Млечное

РАЗГОВОР С ДЕДОМ

Подбирают к эпохе эпитеты,

об эпохе с апломбом беседуют,

с аппетитом

эпоха выпита

и съедена

буквоедами.

За наплывом пустых,

надоевших строк

поди разгляди сквозь мрак ты,

где

закрыли от нас мишурой

существо

обнажённого факта…

Брошен я,

забыт,

до костей раздет,

без единой мысли в кармане.

Может, выручишь внука, дед,

ты,

ушедший в старый стенной портрет?

Помоги! Одолжи вниманием…

Я ползучей пошлостью сыт,

ты — знавал времена всемирные —

френч, три ромба,

щёточкою усы —

из тридцатого года

вынырни!

Зря, выходит, потоками кровь лилась,

нам достались

кочки болотные.

Где она, твоя народная власть,

братство с равенством

благородные?

Нам теперь от старших помощи нет…

— Помолчи-ка, внук! — говорит портрет…

Помолчи! —

да мозгами раскинь. Отрицать —

мелко. Люди

глубже устроены.

Видишь ты честолюбца да подлеца,

возомнивших себя героями,

видишь ты предателей легион

палачей да лихих налётчиков,

а предатель —

тот, кто в себя влюблён,

и палач хорош —

из начётчиков.

Для тебя обманутый — идиот,

обманувшихся рой — партократия…

А герои — были. И был народ,

совершивший

невероятное.

Круглый год,

забывая про отпуска,

мы в поту работали до ночи,

чтоб потом нам все грехи отпускал

Иосиф Виссарионович.

Не на кочке ты — оглянись вокруг —

даром что ли в мыслях свободен ты? —

ты одет и сыт, мой учёный внук, —

икс да игрек, да рифмы модные.

Мне б

твои науки да твой досуг…

А про нас —

ты смотрел, да плохо!

Дайте-ка, внучек,

я на тебя взгляну… —

И глядит.

И в глазах у него — эпоха

в натуральную

величину.

1964

* * *

Разлетелись чёрною стаей,

опустили крылья тревоги…

Ты такая теперь, такая,

как, наверно, одни лишь боги.

Непонятное, непростое

в наши души вошло и взгляды.

Только — радости я не стою,

да и грусти уже не надо.

Всё решила одна лишь фраза…

Мне во славу гремят фанфары,

будто я и так не наказан

пестротой триумфальных арок.

В неоглядных полях печали

опустили крылья тревоги…

Я, надменный и злой, облачаюсь

в алый плеск императорской тоги

и, с лицом, как в насмешку, суровым,

исполнитель заученной роли,

поднимаюсь в венке лавровом

на торжественный Капитолий.

Как уйти от хвалебного вздора,

от немыслимой пытки славы?

Ты одна не придёшь на форум

созерцать мой наряд кровавый!

Ты лишила меня последней

самой жалкой моей надежды…

Я — посмешище, я — наследник

всех страданий любивших прежде, —

я, держащий в руках весь мир,

так трагически безрассуден!

Я, поставленный над людьми

и бессильный открыться людям…

Смерти ищет душа, не лести.

Если ты мне всё ещё друг —

мне, как счастья, ждущему мести, —

поспеши, избавитель Брут!

1965