Марысенька (Мария де Лагранж д'Аркиен),

III. По Голландии и Германии. -- Данциг. -- Неожиданность. -- Остановка.

В свите на нее обращали мало внимания. Однако, доброй славе новой государыни предстояло еще пострадать в дороге от людского злословия.

По дороге в Варшаву ехали не спеша. Суровость зимы в связи со строгостью m-me Гальман, её гувернантки, могли навести маленькую д'Аркиен на мысль, что если путешествуя с королями, выгадаешь что-нибудь, то во всяком случае не время. Её нетерпение разделяли польские магнаты, явившиеся толпой в Данциг приветствовать королеву, при её въезде в страну. Они скучали и тратили деньги; но Мария де Гонзага не торопилась. Помимо других сведений, она по дороге узнала об удовольствиях, её ожидающих в новой столице. Золота будет вдоволь, это верно, но король вставал обыкновенно поздно, -- после обеда, который ему подавали в постели, чем объясняется его ранняя тучность. Это обещало мало радости, и новая королева медлила, проезжая по немецким и фламандским городам, заранее предвкушая удовольствия верховной власти, связанной с исполнением обязанностей в будущем, но доставлявшей в настоящем одни развлечения. Она посвящала много времени переписке со своими друзьями в Париже, ожидавшими от неё подробностей о приеме, оказанном ей за границей. Она писала королеве, называя её своей сестрой, и кардиналу, стараясь ему внушить, что он немало выиграл, содействуя её возвышению. Она вела переписку со своим мужем по-итальянски -- со времен королевы Бона Сфорца, матери последнего из Ягеллонов, при дворе говорили по-итальянски. Она ему послала одно за другим два письма, "довольно длинных и без ошибок, за исключением одной, орфографической". Стараясь установить хорошие отношения с польскими магнатами, её провожавшими, изучала их трудный язык. Наконец, и прежде всего, она старалась утвердиться в политике, к которой всегда чувствовала большое влечение. Сразу заняв почетное место после того, как ей пришлось так долго обивать чужие пороги, она важничала и гордилась своим новым положением.

Все это требовало много времени. Целых два дня пришлось провести в Камбрэ, чтобы уверить губернатора в миролюбивых намерениях Франции и расположить в свою пользу население, враждебно настроенное против испанцев.

Четыре дня прожили в Брюсселе. Узнав о пребывании m-me де Шеврез в этом городе, Mapия воспользовалась этим случаем отомстить ей за личные обиды. Эта интриганка старалась уверить испанского министра и весь свет, что от неё самой зависело её возвращение в Париж, откуда ей сама королева нередко писала! Она тоже насмешливо отзывалась о красоте, которой увлекался великий король. "Пусть королева не думает, -- писала она матери великого Кондэ, -- что я слишком полна; если б я была на волосок тоньше, я бы оправдала мнение m-me де Шеврез, будто я страдаю чахоткой". За этим следовало горькое размышление, которое не дурно запомнить современным феминисткам. Как ужасна взаимная ненависть женщин! Они готовы грызть друг друга. О Брюсселе и Голландии высокая путешественница не сохранила приятных воспоминаний. Принцесса Пфальцбургская, Генриетта Орлеанская, обращаясь к ней, подписалась: "Ваша страстно-преданная слуга и кузина", требуя при этом "табурета". Ей дали, конечно, почувствовать, что значит иметь дело с польской королевой и как следует к ней обращаться.

Да здравствует Германия и её почтительные бургомистры, которые падали ниц и палили из пушек при въезде королевы и выезде из каждого города. В ответ на их приветствия, ей приходилось нередко ошибаться, называя Fuhrman'oм изумленного магистра и Burgmeister'ом удивленного извозчика. Но она любезно извинялась, и все находили её очаровательной.

Действительно, она пленяла всех итальянской живостью, французской смелостью, пылкостью и самоуверенностью. Проезжая среди суровой зимы по самым неприветливым странам Европы, навстречу больному супругу, в ожидании ненадежной короны, в полудикой стране, она сияла и ликовала. Она восхищалась всем, даже "постоянными морозами, исправившими все дороги и длившимися неделю". Однажды она весь день "ехала без маски, девять миль подряд, среди чудного соснового леса!" Ей всё было нипочем. Она ничего не боялась. Её даже не пугали пушечные выстрелы, раздававшиеся не только в виде приветствия, но и под стенами какого-то злосчастного города, внезапно осаждённого. Она только смеялась, замечая: "Приходится ко всему привыкать". И забавлялась, глядя на то, как зажигают фитили.

До Данцига пришлось ехать три месяца. Там Mapию встретила неожиданное препятствие, которое заинтересовало современных ей журналистов и вызвало шутливые намёки будущих историков. Анекдот остроумный, особенно в устах Г. Вандаля. Читатели Revue des deux Mondes его помнят [Мария де Гонзага в Варшаве. 1 февраля 1883 г.].

К сожалению, мне приходится его опровергнуть; добродетель Марии де Гонзага могла бы с ним примириться. В нем столько невероятного, но раз в нем можно найти некоторую достоверность, я не считаю себя в праве им не воспользоваться.