Миша-Мишутка Романов

Глава 26

Территория Российской Империи.

Земля. Гонконг-Пекин-Иркутск.

01.1882- 05.1882

Сидя в своём замке на окраине Парижа я лениво смотрю на пламя в камине. Огонь.

Именно он определял моё бытие долгие годы. Сначала он вёл маленького Серджи, затем нетерпеливого самоуверенного юношу, затем толкал лейтенанта Де Бержалона к богатству, он же сделал его предателем в глазах близких.

Надо рассказать вам о моей родне. Мой прадед сбежал от французской революции, через Ламанш, потеряв своё имение. В отличие от многих других он не стал клянчить деньги у дальних английских родственников, а, распродав то что, успел захватить перед бегством, купил табачную лавку в бойком месте.

После смещения Бони уже мой дед полный юношеских грёз вернулся, но застав на родном гнезде пепелище и вырубленные виноградники, решил вернуться и остепениться. Моему отцу досталось уже пять магазинов и параходик, но он в отличие от деда и прадеда оказался излишне плодовит и я был лишь четвёртым сыном.

Поэтому мне досталась служба на флоте.

С детства я слушал сказка не просто о богатстве, а о чрезвычайной древности нашего рода — представляющие далёких предков чуть ли не королями.

И конечно я с детства мечтал стать лордом. Пэром. И я понимал, что смогу стать им только через богатство. Его как мне казалось, сулили колонии.

Так что как только судьбе было угодно дать мне шанс попасть туда, я тут же за него ухватился.

Гонконг. Столица чая и опиума. Год я пропадал там. Год отчаянных махинаций на грани закона и только жалкие триста фунтов в бумажнике молодого корабельного лейтинанта-артиллериста. Я был молод нетерпелив и не находил себе места — ведь мне казалось что цель невероятно близка.

Я уже было, совсем решил уйти со службы и сосредоточится на местной торговле.

Но тут заговорили о войне. И не просто, о какой нибудь — а с Россией.

Их молодой царевич — по слухам сущий малец, вел себя нагло, совершенно не уважая Английский флаг.

Война — это было неплохо. По рассказам старых вояк в 60-х годах в Китайском Императорском дворце золото гребли чуть ли не лопатами.

Потом случилось неожиданное — в один день были убиты Императрица Цыси и маленький наследник. Монголами. За какой-то указ против их привилегий увеличивающий подати чуть ли не вдвое — вот они и взбунтовались — притом удачно.

Затем переметнулись к Русским. Точнее к царевичу. Британия не могла оставить без внимания столь грубое попрание своих национальных интересов.

Был дан приказ выдвигаться к Пекину. Мы застали почти наполовину выгоревший город. В местной верхушке был разброд. Начальство решило помочь одной из групп чиновников, те сразу же отдали приказ войскам наказать возомнивших монголов.

Да и брожение в остальной китайской армии это должно частично прекратить.

Наш броненосец с частью флота вернулся в Гонконг. Дальше всё развивалось не по плану командования.

Войска, посланные в спешке Пекином, русский цесаревич перемолол походя.

Сход монгольских старейшин тут же на поле брани отдал своих воинов под руку молодого Михаила и его армии — РСС.

Сразу всем стало невесело. Так же походя, он перемолол петербургские гвардейские полки, посланные его отцом, чтобы наказать за самоуправство.

Это было серьезно. Теперь мы имели дело не с рыхлым и нерешительным Петербургом. Мы имели дело с непредсказуемой Сибирью и её головой — Иркутском.

Наши генералы начали переговоры с французами о помощи законному русскому императору в борьбе с самозванцем и временной оккупации спорных сибирских территорий.

Приготовления к кампании должны были завершиться к маю.

И тут новый сюрприз — за месяц до начала войска царевича пошли на Пекин. Вооружены они были по слухам чем-то новым и невероятным. Слухам мы не очень верили — просто видели, как плохо вооружены китайцы и как они при высоком боевом духе имеют чрезвычайно низкую организованность.

Опять почти все корабли и неполный экспедиционный корпус ушли к Пекину, спасать на этот раз надо было наше марионеточное правительство с неокрепшим князем-императором во главе.

Подойдя к городу, мы застали удручающее зрелище — пожары были везде, услышали страшные новости — среди погибших было пять сотен наших пехотинцев прикрывавших наше представительство. Выжила пара десятков. Они рассказывали о страшных огненных стрелах и море огня.

Тогда мы сочли это бредом чудом спасшихся людей. С кораблей сошла наша пехота в красных мундирах.

С ними был и я — найти место и в случае необходимости корректировать огонь с нашего корабля.

Из корабельной команды скорей всего выжил я один. Ночью, под утро, начался ад. Гремели взрывы, взлетали сигнальные и осветительные ракеты, при свете которых я как днём видел уходящие под воду броненосные корабли — гордость Британского флота. Утром ад продолжался. Били огненные стрелы, били с берега, били с реки, били, казалось, с неба.

Я с ужасом наблюдал, как горят оставшиеся корабли с деревянной остнасткой. Я впал в ступор. Сидел на приготовленном обзорном месте и тупо глядел вокруг.

Вернул меня к действительности монгольский аркан. Тот дом, на крыше которого я расположился, выглядел богато и привлёк команду монгольских казаков. Грабить.

Я был в парадном мундире и они, наверное, подумали, что я генерал. Меня обшарили, сняли подарок деда — фамильный перстень с некрупным изумрудом, вытащили бумажник и, выкинув из него в огонь, разгорающийся в доме бумажные ассигнации, оставили себе только несколько гиней — как потом оказалось, у них был приказ, который они понимали буквально — брать только золото и камни.

А меня вместе с добровольно-обязательной десятиной они решили отвезти к своей начальнице.

Честно говоря, когда в окровавленном мундире меня приволокли к её ногам, я Белоснежку не разглядел. Когда тебя волокут на петле за лошадью, мысли несколько путаются.

Думаю, в первые мгновения она сохранила мне жизнь, потому что я громко и с чувством ругался. Это рассмешило её и охрану из таких же валькирий.

Она отдала приказ на русском и меня, связанным, кинули в обоз. Потом был неспешный отход — не отступление, а именно отход. Солдаты согнали множество местных с телегами. На телегах были чай, оружие, порох, серебро и золото.

Тех, кто пытался взять что-то иное — кипы шелка, например — убивали на месте. Шелк скидывали наземь и жгли.

Зато из него не возбранялось делать мешки и узлы, попоны коням и многое другое.

Надо сказать о моей участи. Меня госпожа Белоснежка использовала как Жигало.

Хоть она и красавица в первый раз я попробовал трепыхаться. Но её охранницы скрутили меня, затем приволокли одного из пленных офицеров с флагмана и, часов пять, Белоснежка с помощью переводчика добывала у него сведения. Меня рвало до желчи от развлечений этой русской варварши. Затем она дала мне воды и попросила преступать к своим обязаностям. Что я и зделал. Собственно единственное, за что я опасался в этот момент — разочаровать даму. Воспоминания были свежи.

Я не сплоховал — поэтому я могу сейчас писать эти строки, а не закопан возле той стоянки вместе с беднягой лейтенантом нежными женскими ручками.

Затем это стало нормой. Я устраивал красавицу. Молчалив, исполнителен, в меру запуган, могу быть в любой момент быть пущен в расход. В оставшееся от спальни время я как сумасшедший учил язык. Через месяц я с некоторым страхом впервые с ней заговорил на ломаном русском и попросил госпожу дать мне какую-нибудь работу. Она воззрилась на меня, как будто это её лошадь заговорила. Потом очень долго смеялась.

Затем приказала охране дать мне одеться и вести за собой. Через полчаса я предстал перед ним.

Малыш лет пяти, но взгляд как у нашего адмирала. Моя суровая половина, как я про себя стал её называть, быстро объясняла что-то царевичу, тот улыбался. Затем спросил на английском — что умеешь делать. Я перечислил. Ничего из этого его не заинтересовало. После минутных раздумий он нашёл выход.

Он предложил Белоснежке выйти за меня замуж, резонно заметил на её возражения, что ты с ним всё равно спишь, а если что станешь вдовой, ему же это даст определённый вес.

А меня спросил, не желаю ли я пойти в его подданные — не обидит. Тут уж задумался я, слышал уже как опасно врать мальцу-императору, поэтому честно искал в своей душе ответ минут десять.

И рассказал о своих мечтах. Михаил сказал что титул и имение у Белоснежки, а значит и у меня уже обозначены, а вот богатство…

На следующий день, на свет появился купец Сергей Бежов. Стал заниматься я по подряду царя изготовлением Серебряной воды. Рядом с одной из Иркутских электростанций в большой избе на меня стало работать пять человек.

По специальным медным проводам ток подводился к нескольким серебряным крестам, которые одним движением рычага можно было опускать в подвозимые на тележках бочонки с водой. Наполненные десятилитровые бочки после пяти минут под током отправлялись в разные места. Там их выливали в столитровые бочки, смешивали с обычной водой, держали в темноте — и вода очень долго оставалась свежей, а в армии отпала угроза эпидемий.

Ко времени, когда Михаил после некоторых трений с родственниками воцарился на территории всей Империи наша компания "Бежов и К " превратилась в монополиста — а основной доход давали частные заказы — госзаказы шли по себестоимости.

И вот теперь я в Париже в центре Парижского герцогства. В моём укреплённом замке раньше принадлежавшем королям. Проклят на родине родными и друзьями. Уже не любим женой. Любим обеими дочерьми, они живут в поместье на Кубани.

Здесь же в Разъединенной Европе — по воле восточного соседа феодальная раздробленность. Процветают мелкие войны из-за пары куриц. С дешёвой ценой человеческой смерти. С незнающей границ преступностью.

Выходить без десятка охраны — хорошо одетому человеку равноценно смерти.

Я продал родину, променяв её на богатство. Я дворянин в Париже, моя мечта сбылась. Как говорит Михаил — бойся своих желаний — они могут сбыться.

И вот я сижу перед камином и смотрю на пачки сгорающих старых франков и, думая о том, что случилось двадцать лет назад — гадаю, стоило ли.