Млечное

ПЮВИ

Монпарнас в упряжку дня

тучи пегие впрягает,

осень плачет о любви.

В нашей студии Пюви,

злой и тонкий, как пергамент,

ходит, медленный, как Гамлет,

ходит длинными шагами

и не смотрит на меня.

А распахнутый Париж

сытой пастью говорит:

— Был Анри со мной не дружен —

от него осталась лужа,

тоже труженик, а факт.

Ты недюжен? Ты не нужен.

Ты банален, как тюфяк.

Тучи строятся поротно.

Краски тают на полотнах,

Полумрак осенний. Жуть.

Я за примусом слежу.

Тлеет день в оконной нише,

за окном — чердачный вид,

скачет по соседней крыше

воробей закатно-рыжий

и вопит: — Пюви! Пюви!

Он сидит. Лицо крестом.

Руки брошены на стол.

— Я бездетный, я раздетый,

обо мне смердят газеты,

деться некуда из хлева.

Детство, где ты? Краски, где вы?

Этот мир тузов и девок,

сделок — вот бы подороже —

брутов, лезущих из кожи, —

не увидеть, переделать,

пересилить — невозможно…

Матерь Божья!

Ходит длинными шагами,

ходит, будто настигают —

страх ли, страсть, его сестра?

Я размалываю кофе,

я скальпирую картофель:

мэтру ужинать пора.

Что добавить? Это было —

не устану вспоминать.

Время сивою кобылой

протрусило мимо нас.

В добрый час! Но мы-то, грешные,

жалкие от немоты, —

пусто краски нам замешивать

и натягивать холсты…

Осень. Восемь пополудни.

Людно празднуются будни.

Кисти немы, кости ниц…

Вот сижу: седой, небритый,

бывший — битый и забытый —

твой слуга и ученик…

Осень. Сложены тетрадкой

титры канувшего сна.

А у нас на Петроградской

ходит тайная весна.

1969