Марысенька (Мария де Лагранж д'Аркиен),

V. Разочарование Людовика XIV. -- Неудовольствие Марысеньки. -- Семейные неурядицы. -- Маркиз д'Аркиен -- Маркиз де-Бешён. -- Верность Собесского своему договору. -- Крушение общих проектов. -- Почему? -- Последствия третьего договора в Нимвегене. -- Франция больше не нуждается в Польше. -- Людовик XIV и Собесский. -- Ошибочное мнение. -- Человек и герои. -- Австрийский союз. -- По дороге в Вену.

В конце 1677 г. д'Аркиен всё ещё оставался маркизом, как и прежде; де Бетюн не советовал Марысеньке ехать на воды в Бурбон, с чем она согласилась неохотно. Между тем, Яворовский договор оставался в полной силе, и думали приступить к его выполнению. Собесский соглашался действовать в Пруссии, как только шведы приступят к мобилизации. Староство Шпиц, служившее местом склада провианта и ремонта, оказывало большие услуги восставшим венгерцам. Марысенька жаловалась и досадовала на французского посланника, но это не имело влияния на дела её мужа.

В продолжение трех последующих лет недовольство Марысеньки усилилось. Потеряв надежду устроить своего отца во Франции, видя, что он с каждым днем теряет шансы на успех распущенностью своего поведения, она вздумала его перевезти в Польшу. Возникло неожиданное затруднение: при первом известии об этом отъезде кредиторы маркиза, не соглашаясь выпустить его из Парижа, посадили его в тюрьму. Это была, как видно, общая участь всех французских дворян, дочерей которых Марии де Гонзага удалось устроить на берегах Вислы. В 1662 г. отца m-me де Майи постигла та же участь: он страдал три года в тюрьме Консьержери "за воображаемые долги", как он уверял. Он обращался с просьбой о заступничестве к принцу Кондэ, напоминая ему, что он когда-то имел честь командовать морской армией короля при осаде Ла-Рошели. Но сын заключенного воспротивился освобождению, требуя, чтобы прошение отца оставили без внимания, так как он добивался свободы лишь для "окончательного разорения семьи и для утверждения в правах незаконного сына". Арестованный на улице, в своей карете, маркиз д'Аркиен вздумать получить свободу, пользуясь средствами, данными ему для путешествия, предлагая продать свою должность егермейстера при дворе. В виду этого г-жа де Бетюн заявила протест: "Жестокий отец решил довести её до разорения, издерживая на себя остатки наследства, на которое она рассчитывала". Предполагая, что ей следует получить 20 000 экю, она обратилась к де Помпону, наложив запрещение на продажу. Вследствие этого сестры поссорились и положение маркиза де Бетюн, в качестве посланника, сильно пострадало.

В конце 1678 года во Франции решили его отозвать. Это было еще хуже. Между тем, сестры помирились, и Марысенька, считая себя оскорбленной немилостью, постигшею сестру, плакала, кричала и, наконец, советовала сестре не обращать внимания на приказание властителя. Людовик вознегодовал в свою очередь. Новые посланники, приехав в Варшаву, епископ Бовэ и де Винери, еще более усилили его гнев, представив маркизу виновной в неудачах своей миссии. Он повторил свои приказания, ему повиновались, и виновницу выслали в провинцию по тайному приказанию. Это вызвало взрыв негодования со стороны Марысеньки.

Отец ее, прибывший в Варшаву, подливал масло в огонь. Де Бовэ и де Винери единодушно заявляли, что королева стала заклятым врагом Франции и перешла на сторону Австрии. Она вела переговоры в Вене о браке её сына с эрцгерцогиней!

Что сталось с королем? Король оставался верным своим прежним чувствам, готовый исполнять данные обещания.

Но его добрая воля встречала серьезные препятствия с тех пор, как королева перешла на сторону Австрии. Королева действовала против короля, это было явлением не новым в Польше; его трудно было объяснить взаимным влиянием. В октябре 1678 г. Акакия, агент, недавно впавший в немилость и вновь призванный в Варшаву, так характеризует положение дел:

"Королева принимает участие во всех приготовлениях, направленных против Франции, для будущего Сейма; она доставляет разные льготы сторонникам императора, чтобы держать их в своей зависимости и повредить Франции. Можно сказать, с полной уверенностью, что она находится во главе австрийской партии, которая собирает и объединяет всех врагов короля, открывая им дорогу к пропасти, в которую они хотят его низвергнуть, не понимая, что они сами последуют за ним: до такой степени она ослеплена страстью и желанием отмстить Франции и её представителю, которого она обвиняет во всех своих неудачах".

Несколько месяцев позднее, в феврале 1679 года маркиз де Бетюн, продолжая поддерживать восставших венгров, сообщал о муже Марысеньки, что он не одобряет её поведения и даже поссорился с ней, настаивая, чтобы она изменила свой образ действий.

"Никогда он (король) при этом не выказывал столько ревности и расположения к Франции как в этот раз".

В сущности, "венгерская диверсия" могла дать лишь ряд недочетов, и предполагаемый поход против прусского "вассала" казался заранее обреченным на полную неудачу. Но удастся ли оппозиции при содействии королевы, поколебать французские "знамена" с одной стороны и остановить полет "польских орлов" -- с другой? Нисколько.

В Пруссии всё дело было испорчено вследствие медлительности шведов приступить к мобилизации. Шведы имели основание действовать не спеша. Как и всегда они рассчитывали на субсидию Франции, чтобы выступить в поход; между тем, получение денег замедлялось. Почему? По той причине, что по мере того, как с одной стороны шансы на успех предприятия возрастали, с другой стороны -- участие Франции к этому делу уменьшалось пропорционально, пока оно совершенно не исчезло в 1679 г. при заключении третьего договора в Нимвегене (5-го февраля) и договора в С.-Жермене (29-го июня), примиривших её с императором и с курфюрстом. Симпатии Франции к венгерским патриотам вследствие этого понизились, дойдя, наконец, до полного равнодушия.

Людовик XIV сохранял еще в это время "скрытый умысел", который обнаружился при взятии Страсбурга в 1681 г. Для него было очень важно не давать ходу императорской армии; но поляки и венгры для этой цели были ему бесполезны. За это дело возьмутся турки. Великое нашествие, доведшее Кара Мустафу до ворот Вены, уже было предусмотрено. Эта "диверсия", весьма чувствительная, приобретала еще большее значение при бездействии Польши, если бы Леопольду пришлось одному выступить против ислама. Но великий король и его министры смотрели на это, как на излишнюю предосторожность. Это возможно, если не обойдется слишком дорого. Вследствие этого значительно убавились выгодные предложения и уступки, на которые Польша рассчитывала.

Говоря откровенно, на этот раз Людовик ХIV руководствовался ошибочной оценкой, вполне оправдываемой. Он до самого конца отказывался допустить возможность полной и окончательной измены со стороны Собесского и его жены. Несчастное дело Бризасье могло ввести его в заблуждение. Оно выставило случайного короля и королеву в глазах Людовика в совершенно ложном свете: Он их принимал за "марионеток", которыми можно играть как угодно; за людей нуждающихся, корыстных и опрометчивых, которым монах мог вскружить голову сумасбродными рассказами, немногими экю и бриллиантами. Королева д'Аркиен была связана своим происхождением с семьей, имевшей бесславное прошлое. Она оставила при себе своего отца, но с трудом переносила глупые выходки сварливого старика. Одна из её сестер, Анна, поселившись в Польше, вступила в брак с Виелепольским, будущим канцлером королевства. Другая сестра, Франсуаза, осталась во Франции, в монастыре, где она скучала, "жалуясь на свою судьбу", и кончила тем, что убежала в 1680 г. Она скрывалась в Палэ-Рояль в каком-то "подозрительном доме", откуда её пришлось спасать. Гельцель напечатал в своем сборнике очень назидательную корреспонденцию по этому поводу между епископом Бовэ и Марысенькой.

Людовик XIV всё это видел. Его бывшая подданная настойчиво требовала от него уплаты недоимки с пенсии, доходившей до 20 000 ливров, вполне ею заслуженной, как она уверяла, "за её готовность слепо исполнять приказания короля". В то же время её муж требовал уплаты 100 000 ливров, обещанной ему и тоже вполне заслуженной -- (он этому сам не верил), миром заключенным при Журавно, который он подписал "вопреки интересам страны и своим собственным выгодам". Король воображал, что этих двух всегда можно переманить на свою сторону за хорошую цену. На него можно всегда рассчитывать, когда придется запретить союз с Австрией. Как человек сметливый, он поймёт, что, поступая иначе, пойдёт в разрез с собственными интересами -- в пользу прежних своих врагов 1674 года, Карла Лотарингского и Элеоноры, которыми венский двор не согласится жертвовать династическим интересам Собесского!

И он это понял, но расчет оказался неверным. Рассчитывать таким образом, значило не признавать человека и целого сословия дворян, к которым он принадлежал, -- людей характеров сложных, с "ногами, увязшими в грязи и с гордо поднятой головой", способных доходить до высочайших пределов героизма и веры, в неожиданном порыве чувства. Собесский знал, что его ожидает под стенами Вены: неблагодарный союзник, который даже "спасибо" не скажет своему спасителю. Презрение к его личности и никакой надежды для его семьи в будущем. Но он в то же время, понял, что его туда зовет чувство долга, голос сердца, стоны павших в Украине, "Голос Божий". Как воин и христианин, как дитя польских равнин, еще не остывших от вековой борьбы против татарских набегов, как внук Жолкиевского, он сделал надлежащий выбор.

Его долг, говорили историки, -- вечные спорщики, -- было помешать разделу Польши, положив предел успехам Московии и Бранденбурга, предоставляя Австрию её собственной судьбе. Теперь это легко сказать. В 1683 г. Петру Великому было 11 лет; Фридрих Великий еще не родился, и если бы Кара-Мустафа остался победителем при Вене, оп вернулся бы из своего похода через Варшаву! Сыновья Собесского, в таком случае, имели шансы на звание губернаторов на службе у Блистательной порты!

Честь и высшая заслуга Собесского перед потомством в том и состоит, что он избежал этой участи, которой Марысеньке не удалось его подвергнуть по слабости своего влияния. Вена была высшей точкой, апогеем успеха для Собесского и для его жены в материальном и нравственном отношении для их судьбы, в которой скоро суждено было начаться неудачам. Читатель мне дозволит последовать за ними в этом светозарном и мимолетном апофеозе.