалось, когда видел обнаженные тела пляжников, забывших, что за ними могут наблюдать, сценки, которые приводили в трепет и в то же время в ярость. Даже и увидев нечто для себя интересное на этом пляже, он не мог здесь сделать остановку и попытаться войти с кем-либо в контакт уже из-за одних только окон, из которых виден каждый кустик на пляже не просто, а сверху. Для него был надеждой теперь, пожалуй, только новочеркасский пляж. Из электрички он, правда, виден как на ладони, но дикие, широкие заросли камыша в два человеческих роста были сплошными темными безбрежными пятнами. Он очень надеялся, что новочеркасский пляж «вознаградит» за все неприятности последних дней.

У города Аксая Дон свернул далеко в сторону, началась речка Аксай, и зимой теплая от подогрева Новочеркасской ГРЭС. Она сначала прямо шла рядом с дорогой, еще стояли на ней суда, а после затона крутнула и убежала вправо, в пойму, вернувшись снова к дороге после остановки Пчеловодная. Но ни эта платформа, ни Александровка, ни Большой Мишкин его не интересовали. Ждал новочеркасские пляжи, и они показались. Камыши.. Так… Там — трое отдыхают… Камыши… Мальчик? Мальчик… Чикатило подобрался, он уже встал в охотничью стойку, продвигаясь, как и все, к выходу… Так… Мальчик, значит… Внутренне он уже бежал, летел, карабкался, срывая ногти. Мысленно был уже там, уже рисовал картины, от которых захватывало дух… Но кто знал о ликовании человека, который спокойно, безошибочно направлялся после трудов праведных в то место на пляже, где, судя по уверенной походке, привык отдыхать? Кто знал, как подрагивают его мышцы, тело наливается молодой, неуемной какой-то силой? Кто знал, что, увидев мальчика на прежнем месте и спокойно раздеваясь, потом входя в воду, ныряя, возвращаясь на берег, он был уже не охотник в обычном понимании. В его мозгу уже возникали новые картины. Он — партизан. И его задача — взять «языка». Теперь он уже мгновенно оценил обстановку, высчитал, когда, куда пойдет мальчик, где он выжмет одежду, где переоденется, и уже точно знал, что занимать исходную позицию должен ближе к камышам, что там придется брать…

Из Ростова приближалась следующая электричка. Среди ее пассажиров у одного из окон сидела сослуживица Чикатило, Нина Федотенко. Толкнув сидящего рядом сына, указала на пляж:

— Смотри, Андрей Романович… А что ж у него, тоже отгул?..

А Чикатило пристально, хоть и незаметно, следил только за мальчиком, его интересовало, не спешит ли тот на уходящую электричку. И когда одиннадцатилетний Ваня с одеждой в руках приблизился, Чикатило наклонился, будто поправляя пиджак, ловко скользнул в карман за ножом и, направляясь к зарослям камыша, словно только заметив Ваню, сказал:

— А, ты тоже… Правильно… Пойдем, выжмемся… Дело мужицкое…

Ваня пошел вперед, продираясь сквозь камыши, потом Чикатило пошел первым, зная: раз они уже вместе, мальчик не остановится, пока будет идти он. Нож был маленьким, с лезвием сантиметров шесть. Он не выглядывал из кулака…

Тот же день капитану внутренней службы Олегу Ф-ну, кажется, не обещал каких-то необычных забот. В исправительно-трудовом учреждении, где он служил, случались происшествия и всякие неприятности, но были они обычными, работа есть работа, хоть ты детали точишь, хоть дело имеешь с людьми, у которых судьба порой темнее ночи и от которых всего ждать можно. Но такая работа. Утром он обещал сыну:

— Значит, так, Вань, ты после обеда — к бабушке, я после работы туда заскакиваю, соберем мопед…

У Ваньки глаза загорелись, он уже с утра то и дело собирался бежать к бабушке, не терпелось, матери пришлось его не раз попридержать, остудить.

В первом часу позвала:

— На, выпей таблетку, дохаешь, как дед.

— А сама, — засмеялся и взял стакан.

Нонна была, и правда, на больничном, к двум часам собиралась идти в поликлинику. Досадовала: теперь вот Ванька кашляет. Надо же: были на пляже, фотографировались, он отказался даже в воду заходить, боялся, что усилится простуда. Значит, крепко достало, обычно он никогда и плавки не выжимал, мол, пока дойдем, успеют высохнуть.

Провожая его к бабушке, наказывала:

— Да не валяйся опять на мокром песке… Поможет тебе эта таблетка потом…

— Ладно, мам, куда мне купаться. Я лучше сразу мопедом займусь. Пока папка придет, я сам успею много сделать…

Бабушка жила от них далеко, но дорога была привычной. Он вошел во двор, когда соседка окликнула:

— Вань, а бабушка утром в Красный Сулин уехала… Не сказала, что ль?..

— Не-е-т, — протянул Ваня… — Наверно, скоро вернется. Подожду…

Он вышел на улицу, постоял у калитки. Затарахтел мотоцикл. Узнал знакомых своих родителей, Бобылевых.

— Привет молодому поколению…

— Здравствуйте…

Не останавливаясь, потарахтели дальше…

…Олег досадовал: день какой-то бестолковый. Опять придется задержаться. Начал нервничать: обещал сыну… И поэтому, влетев к матери, с ходу спросил:

— А Иван где, мам?

— Да возился с мопедом, а потом переоделся и ушел…

— Как ушел? Как он может уйти, куда? Какой пляж, мама, на речку он только с нами ходит, ты же знаешь…

Он побежал на пляж. Там уже никого не было. Обошел, покричал. Ничего… Побежал домой.

Увидев, что он один, Нонна встревожилась:

— За Ваней не заходил?

— А дома его нет? — вопросом на вопрос ответил Олег, чувствуя, как охватывает тревога. «Лесополоса»… Сразу почему-то возникло в сознании это слово. Он, имеющий троих детей в таком возрасте, которым «Лесополоса» грозит, разве мог забыть о беде, нависшей и над его детьми, и о тревоге, которая не оставляла всю округу постоянно. Всего шестнадцать дней назад, он знал об этом, с вокзала, из-под крыла матери, увели такого же мальчика, чуть старше, а потом его нашли в Ботаническом саду растерзанного…

Предчувствие беды, страх, что это она пришла, та самая беда, снова погнали его к матери. Недалеко жил знакомый кинолог, он и ему передал свою тревогу. Собака обошла весь пляж, наконец, повизгивая, села, уставилась на хозяина, виновато опустив голову. Они оставили эту затею, побежали в милицию. Дежурный спокойно их принял, выслушал, потом, перекладывая бумаги, сказал:

— Ну и куда он денется? Где-нибудь у товарища задержался, как ушел, так и вернется. Вон у нас сколько их уходит, потом приходят…

Олег просил размножить фотографию, есть же у них такие возможности. Доказывал: не такой мальчик, никуда он один никогда не уходил, его надо искать сейчас, потому что потом будет поздно. Но в ответ слышал, что никаких фотографий, никаких розысков никто начинать не станет, потому что завтра все само собой образуется.

Случившийся в отделении лейтенант, знакомый Олега, отозвал его и сказал, что он напрасно теряет время, что порядки у них тут будь здоров и надеяться на что-то бесполезно, уж он-то знает.

К утру Олег уже расклеивал по городу фотографии сына, которые пришлось самому делать. Рано еще было, раздались звонки: женщина сообщала, что видела мальчика на пляже, мужчина советовал посмотреть среди детей, которых видел под мостом у мясокомбината… Олег уже теперь точно знал: если сам не будет искать, надеяться на какие-то службы, даже призванные этим заниматься, — большая тупость. И позвонил начальнику колонии.

— Я уже знаю, Олег, — сказал тот. — Человек двадцать-тридцать офицеров у нас наберется. Действуйте…

По дороге захватили и товарища с собакой. Все обошли, осмотрели, что могли, заходили и в камыши, однако, встав перед этой стеной, начали понимать и другое: поиск организовывать необходимо более основательно, такие безбрежные массивы зарослей малой горсткой людей явно не одолеть.

Милиция в помощи отказала сразу. Олег хотел было идти в школу милиции, есть такая в Новочеркасске. Ему отсоветовали. Он поехал в дивизию внутренних войск «Дон», расквартированную в военном городке Казачьи лагеря. Там пошли навстречу сразу. Предложили начать масштабный поиск завтра, рано утром.

Начальник колонии, которому он все доложил, что-то прикидывал, потом встрепенулся:

— А зачем нам дивизия? Смотри: — офицеры — раз. Свободные солдаты — два. Человек сто двадцать наберем и пройдем всплошную, насквозь…

…Снова пришел кинолог с собакой. Нашли лодку, Олег с товарищем решили проверить и реку, чтобы ни один квадратный метр не остался неисследованным. А по всему берегу, взявшись за руки, стали в цепь солдаты и офицеры. Раздалась команда. И они медленно пошли, не обходя кустов, продираясь через камыши или приминая их сапогами…

…Средняя часть колонны остановилась. Руки солдат и офицеров натянулись, вся шеренга вдруг будто почувствовала какой-то ток по рукам, медленно заворачивались края, но, уже зная каким-то образом, что именно произошло в центре, никто не отпускал руку соседа, так все и соединились в круг.

…Ваня лежал обнаженный. Над ним наклонились, кто был поближе, рассматривали.

— Что у него с кожей? Неужели из дробовика изрешетили, — простонал кто-то из офицеров.

— Да нет, — заключил другой, осмотрев мальчика. — Нож. Все это ножом…

Олега в камышах заметили поздно, кто-то сказал:

— Олега, держите Олега, ему нельзя!

Но отец уже был тут и с ужасом смотрел на сына. И кинолог вскоре пробился. Невпопад, не к месту совсем уж, стал бормотать, что бесполезно было искать: раз мальчик раздет, значит, никакая собака его не найдет…

Кто-то успел позвонить в милицию, и удивительно быстро понаехало, Бог знает откуда, столько служивых, начали распоряжаться, давать команды, чтобы не мешали работать следствию. Один из старших офицеров скомандовал, чтобы участники поиска все построились на пляже.

— В колонну по одному медленным шагом — к месту преступления…

Ша-гом арш! Все должны увидеть, что мы нашли, кого охраняете.

Запомните это…

Колонна медленно продвигалась по камышам, проходила мимо мальчика и мимо притихших работников милиции, мимо сидевшего неподвижно отца…

…Олег Ф-н, капитан внутренней службы, выступал в зале суда 19 мая 1992 года. Говорить он не мог: его словно душило что-то. Потом собрался с духом, ровно, отчетливо произнес:

— Завтра Ване исполнилось бы тринадцать лет, у него день рождения.

И снова замолчал. Председательствующий в суде Леонид Акубжанов спросил, есть ли у него пожелания суду?

Голос Олега зазвучал вдруг неожиданно твердо:

— У нас с женой есть девочка. Ей четырнадцать лет. Второму мальчику — восемь. Третий ребенок родился, когда Вани уже не стало. Мы хотели назвать его Иваном. Но старые люди сказали, что это нельзя. Наверное так, мы назвали его Виктором… Да, у меня просьба к суду есть. Не надо его приговаривать к смерти. Не надо. Пусть будет 15 лет. Пусть меньше. Но тогда из казематов КГБ, где его так долго прячут, он попадет и нам. Слушай, Чикатило, что мы с тобой сделаем. Мы повторим все, что ты делал с нашими детьми. Чикатило, мы все повторим. И ты все, по капельке, почувствуешь… Как это больно. Меня, может, и не будет там. Ребята видели Ивана в камышах…

…Согласно заключению судебно-медицинской экспертизы смерть Ивана Ф-на наступила в результате 42 колото-резаных ранений груди, живота, левого плеча, что привело к обильной кровопотере.

Мальчик был жив, когда маньяк отрезал у него яички…