Марысенька (Мария де Лагранж д'Аркиен),

III. Римская жизнь в 17-м веке. -- Благочестие и светские удовольствия. -- Академия Аркади. -- Марысенька и королева Христина. -- Дворец Одескальки. -- Там ужинают и играют. -- "Субботние" вечера кардинала Барберини. -- Принцы Константин и Александр. -- Кардинал д'Аркиен. -- Соперничество в разврате. -- Куртизанка Толла. -- Политические предубеждения. -- Принц Жак в тюрьме. -- Материнское отчаяние. -- Разочарование и новые печали. -- Марысенька в долгах. -- Окончательное падение. -- Возвращение во Францию.

Какова была её жизнь в это время? Какова была жизнь Рима в конце 17-го столетия? Родоконаки в этом отношении нам представил довольно подробную картину, где часто идет речь о королеве польской. Самое заглавие книги выразительно: "Куртизанка Толла". Имя "Толла" тесно связано с именем Марысеньки в её новом местопребывании. Здесь перед моими глазами встает личное воспоминание, -- увы! давно прошедшее, -- о ясном весеннем утре в одном итальянском городе. Мы выходили на заре из одного дворца, где всю ночь раздавалось веселое пение; мы были в бальном туалете, некоторые в масках; кавалеры и дамы направлялись в ближайшую церковь принести покаяние. При этом мы не имели никакой дурной, или оскорбительной мысли. Мы в этом не видели ничего предосудительного. Напротив! И Родоконаки говорит в своей книге, что так же было и в Риме времен Иннокентия ХII. Это был город всепрощающий, город, куда Христина шведская въезжала иногда верхом, в костюме амазонки. Марысенька, направляясь сюда, хорошо понимала, что её ожидает.

По своей природной беспечности, она не без увлечения должна была отдаться привычкам благочестия этого города. Она всегда была религиозна, с того времени, когда раздавала наплечники. В это время как раз праздновали юбилей Иннокентия ХII; она присутствовала на всех богослужениях в базилике Св. Петра и на Страстной неделе вместе с своим сыном подавала пример глубокого благочестия. Все остальные дни она посещала еще другие церкви, где приступала к Св. причастию. Если по дороге она встречала священника со святыми дарами, она выходила из кареты и становилась на колени в пыли или грязи. Ее особенно привлекал монастырь Св. Эгиды. Думали, что она намерена в нем постричься; быть может, она об этом и думала мимоходом. Когда в 1701 г. Климент XI заменил Иннокентия, она его просила принять в Рим сестер бенедиктинок, которым покровительствовала в Польше. Она для них построила монастырь на площади della Trinita de Monti. Она выпросила у кардинала Карпеньи, римского викария, мощи Св. Юстины для монастыря капуцинов в Монсо. Каждый год по её желанию служили обедню в церкви Св. Станислава "Польского", в память воинов, павших под стенами Вены. Каждый год Марысенька ходила туда на богомолье пешком, раздавая щедрые подаяния. В 1707 г. она была в Неаполе, инкогнито, под именем герцогини Ярославской, чтобы присутствовать на празднике св. Януария. Можно себе представить, как она этим хвалилась. Она не могла молиться, как простая смертная, не стесняя других и не выставляя себя на показ. При больших церемониях она требовала себе отдельную ложу, роскошно украшенную. Если она запаздывала, являясь поздно на проповедь, проповедник должен был повторить свою речь сначала.

Она хвалилась тем, что идет по следам своей знаменитой предшественницы, основательницы академии Аркад.

5-го октября: академики всем составом явились во дворец Одескальки праздновать годовщину своего учреждешя. Было заседание с музыкой, пением, говорили речи и стихи; за всем этим следовало "великолепное угощение", и Марысенька сделалась членом академии под именем "Amirisca Telea".

Римляне, как люди тонкие и насмешливые, не ошиблись. Новоприбывшая не походила на свою предшественницу. Её гений, столь же бурный, был иной по своей сущности. Распространился следующий терцет:

Naqui da un gallo simplice gallina,

Vissi tra li Polastri e poi regina,

Venni a Roma Christiana, e non Christina [*].

[*] -- Родилась от простого петуха простой курицей. (Игра слов: gallo -- петух и галл, gallina -- курица); жила между поляками и стала королевой, приехала в Рим христианкой, но не Христиной.

Я повторил вкратце сведения, собранные одним римлянином того времени (Diario del Valesio) о жизни королевы польской, и мне кажется, что картина римской жизни Марысеньки довольна верна. В ней только не достает цельности. Но вот еще другой свидетель: резидент Флоренции дает новое изображение. С ним мы проникаем во внутренность дворца Одескальки. Прежде всего бросается в глаза роскошная обстановка: мажордом, статс-дамы, кавалеры -- настоящий двор. Претензии хозяйки соответствуют обстановке: она требует посещения посланников; при отказе венского посла, она обращается к императрице, к невестке её сына. Она держит открыто салон.

Как принимает она гостей? Под видом безутешной вдовы, или жертвы катастрофы, доведшей весь дом до разорения, и всю страну до гибели? Я нахожу ответ в одном письме от 1702 г. к великому первосвященнику, попавшею, неизвестно почему в коллекцию British museum:

"Приняв за правило, Святой Отец, ничего не предпринимать, не получив одобрения Вашего Преосвященства, я убедительно прошу сообщить мне, найдете ли Вы возможным дозволить в моем доме представить комедию труппой актеров на моем жалованьи?"

Трагические события, недавно пережитые, были легко забыты. Граф Федэ, флорентийский дипломат, нам сообщает, что в своем изгнании Марысенька давала вечера, за которыми следовали веселые ужины и картежная игра. Климент XI принимал строгие меры против картежной игры, но дом королевы польской имел свои привилегии, как раньше дом королевы Христины, пользовавшейся этим, давая приют убийцам, за отсутствием картежников. Марысенька не ограничивалась собственным домом для удовлетворения своих светских привычек; она много выезжала; часто посещала т. н. Sabbatini, вечера кардинала Барберини и принца Одескальки в его доме, за Porto del Porolo. За обедом следовал бал. Расходясь ранним утром, гости отправлялись в церковь св. Варфоломея, по соседству. Всё было! Вообще говоря, довольно веселое времяпрепровождение для падшей королевы, которая не родилась на ступенях трона. Но эти удовольствия обходились довольно дорого, и Марысенька вошла в долги.

Её семья ей помогала; кроме её сына Александра, сопровождавшая её в Рим, к ней присоединились и другие родственники: её второй сын Константин, её внучка Мария-Казимира, не считая кардинала д'Аркиен, тратившего за четверых. Молодые принцы следовали его примеру. Материнские увещевания оставались без последствий. Как и в политике, мать не умела выдержать характера. Кроме Гротанелли, и Родокинакки подробно говорит о забавном романе, в котором участвовали эти повесы. Я вкратце передам рассказы современников, которыми воспользовался романист. "Ла Толла" была первой фавориткой молодого герцога Сфорца Цезарини. Александр в нее влюбился; затем Константин, и дон Гаэтано Цезарини застал красавицу под окнами дворца Одескальки, когда она распевала любовные романсы. В бешенстве он обнажил свой меч. Но Марысенька имела слуг, они вмешались, завязалась драка, взбунтовавшая весь околоток. Королева в этом нашла государственное преступление. Она, по своему обыкновенно, требовала изгнания виновника. Получив отказ дипломатического корпуса, она с ним перессорилась. И наконец так нашумела, что смущенный Цезарини согласился высидеть в тюрьме у неё в Замке св. Ангела. Он надеялся пробыть несколько часов, но она его продержала целую неделю, после чего, утомившись, согласилась принять его извинения, уверяя, что он её вывел из себя, тогда как "она всегда старается всем угождать и никого не оскорблять".

Этим дело не кончилось. Строгий первосвященник и заклятый враг светских удовольствий, Климент вздумал, в ожидании карнавала, потребовать у польских принцев зачинщиков скандала, обещания не маскироваться. Он запрещал маскарады. "Ла Толла", вообразив, что данное обещание её не касалось, явилась на Корсо в карете, в сопровождении других женщин из общества Константина и Александра, все в костюмах и в масках. Против папских предписаний, в виде вызова, "Ла Толла" восседала на козлах рядом с кучером.

Папские сбиры исполнили свою обязанность. Отобрав платье и драгоценности, они увели "Ла Толла" в тюрьму, а затем заперли её в монастырь "Кающихся грешниц". По приказанию папы её одежду доставили во дворец Одескальки и передали королеве польской по принадлежности.

Климент удостоверял возвращение. Марысенька этим не удовольствовалась. Сожалея о беспутной жизни своих сыновей, она считала их имущество священным, сохранив особое представление о привилегиях королевства, несмотря на пребывание в Вечном Городе. Она потребовала немедленного освобождения куртизанки, её товарок и кучера, сидевшего в тюрьме, возвращения кареты и лошадей, по закону конфискованных. Марысенька, погружаясь с наслаждением в эту среду, принялась за дело с обычной страстностью. Напрасно папа ей доказывал, что она поощряет распутство своего сына. Принц Константин, по горло в долгах, не знал за что ухватиться. Ему пришлось заложить свою шпагу, подарок королевы английской, ожидавшей с его стороны лучших подвигов. Эта куртизанка обходилась ему 10 000 экю в год и обманывала его с его же слугой.

Новому члену Академии оставалось только взять на себя защиту этой плутовки. За этим дело не стало. "Ла Толла", уверяла она, вовсе не то, что предполагает Св. Отец; она была замужем за чиновником и посещала лучшее общество. Марысенька упоминала о маркизе Маккарани, к которой "Ла Толла" явилась на вечер, впрочем, без приглашения. "Ла Толла" по приказанию королевы получила звание графини де Ла-Пай. Наконец, истощив свои доводы, королева велела силой освободить "виновницу из тюрьмы", и скрыла её вместе с соучастником во дворце Одескальки. Марысенька доходила до сводничества, уверяя, что добродетель торжествует. Было решено, что "la Толла" и принц Константин будут жить в двух отдельных флигелях. Она добровольно забывала о коридорах.

Пала рассердился и вздумал мобилизировать свой караул. Тогда последовал взрыв. Марысенька грозила тотчас же покинуть город, где ей наносили такое оскорбление. Она более ни минуты не желала оставаться, и конюхам был дан приказ запрягать. Папа сдался. Кардиналы Отобуони, Барберини, Санрипанти, все поочередно старались успокоить "чрезмерное возбуждение" королевы, пытаясь придти к соглашению. Дело кончилось отъездом "Ла Толла" в Неаполь. Ей дали на дорогу карету шестерней, конвой в ливреях принца Константина и денег на расходы, из кармана Марысеньки.

Конец этой странной карьеры покрыть мраком неизвестности. Но собрание 212 сонетов, сохранившихся в библиотеке Ангелика, посвященных памяти "celebre puttana in tempo della Regina di Polonia" (знаменитой распутницы времен королевы польской), увековечивает память знаменитой "La Tolleida".

Среди всех этих волнений не заметно никаких следов политической деятельности, в которой бы участвовала вдова героя, растрачивая остатки славного наследства. Она, впрочем, следила за событиями дня, пытаясь изредка вмешиваться в дела. Из письма, сохранившегося в "British museum", мы видим, что в декабрь 1702 г. она сообщает папе важное известие: "Курфюрст Бранденбургский уполномочил принца Якова вести переговоры с королем шведским; в то же время Царь просил руки Марии-Терезии для своего сына. Портрет принцессы уже послан". Известие любопытное, но несколько сомнительное: сыну Петра I, несчастному царевичу Алексею, было тогда всего 12 лет. В 1704 г. Марысенька вздумала снова вернуться на сцену в передовой роли: в Польше возникли события, обещавшие открыть новые горизонты для семьи Собесских. Карл ХII, одержав победу над Петром 1-м в Ливонии, поразил Августа II в Польше и возвестил о низложении саксонца, советуя полякам избрание принца Иакова. На этот раз мать не задумалась принять сторону сына, права которого она оспаривала 8 лет тому назад.

Послав ему на помощь двух братьев, она писала:

"Король польский, Август II, нас до того измучил своею жестокостью, что вы должны, как мне кажется, немедленно присоединиться к Республике, -- во главе которой находится Примас, -- с просьбой заявить протест против короля, поставившего себе целью погубить нашу семью... Видя, что вы своим смирением и долготерпением нас довели до унижения, приходится взяться за другие средства..."

Но Август не терял головы. Не имея успеха в открытом поде, он всегда торжествовал в засадах. 29 февраля 1704 г., повинуясь требованиям своих польских сторонников, Иаков пустился в путь до польской границы. За полверсты от Бреславля его карета была окружена компанией саксонских драгун. Принцы напрасно протестовали: "На императорской территории осмелились поднять руку на тестя императора!" Тем не менее их схватили и увезли в крепость Плейсенберг, а затем в Кёнигштейн.

На этот раз Марысенька выражала свое горе в жалобах; она окончательно состарилась.

"Какой смертельный удар!" -- писала она своему сыну Александру. "Зачем я дожила до такого горя, я, готовая отдать всю свою жизнь за Вас. Если необходимо присутствие кого-нибудь из нас, чтобы насытить ненависть тирана, я готова идти в тюрьму, лишь бы освободить моих детей и сохранить им жизнь".

Она хорошо знала, что тиран не поймает её на слове, и находила другие утешения:

"Императрица мне писала... очень трогательно сообщив мне о негодовании Е. В. Императора по поводу этого дела... Его Первосвященство прислал мне кардинала Сакрипанти с собственноручным письмом... Весь собор кардиналов, главным образом кардиналы Сакрипанти и Оттобуони, выразили мне свое глубокое cочyвcтвие... Все вообще... люди из всех слоев общества... мне сочувствуют. Все от мала до велика в изумлении... При получены этого известия, во всех монастырях стали молиться, и я надеюсь, что Господь Бог, как говорит Св. Отец, желал меня покарать, так чувствительно поразив меня".

Она не забывала подробностей об автографах, о звании посетителей и пр. Вот конец письма:

"Скажите, могу ли я быть вам полезной? Думаете ли Вы, что я должна за Вас просить лично, обращаясь к властям? Я готова жертвовать своею жизнью, чтобы спасти Вашу жизнь и Вашу свободу, несмотря на старость и болезни; я только для Вас дорожу своей жизнью. Благословляю Вас, воссылая Господу мольбы о Вашем благополучии, целую Вас от всего сердца"...

Это нисколько не напоминало прежнюю Марысеньку; я готов думать, что она шла по дороге в то место, где скрываются злые духи, и где для женщин тоже найдется место...

Ей на деле не пришлось приносить никаких жертв. Венский двор, оскорбленный нарушением территориальных прав, ограничился формальным протестом, и мать заключенных имела основание подозревать сообщничество. Принц Александр не соглашался добиваться вместо старшего короны, за которую саксонец, уже изгнанный, так упорно держался. Он поспешил вернуться в Рим, где его ожидали другие "Толла". Напрасно его мать уговаривала попытать счастья, обещая ему, в случае неудачи, отдать свои последние деньги, чтоб приобрести герцогство Невер. Август Сильный держал Якова под замками в Кёнигштейне до 1706 г., когда, наконец, окончательно побитый своим врагом, он бросил свою корону и пленника. Впрочем и корона уже перешла к Лещинскому.

Марысенька осталась в Риме, но положение, которое она там занимала, было трудно поддержать. Из вдовьего наследства, доставшегося ей в Польше, она не могла извлечь никаких доходов. Саксонцы, шведы и поляки расхитили его по частям. Остальные её доходы иссякли. В 1705 г. её расходы сократились, благодаря смерти её отца. Этот странный кардинал дожил до 96 лет. Его могила еще существует в церкви St. Louis des Francais. Но зато принцы Александр и Константин стали еще более расточительны. Одно время их мать подумывала удалиться в Глац, где Иаков получил звание губернатора, с 50 000 годового дохода. Император воспротивился. Получить такое наследство от папы он не желал.

В 1714 г., не зная за что взяться, она решила покинуть двор, призрак королевской власти, который она не была в силах содержать. Желая скрыть от взоров Рима свое падение, она завязала переговоры с Францией. Людовик XIV был еще в живых. Она надеялась, что он согласится её принять, обещая быть смиренной и отказаться от всех своих претензий.

По поводу этих переговоров имеется краткая и злобная заметка С. Симона:

"Не зная куда деваться, она просит убежища, чтобы умереть на родине, наделав много бед своему отечеству, которое ей за то отплатило... Зная, как она поступала, нечего удивляться, что её просьба о возвращении была встречена холодно, и её заставили ждать ответа... Наконец, король дал свое согласие, но с условием, чтоб она не думала приближаться ко двору или даже въезжать в Париж. Ей дали на выбор город на Луаре, или даже один из замков: Блуа, Амбуаз, или Шамбор".