Млечное

От песенной поэзии уход...

От песенной поэзии уход

Я праздную. Меня влекут раздумья —

И, значит, ямбы. Но куда уйду я

От этих грустью тронутых стихов?

Отправлюсь в рощу или бор сосновый,

Где тяготы становятся легки,

И отступают в сумрак пустяки,

И прорисовываются основы.

Вопроса нет: пересеклись пути,

Перехлестнулись ветви, с нами осень,

И нет другого языка у сосен,

И некуда решительно уйти.

Но что за горе в том? Кого винить вы

Осмелитесь? Природа такова

Сосредоточенности. И слова

Являются непрошенной молитвы:

О, ты отец мне, многотрудный ямб!

Пусть говорят, что ты ступенька к прозе.

Мне дактиль — дед, хорей — сестрёнки вроде,

Но ты отец мне, пятистопный ямб.

Ты, сына блудного приемля, отче,

Ему прости неизреченья грех:

Те десять тысяч нерождённых строчек,

Те десять лет языческих утех!

5 сентября 1970

ПРИМЕЧАНИЕ. Это стихотворение и этот день — судьбоносный сдвиг, пустяковый лишь на первый взгляд: опять, как в детстве, но теперь — сознательно и с вызовом, я решаю, отныне и навсегда, начинать стихотворную строку с прописной буквы; то есть поворачиваюсь лицом к традиции, спиной — к изыскам. Потом, несколько месяцев спустя, будет сделан еще один шаг в этом направлении: я откажусь от усечённой рифмы, оставляющей в подвешенном состоянии, без опоры, конечные согласные стихотворной строки. (Ю. К, 2013)

* * *

Идут года. Они идут, года.

И откровенья нас не посещают.

Живём, затерянные в городах,

Обставленные снедью и вещами,

Живём, не различая стук колес,

Призывный стук, и стук сердец надрывный.

Мину́ла юность, мокрые от слёз

Подушки, увлеченность, пыл наивный…

Но вот, проснувшись как-нибудь чуть свет,

За окна глянем и увидим: осень,

Поникшие деревья, тихо очень,

И времени для отступленья нет…

24 сентября 1970