Мир богов - 2

Глава 20

ГЛАВА 32

Глава тридцать вторая

Когда экономка без стука влетела в будуар и выпалила, что вернулась не только Сирин, но и хозяин дома, Вифания радостно вскрикнула, а затем, борясь с волнением, закрыла глаза и камеристка, что делала ей причёску, замерла в ожидании.

«Слава Небесам! Мои молитвы услышаны!» — благодарно подумала Вифания, нисколько не смущаясь тем обстоятельством, что теперь она и есть те самые Небеса, что определяют судьбы смертных и бессмертных. Справившись с волнением, она придирчиво оглядела себя в зеркале и знаком велела камеристке продолжать работу.

— Быстрей! Что ты возишься? — нетерпеливо воскликнула она и, не выдержав, вскочила с банкетки. — Всё, хватит!

— Миледи, ещё чуть-чуть! — деловито проговорила камеристка. Она привстала на цыпочки и по-дирижёрски взмахнула руками, чтобы уже при помощи магии внести последние штрихи в причёску. — Вот теперь всё! — сказала она с довольным видом, когда пряди хозяйских волос свернулись в затейливые витки и улеглись так, как было задумано.

— Спасибо, Лара! — привычно проговорила Вифания и в тот же миг исчезла, но затем вернулась и укоризненно посмотрела на камеристку, которая тотчас напустила на себя виноватый вид. — Лара, я же предупреждала: никакой магии! Чтобы это было в первый и последний раз!

— Да, миледи! — пропела камеристка, кланяясь вслед исчезнувшей хозяйке. Слугам в поместье было запрещено пользоваться магией, но она, как доверенная служанка Вифании, временами позволяла себе небольшие вольности, не боясь при этом, что её прогонят.

Во время всех этих событий горничная, которой на вид было около двенадцати лет, с похвальным усердием протирала безделушки на камине. Закончив работу, она покосилась на камеристку, которая с неприступным видом расставляла флаконы и баночки на мраморной столешнице туалетного столика. Тогда девочка прошлась тряпкой по каминному экрану и так начищенному до блеска, а затем взяла ведро с принадлежностями для уборки и, подойдя к камеристке, робко улыбнулась:

— Миссис Тиль, можно я пойду?

Приподняв брови, камеристка строго поглядела на юную горничную.

— А это ты Джейн. Я тебя и не заметила. Разве ты уже всё убрала?

— Да, миссис Тиль.

Камеристка орлиным взглядом прошлась по комнате и удовлетворённо кивнула.

— Вижу, ты потрудилась на совесть. Что ж, тогда ступай, — сказала она, но стоило горничной направиться к выходу из будуара, как она окликнула девочку и предложила ей вместе попить чаю.

Обрадованная расположением старшей служанки, горничная охотно согласилась. За чашкой чая камеристка вытянула из бесхитростной девчонки всё, что та видела и слышала этим утром. Слуги всегда шпионят за хозяевами и особо рьяно, когда им за это платят.

— Говоришь, что Золотой император и его смертная дочь живы и здоровы? — задумчиво проговорила камеристка, когда горничная замолчала.

— Да, миссис Тиль, — последовал почтительный ответ. — Они точно были живы, а вот здоровы… — Джейн замялась, не смея сплетничать о хозяевах, но камеристка поощрительно посмотрела на неё, и она продолжала: — Если уж начистоту, то вид у обоих был не очень. Младшая госпожа избита настолько, что смотреть страшно, а господин… вид у него такой, что я не сразу его признала; худой как палка и сильно хромает, а глаза! Как вспомню, так до сих пор трясутся поджилки.

В подтверждение сказанного горничная зябко передёрнула плечами.

— В общем, ужас, да и только, — прошептала она и, прижав руки к груди, боязливо огляделась.

На лице камеристки промелькнула тревога.

— Ладно, ступай! И чтобы никому о нашем разговоре, поняла? — предупредила она и положила на стол серебряную монетку. — Это тебе за труды.

— Спасибо, миссис Тиль! — монетка исчезла в кармане не слишком чистого фартука и горничная, потупившись, встала. — Ну, я пойду?

— Иди! — раздражённо отозвалась камеристка, и обрадованная девчонка тут же выскользнула за дверь людской.

Через несколько шагов горничная вспомнила, что во время своего поспешного бегства забыла взять своё ведро и повернула обратно. Стоя у двери людской, она подняла руку, чтобы постучать, но тут услышала голоса и замерла в нерешительности.

Девочка была робкой, но не глупой и понимала, что камеристка не обрадуется, увидев, что она вернулась. Набравшись смелости, она слегка приоткрыла дверь — этим утром она самолично смазала петли маслом — и превратилась в слух.

«Это всё, что ты узнала?» — раздался недовольный мужской голос и горничная, опознав его обладателя, едва не описалась со страху. Но затем до неё дошло, что вряд ли хозяин будет расспрашивать камеристку, что творится в поместье. Набравшись храбрости, горничная снова приникла к двери. «Простите, ваше величество, ваша недостойная служанка старалась, как могла… Ваше величество! Только прикажите, и я умру, но выполню любое ваше приказание!» — услышала она дрожащий голос камеристки. «Просто умри!» — раздался грозный рык, и перепуганная горничная прижалась к стене. В следующее мгновение она оказалась внутри людской и не в силах что-либо произнести прижала ладонь ко рту. Тело мёртвой камеристки стремительно разлагалось — сначала проступили трупные пятна, затем плоть размягчилась и начала расплываться. Увидев на теле копошащихся могильных червей, горничная вскрикнула и закрыла лицо руками.

Взяв за запястья, Кецалькоатль отвёл руки девочки и её тёмные, полные страха глаза уставились ему в лицо.

— Не бойся, Джейн, я тебя не убью, — усмехнулся бог. — Ведь ты тиха и незаметна как мышь и в то же время можешь войти в любую комнату, и никто не обратит на тебя внимания. Ты мне куда полезней, чем та продажная тварь, что заживо гниёт на полу.

— Что? — пролепетала несчастная горничная.

При виде глаз камеристки, которые с ненавистью следили за ней, девочка задохнулась от ужаса, но жёсткая ладонь намертво запечатала ей рот, и она лишь задушено пискнула.

— Издашь хоть звук, и я сверну тебе шею, — пригрозил Кецалькоатль, и она обмякла, а затем задергалась в безуспешной попытке освободиться из его хватки.

— Ну что, будешь работать на меня? — спросил бог, и горничная с готовностью закивала. Она согласилась бы на что угодно, лишь бы сбежать от него и страшного зрелища на полу. Тело камеристки к тому времени превратилось в скелет, обтянутый почерневшей кожей, но глаза мумии всё ещё были целы и с прежней ненавистью следили за каждым её движением.

Получив свободу, горничная как птица из клетки вылетела из комнаты и Кецалькоатль беззвучно рассмеялся: «Представляю, в каком расстройстве была бы Вифания, узнай, кто ты такая на самом деле». Звонкий детский смех — это Егорка и Ильюшка спустились вниз и устроили игру в прятки — стёр добродушное выражение с лица правителя Небес. «Конечно, сейчас не самое подходящее время, но пора действовать. Шолотль может сколько угодно нянчиться со смертной девчонкой, но лично я не намерен терять Вифанию из-за его дурацкой сентиментальности», — подумал он с глухой яростью.

Возвращение Шолотля лишь усилило ненависть, которую он испытывал к единоутробному брату, и не только потому, что теперь ему предстояла борьба за власть. Молва не ошиблась, говоря, что он неравнодушен к жене Золотого императора.

Поначалу Кецалькоатль презирал брата за привязанность к Вифании и чувствовал себя отомщённым, видя, что тот влюбился в ту, которая в его глазах была всего лишь смертным ничтожеством. Просто убить Вифанию ему было недостаточно и он, чтобы сполна насладиться местью, стал под видом Шолотля являться к ней. Вифания не замечала подмены до тех пор, пока муж не вытеснил из её сердца Лилинда Бона, а любящее сердце прозорливо. Хотя Кецалькоатль стирал их встречи в её памяти, она стала всё чаще присматриваться к нему. Некоторая небрежность в подмене воспоминаний Вифании, которую он допускал в самом начале своих проказ, привела к тому, что в них возникла путаница и он, опасаясь разоблачения, прекратил свои визиты. Тем более что Шолотль что-то почуял и, ревнуя жену к неуловимому сопернику, приставил к ней верную ему Огненную стражу, которая незримо следила за каждым её шагом.

Когда стрела бога любви пронзила его сердце, Кецалькоатль поначалу взбеленился, а затем вдруг понял, что уже давно неравнодушен к Вифании и его чувства возникли ещё в ту пору, когда она была обычной смертной женщиной, но он в своей гордыне не хотел этого признавать. С той поры он всеми силами рвался к власти на Небесах, — ведь только так он мог быть вместе с той, кому принадлежало его сердце.

Вифания, которая отличалась незаурядным умом, естественно, догадывалась, что движет новым правителем Небес и почему он относится к ней более чем доброжелательно, но ценила его доброе отношение к себе и дочери. К тому же она скучала по мужу, и это поневоле вызывало у неё расположение к деверю, который был его точной копией.

Несмотря на всю свою любовь к жене брата, Кецалькоатль не спешил объявлять ей о своих чувствах. Пользуясь неопытностью Вифании в божественной магии, он постепенно пробуждал в ней стёртые ранее воспоминания. Увидев их очередную встречу во сне, она терялась в его присутствии и каждый раз вздрагивала, когда он как бы нечаянно прикасался к ней. Через некоторое время впечатление сглаживалось, Вифания брала себя в руки и снова видела в нём лишь брата мужа, но приходил новый сон, и всё повторялось сначала — к великому удовольствию Кецалькоатля. В общем, бог воинственных индейцев знал толк в охоте; боясь упустить вожделенную дичь, он избрал тактику приручения и был само терпение.

Крики расшалившихся детей вернули размечтавшегося Кецалькоатля к действительности, и он ещё раз пересмотрел насущные дела, после чего как обычный человек отворил дверь, ведущую в коридор. Здесь он преградил путь бегущим малышам и, когда они с размаху налетели на него, подхватил их на руки.

— Опаньки! Вот вы и попались! — воскликнул он тоном доброго дядюшки и укоризненно покачал головой. — Дети, передайте вашей маме, чтобы она лучше присматривала за вами.

Кецалькоатлю не пришлось искать смертную дочь брата: она явилась сама.

Подлетев к ацтекскому богу, Ирина выхватила у него сыновей и передала их подоспевшей няньке. «Пеняй на себя! Если ещё раз не усмотришь за детьми, я сверну тебе шею», — предупредила она и перепуганная женщина, низко кланяясь, забормотала извинения, а затем, крепко держа малышей за ручки, бросилась прочь от разгневанной хозяйской дочери.

Когда нянька и дети скрылись за поворотом, Ирина повернулась к Кецалькоатлю и в её руках появился кэм; концентратор энергии на его верхушке, похожий на глаз, мигнул недобрым красным светом.

— Никогда, слышите никогда, не прикасайтесь к моим сыновьям и даже не смейте смотреть в их сторону! — отчеканила она.

Лицо Кецалькоатля потемнело от гнева.

— Смеешь угрожать мне, смертное ничтожество? — прорычал он, и в его руках тоже появилось оружие.

Кэм ацтекского бога по всем параметрам превосходил кэм Ирины — как по длине, так и по размерам концентратора, тем не менее демонстрация силы её не устрашила. Она отпрыгнула на безопасное расстояние, чтобы из-за разницы в длине оружия её не достали первым же ударом, а затем и вовсе переместилась за пределы дома.

***

Проклятье! Намерения дядюшки не вызывали сомнений — его глаза смотрели как дула пистолетов. Он настроился на убийство, это было ясно, как божий день. Когда нянька увела Егорку с Ильюшкой, меня немного отпустило; я боялась, что Кецалькоатль не даст им уйти, но он, слава богу, оказался не настолько подл, чтобы за компанию со мной убить ещё моих детей. И всё же, ради их безопасности, нужно было увести его из дома.

Времени на раздумья не было. Я представила первое, что пришло на ум, и оказалась у развалин Грозолинской башни Руха.

М-да, не лучшее место! Слишком близко к Огненной страже, верной Кецалькоатлю, но сожалеть было уже поздно. Враг стоял напротив и, судя по выражению на суровом лице, на пощаду даже нечего рассчитывать.

Смерть подошла совсем близко, и на сердце стало тоскливо. Никто не хочет умирать, тем более во цвете лет.

— Почему ты хочешь меня убить? — спросила я, заметив, что Кецалькоатль медлит с нападением.

— Чтобы довершить превращение Вифании в богиню, — последовал ответ; причём сказано было таким тоном, что у меня не возникло сомнений в истинности названного им побудительного мотива.

Не успела я спросить, какое ему дело до моей матери, как Кецалькоатль направил на меня кэм и из него вырвался ослепительно яркий красный луч. Магический удар был такой силы, что на какое-то мгновение я отключилась. Спас меня щит, который принял на себя основную мощь смертельного заряда; остальную его энергию погасили боевые доспехи, которые закрыли моё тело с головы до пят. Щит и доспехи имели непривычную форму и расцветку, но я сразу же оценила их удобство и прочность. Откуда они взялись, я не раздумывала, но уверена, что не обошлось без моего детского волшебства, того сгустка личной магии, который я успела прихватить с собой, прежде чем ушла с Земли.

Кецалькоатль был страшен. От его молниеносных ударов, сопровождаемых жутким грохотом и слепящим светом, я почти полностью оглохла и ослепла. Ни о какой тактике или стратегии не шло даже речи — я выживала на чистом инстинкте.

По большей части наше сражение протекало в небе. Мы летали на таких скоростях, что я, получив очередной удар, не всегда понимала, в каком направлении лечу: вверх, вниз или куда-то вбок. Но затем наступил перелом. Первоначальная растерянность уступила место холодной ярости, и я от глухой обороны готовилась перейти к контратакам. Плевать, на риск! Пусть Кецалькоатль не надеется, я не буду праздновать труса!

За неимением магии на Земле мы с Алексом воевали друг с другом с помощью симуляторов. За основу были взяты воздушные дуэли новейших истребителей, и сейчас мне это пригодилось, а ещё я вспомнила уроки Лиланда Бона. К тому же я подметила, что Кецалькоатль в воинском искусстве уступает моему отцу, который хоть недолго, но был моим наставником, и это тоже подбодрило меня. Думаю, в сражении с Золотым императором я бы не имела ни единого шанса на выживание, а тут стоило попробовать.

Ожидание было недолгим. Кецалькоатль выстрелил из кэма и заложил крутой вираж, уходя от ответного залпа. Пора! Пан или пропал! В спешке я вбухала столько магии в фантом, что камень на верхушке кэма основательно потускнел. Вид магического двойника удивил меня: никогда не думала, что со стороны выгляжу настолько… грозно. В общем-то, это не диво при таком фантастическом облачении. Клювастый шлем и броня состояли из раскалённых по краям чёрных перьев, а крылья за спиной вообще чистое пламя. Правда, взгляд у двойника такой, что аж самой не по себе.

Всё, хватит играть в гляделки, пора браться за дело! Я кивнула, и мы с двойником синхронно сорвались с места, чтобы затем резко разойтись в стороны. Переждав магический залп, мы взяли Кецалькоатля в клещи и пошли параллельным курсом. Моё раздвоение пришлось ему не по вкусу, и он выдал серию головокружительных финтов, чтобы оторваться от сопровождения, чреватого ловушкой. Что ж, не стоит его разочаровывать! Я и фантом одновременно выстрелили ловчими сетями и Кецалькоатль, не сумевший прорваться сквозь двойной кордон, закувыркался в воздухе. Так-то, дорогой дядюшка, не всё коту масленица!

Опьянение успехом быстро прошло. Разъярённый Кецалькоатль прибил мой фантом, что не лучшим образом сказалось на моём самочувствии, так скребануло по нервам, что я едва удержалась от крика, а затем с удвоенной силой набросился на меня. Видимо, задетое самолюбие привело его в состояние полного озверения.

Серия за серией на меня сыпались такие удары, что я уже физически не выдерживала их мощи. Отдача была такая, что, несмотря на защитные доспехи, у меня темнело в глазах. Движения замедлились; если я падала на землю, меня шатало как пьяную, но каждый раз я поднималась и расправляла крылья.

И всё же, упорство упорством, а у всего есть предел. Человек не бог, его силы не бесконечны.

Рывок к противнику; с кэма сорвался магический заряд и… ушёл мимо цели. Всё. Я исчерпала свой запас до самого дна.

Кецалькоатль понял, что это моя лебединая песня и в его руках появился лук. Мелькнула ослепительно яркая молния, и я рухнула на землю. Всё, Икар приказал долго жить! Невзирая на страшную боль от ожога, я собрала волю в кулак и перевернулась на спину. «Прощай, Фандора, моя негостеприимная родина!» — мысленно сказала я, глядя в безмятежно-синее небо.

Для меня всё было кончено. Вечный холод уже студил конечности и исподволь подбирался к сердцу; оно билось всё реже и реже. Но это было ничто по сравнению с тем холодом, что поселился в моей душе. На пороге вечности меня вдруг посетило озарение, и было оно горше горького. Я вдруг поняла, насколько мелочны и суетны мои дела и чувства.

Всё тлен и пустота. Любовь, мечты… какая глупость! Мы слепцы, тешащие себя обманом. Друзья, семья — всё ложь. А главная ложь кроется в самой жизни. Мы восхваляем её, цепляемся за неё, не понимая при этом, что она и есть тот самый жуткий вампир, который год за годом высасывает наши соки. Жизнь отбирает у нас всё: молодость, красоту, ум и даже надежду, которую мы тщимся сохранить при помощи веры. Эта дрянь втихую обирает нас до нитки, а затем выбрасывает на помойку. Что есть история человечества? Всего лишь музей при бойне. Множество сморщенных сухих шкурок с безразличными датами и надписями. Зачем? Кому они нужны — все эти бесчисленные герои прошлого? Если вдуматься, то никому. Прошлогодний снег — вот что такое их посмертная слава.

Кецалькоатль! Тварь ты эдакая! Сколько можно тянуть?! Убей меня, наконец!

Лёд металла, вонзившегося в сердце, рвёт ещё живую плоть. Вот теперь действительно всё кончено. Я глотаю кровь, заполнившую рот, и благословенная тьма облекает душу саваном вечности.