Миша-Мишутка Романов

Глава 40

Территория Российской Империи.

Земля. Москва.

1940.

Вот он сидит возле кровати. Смотрит Стервятничек. Спокойно сидит, расслабленно. Ни кого не допустил ко мне.

Это хорошо. Значит власть уже полностью твоя, внучок. Ладно, преемник есть, пора и о другом подумать. Жизнь вторую по кирпичикам перебрать. Что сделал, чего не смог.

Начну с того, что не смог. В космос хотел сам слетать. Держал ведь до покушения себя в форме, хоть и с оговорками полёт был возможен, но не судьба. Когда я пару лет назад восстановил полную картину действий и бездействий внучка, чуть не его тогда, сволочь расчетливую. Но сдержался, не Иван Грозный, чай. Сына или внука прибить не хитрое дело. А вот грамотного управленца с высочайшей легитимностью — попробуй, поищи.

Один он остался. Другие более прыткие получились у меня потомки, ждать не хотели. Власть разум затмевала. А вот стервятничек сидел и ждал молча. Пока другие не упадут, а власть свалится прямо в руки. Сидит себе преспокойненько. Даже свою перевёз в соседнее помещение, чтобы значит и радости жизни рядом, но и от полного контроля над дедом не отвлекаться.

Три часа мне осталось. Мы с внучком мою кончину запланировали на полдевятого вечера. Чтобы аккуратно в программе Время новость пошла.

Имперскую Правду завтрашнюю мы с ним целую неделю согласовывали. Некролог, биографию, в этом он был со мной согласен. Спорили до хрипоты только в двух случаях. Я хотел подробно описать покушения, которые совершили его отец, затем брат. Он же настаивал, чтобы официальные предыдущие версии полностью сохранились. А может он и прав. А то ведь и мою сегодняшнюю смерть можно истолковать как убийство. Ведь аппаратуру он отключит сам.

А прошлое…Первое. Если честно, многое из него я уже забыл. Как-то лет сорок назад я написал рассказ о своей жизни. Издал его под чужим именем. Вспомнил в нём о своих прежних родных и друзьях, а оригинал сжог. Памятка получилась своего рода. Перечитываешь его, тогда всплывают другие забытые детали.

После покушения память начала не то чтобы сбоить, но уже не прежняя. Отвлекаюсь часто. Читают мне, например, отчет об акции сепаратистов на Аляске, а я зацепляюсь за название, какое либо и полностью начинаю думать о постороннем, не слышу доклада. Вспоминаю прожитое, жизнь вспоминаю. Море водки, женщин и крови.

Жаль, что обсудить не с кем. Не осталось никого из тех, с кем я начинал. Даже до Лаврентия добрались. Остальных тоже пули да болезни подобрали. Вот и сидим мы с внучком одни, все, что можно сказать, уже сказано. Король умирает, да здравствует король. Перед глазами нахлынули суматошные, полные вновь нахлынувшего детства, первые годы в этом мире. Первые соратники, первые победы, первые города и губернии. Первые головы земных владык, брошенные генералами к моим ногам. Императоры, шахи, президенты.

Женщины. О них отдельный разговор. Вспомнить всех за оставшееся время не удастся. Робкие и дикие, пленницы и поклонницы, шпионки и подчинённые.

Многое удалось сделать, многое было сделано не так. Но империя сегодня сидит на ресурсах и недрогнувшей рукой забирает лучшие мозги у остального человечества. Мы стали тем, о чём мечтала Америка в Моём мире. Полновластными хозяевами.

Доволен ли я достигнутым? Да и нет. Как я уже говорил не смог подняться в небо. Это как не странно стало толчком к моему завещанию. Один из пунктов — на науки тянущие человека в космос теперь будет тратиться 40 % бюджета. Попутные технологии возместят потерю. Пусть другие люди побывают там. Вернуться или останутся там навсегда, погибнут или построят там свой новый дом. Завещание я уже распространил. Внучек вынужден будет с этим считаться. Да и Хранители есть. Образумят мальчика если что. На первый раз распространят сведения о его участии в покушении. Если не поможет, убьют. С моего благословения и с моей подписью. Так что придётся Императору нести этот крест. И следующему. Пока не пересекаться линии хранителей — мы будем расширяться. Только там, в вышине, бессмертие.

А не здесь, хотя многие мои теперешние соратники мечтают больше тратить здесь и сейчас. С ними, со своими, будет справиться труднее всего. Убивать тех кого, считаешь, своими трудно. По своим потомкам знаю. Качаешь в колыбельке, читаешь на ночь сказки, воспитываешь, потом они делают шаг влево, и ты сворачиваешь им шею.

Конечно методы, какими я воспитывал своих потомков, многие назовут спартанскими. Так и есть. Мне не нужны были николки вторые моего мира. Изнеженные воспитанием царьки до двадцати лет играющие в догонялки со своими великовозрастными дружками. Мне нужны были хищные людоеды, после моей смерти, пусть и от их лап, претворяющие в жизнь мою линию.

У них не должно быть родни. В качестве младших братьев они должны видеть своих подданных. А империю в целом они должны воспринимать как своё дитя. И у каждого нового императора при вступлении на престол ребенок должен быть новым. Уйдут и мои Хранители. Ростить ребёнка одинаковым в течение веков не всегда получается. Это правило забыли Романовы моего мира. Это правило я крепко вдолбил в могилы Романовых этого.

Считаю ли я себя тираном? Безусловно. Прогрессором? Тоже. Гением? Нет. Умным? Да.

Раз выжил в борьбе — значит умный. Значит, я убивал врагов быстрее, чем они могли добраться до меня.

Слово Американец в том мире воспринималось русскими приблизительно как "Зажравшийся котяра" — исхудавшими крысами. И ненависть крыс к коту. Поодиночке такой кот может задавить, но десяток крыс его съест.

Слово Русский в этом звучит в устах чужих немного иначе. Безусловно, жирный кот присутствует и тут. Но вместо ненависти к коту здесь звучит страх. Мы не прощаем.

Устанавливаем простые и доступные почти всем правила и убиваем тех, кто им не следует. Там американцев мечтают уничтожить, здесь от русских мечтают оказаться подальше. А лучше стать гением и затем одним из них. И последние деньги родители вкладывают в образование. Чтобы вырастить гениев. Чтобы их вобрала в себя Империя.

Ну, все. Время.

По моему кивку Наследник подошёл к аппаратуре и щёлкнул тумблером. Я заснул, улыбаясь Императору.