Миша-Мишутка Романов

Глава 23

Территория Российской Империи.

Земля. Красноярск. Иркутск.

02.1882-05.1882

Своего прошлого во дворце я почти не помню. А ведь по рассказам отца тот наш дом в Пекине мало, чем от него отличался.

Отец тогда был в фаворе у Цыси, усиленно ей поддакивал, наживал большие связи и деньги.

Он так никогда и не сказал, в чём был его промах — почему он впал в немилость у своей благодетельницы.

Ведь даже меня он назвал в её честь — орхидея. А вот пожар я помню.

Помню отчаянные крики матери, после того как она успела протолкнуть меня в узкий лаз подземного хода и закрыть его снаружи — отрезая путь пламени.

Там меня и нашёл отец через несколько часов, я уснула, свернувшись комочком.

Его в это время не было дома — он был на тайных переговорах — отчаянно пытался вернуть милость высочайшей. Не успел.

У него осталась его жизнь, горстка от прежних богатств и я кроха.

Император Михаил просил меня начать воспоминания с детства. Но даже с моей тренированной памятью у меня всплывают только эпизоды.

Бегства из Пекина я не помню вовсе. А вот когда нас в Иркутске приютила в снегопад Настасья Семёновна — помню отлично.

Мы еле нашли в пургу её окраинную хату — сейчас на этом месте стоит дом культуры Рабочей Слободы.

Помню метель, холод, лошади из последних сил вывезли нас к свету, льющемуся из оконца. Вот этот свет сквозь метель я очень хорошо помню.

После она стала мне хорошей матерью — как о мачехе, о ней я не думала никогда. Детство было не то чтобы безоблачным, но и не слишком выделяющимся.

Отец хорошо развернулся — для иностранца просто прекрасно.

Неприятности начались, когда мне было лет двенадцать. Тогда к отцу и зачастил этот англичанин — якобы по делам.

Но я то давно научилась подслушивать, забираясь на чердак, все разговоры в его комнате.

Отца шантажировали, причем очень удачно. Просили не деньги, а информацию — и консультации по разным вопросам.

Стал он с тех пор очень хмурым. Он был так же доброжелателен со всеми, но я, Прасковья и братья чувствовали в нём натянутость и душивший его гнев.

Царь поступил, правильно позволив мне отнять жизнь у того безногого обрубка, в который превратился после его вопросов англичанин.

Я и раньше уважала его, а после этого стала верной последовательницей и ученицей.

Моя власть в последующие годы сводилась в основном к консультациям, но знающие люди на всём лоскутном пространстве бывшей поднебесной меня не меньше той в честь кого я была названа.

Хотя жила я не так как она — скромнее. Официально я считалась лишь старшей женой Знародая, мои поездки по подведомственной мне территории были якобы только инспекцией его заводов.

Но если я покорнейше просила губернатора где-то в протекторате либо князя из южных княжеств о встрече — никто не смел отказываться. Попытки я гасила своими силами при молчаливом одобрении Москвы.

С моим будущим мужем я встретилась за неделю до озёрной битвы. Его привёз дозор. Мы расположились в лагере старейшин разросшегося на месте поселения рода Знародая.

Старейшины договорились с Михаилом, что окончательно примут его власть, если он покажет мощь своего нового оружия.

Михаил поступил просто — слил информацию местным маньчжурам и о переговорах и о численности охраны.

В общем, когда Знародай прорвался сквозь кордоны, мы, наконец, уяснили, что же произошло в Пекине.

Только вот в версии того, как отец погиб, я не поверила. Когда монгол рассказывал об императрице — я чувствовала, что это правда, когда стал рассказывать об отце — правда стала густо перемешиваться с ложью.

Когда он уснул, я сказала об этом Белоснежке. К этому времени между нами наладилось взаимопонимание — как между сестрами, чьим приёмным отцом и учителем был царь.

Она подтвердила — да скорей всего врет, но он предан — значит, врёт не просто так, а по приказу и это не наше дело.

Но возможно, что твой отец решил поиграть против Михаила, так что спросишь потом у царя всё сама. На этом и порешили.

Мы пошли на поле, где автоматчики, раз за разом отрабатывали свой манёвр.

Командовал ими Шерстюк Сергей Павлович, в недавнем прошлом простой десятник. На вид лет пятидесяти с мощным басом, густыми бровями и большим мясистым носом.

В его новой сотне была в основном молодёжь — не старше двадцати пяти лет — все отличные автоматчики.

Из старшего поколения в управлении с ручным пулемётом он один показал отличные результаты. Да не просто хорошие — чудесные, по словам царя.

Для этого оружия он был рождён. Оно его слушалось лучше, чем моего будущего мужа лук и стрелы. Конь мог гарцевать как угодно — мушка не отходила от цели ни на миллиметр.

В той битве он один положил не меньше двухсот манчьжуров. Просто сидел на своём, ко всему привыкшему, чалом и с радостной мальчишечьей улыбкой посылал без промаха пулю за пулей, мгновенно менял магазины.

Да — это была не битва — но бойня. Оставшимся в живых было не лучше.

Тяжело раненых мы добили, легко раненных изувечили, но тех, кто в игральные кости выкинул две шестёрки, оставили целыми и отпустили. Это был хороший кровавый урок.

Дальше был поход на Красноярск. Туда пошли многие из монголов. Их теперь тоже приняли в казаки. Они стали носить похожую форму.

Хоть и измученный, Знародай пожелал участвовать в том походе и потянул за собой многих родственников.

Часто приходилось одёргивать многих из них считавших, что приказы императора можно толковать не буквально.

Автоматами же в войсках были вооружены только русские. Осведомители Михаила были во всех частях — поэтому о попытке бунта мы узнали сразу.

Монголы, окраина Красноярска, часть одного из полков — пятьсот человек — и почти все родственники.

Их просто расстреляли из катюш. Автоматчики добивали оставшихся. После этого попыток бунта не было.

Ответственность за привлечение к ударам по своим катюш взяла на себя Белоснежка — у неё были полномочия.

Остальные потомки Чингиза восприняли урок спокойно и с пониманием — во первых, род вырезали весь — послали спецкоманду даже к стойбищам, во-вторых, силу принято уважать, тем более остальных задобрили семьями колабрационистов из числа Красноярцев и разделом имущества убитых.

Так что полное взаимопонимание было достигнуто.

После моя способность отличать правду от лжи была много раз использована царём втёмную.

Я часто присутствовала вместе с его личными телохранителями в комнате за зеркалами — смежной с его личным кабинетом.

Однажды даже предотвратила покушение.

Посетитель — богатый купец новой волны — один из сыновей тех московских купцов, что дали необходимые средства.

Во время доверительной беседы нервничал, я не поняла почему, но вдруг почувствовала, что он неожиданно успокоился — будто на что-то решился.

Всаживая, через разлетевшееся стекло, в него пулю за пулей, я не колебалась не на секунду.

После третьего выстрела у меня выбили револьвер и скрутили на болевой, но через минуту отпустили.

Царь понял мой поступок и сразу же велел повнимательней обыскать пришедшего и полностью, а не только на предмет оружия.

В правом рукаве в хитрых ножнах на запястье был найден маленький ядовитый дротик, а позже дома письмо от его отца — которого арестовали в Москве. В письме приказ — если хочешь, чтобы семья осталась в живых, убей царевича — и объяснено как — в конверте так же был дротик.

После этого я занималась охраной царя на постоянной основе, моих, даже необычных приказов, слушались беспрекословно.

По моей инициативе и с одобрения царя я занялась поисками людей подобных мне, беседовала с ними, проверяла.

Нашла троих — старого шамана бурята, бабку-врачевательницу из предместий Красноярска и мальчишку якута — лет восьми.

Все они чувствовали ложь и через месяц совместных наблюдений за царём, я стала изредка позволять себе выходные.

Это было хорошо, так как наши отношения с Знародаем достигли того момента, когда не за горами встреча с повивальной бабкой.

Я рада, что встретила его. Он был надёжным мужем мне и хорошим отцом моих детей.

Сегодня ночью он примет приготовленный мной яд. Я долго размышляла, стоит ли мне уходить из жизни вместе с ним.

Но решила, что нет. Дети и внуки требуют моего внимания. А одна из внучек на мои заверения, что дедушка скоро поправиться и покатает её на лошади, заявила, что чувствует — мои слова ложь.

Да, ты права малышка, дедушке больше не быть в седле, но мой дар будет жить в тебе — его любимице — а это будет ему большим утешением в том, надеюсь лучшем, мире, куда он отправляется.