Мой летний эротический роман

Глава 8

— Ника, завтракать! — раздается за дверью, и в этот раз голос мамы меня не разбудил: я проснулась еще на рассвете и с тех пор лежу в кровати, рассматривая, как персиковые полоски солнца на стене расширяются, меняют форму, оттенок.

Теперь я знаю, о чем будет моя книга. И это вызывает во мне смятение. Босс понятия не имеет, какое зерно посадил в моем воображении своим необдуманным предложением.

В пятницу вечером, когда я села к нему в машину, он сразу начал допрос: какой конфликт, какие персонажи. Я задумалась… Вернее, я потом задумалась, а сначала засмотрелась: впервые села в такую шикарную машину. Белый кожаный салон. Монитор по размеру едва ли не такой, как у моего рабочего компьютера. Огромное лобовое стекло, будто в какой-то подводной лодке. А руль похож на штурвал. Когда босс прибавил скорости на проспекте, мне и в самом деле показалось, что сейчас взлетим. Повезло, что не попался на глаза гаишникам.

— Так что там с конфликтом? — не унимался босс.

— Пока еще не знаю… — ответила я, ощупывая сиденье. Хотела запомнить это ощущение: вдруг пригодится, когда моя героиня впервые сядет в машину к Мэтту. — Иногда появляется какая-то ниточка, я ее раскручиваю до сцены. Потом жду следующую. Это всегда происходит внезапно.

— Так не пойдет, — строго выговаривал босс, будто это у меня машина сигналит пуками. — Твоя книга — не развлечение для души, а проект. Отнесись к нему серьезно.

— Да я стараюсь… — Смешно: парочка пешеходов аж вывернула головы, глядя нам вслед. — Но пока не могу понять, какой у героев конфликт. Им хорошо, их ничего не беспокоит.

— А если… у героев будет служебный роман? — подбросил идею босс. — Сразу конфликт.

— Сделать Мэтта директором кафе?.. Здесь налево.

— Навигатор показывает направо.

— Он всегда так показывает, поэтому мы называем это «дорогой таксистов». Местные по ней не ездят, она в выбоинах и длиннее.

Тесла катилась медленно, иногда буквально протискиваясь между машин, плотно припаркованных у пятиэтажек. Босс вертел головой.

— А у вас здесь мило: клумбы у каждого подъезда. Судя по этому аисту, сделанному из шин, трудятся сами жители. У моей бабушки тоже так было, в восьмидесятых.

Тон у него был благожелательный, но постоянные отсылки к Советскому Союзу меня уже немного напрягали.

— Здесь направо… Вы предлагаете сделать Мэтта директором кафе?

— Можно и кафе. Как у тебя с матчастью?

— Никак… — призналась я. — Понятия не имею, как там все устроено.

— Тогда пусть герои работают в каком-то более привычном для тебя месте. В издательстве, например.

Мы переглянулись, и я тотчас же отвела взгляд. Конечно, это удобно, когда знаешь матчасть. Но… Здесь точно было какое-то «но», только я не успела о нем подумать — босс затормозил так резко, что на мне щелкнул ремень безопасности.

Посередине пешеходного перехода стоял подросток, держа за поводок шпица, и таращился на машину.

— Да твою мать! — Вообще-то босс выругался грубее, но Мэтт сказал бы именно так. — Ты что, Теслы никогда не видел?! Давай уже! Вали! — И он резким жестом показал, куда следует направиться парню, — на противоположную сторону улицы.

— У нас принято пропускать пешеходов, — робко заметила я и поспешно сменила тему: — Вот моя девятиэтажка. Первый поворот во двор, первый подъезд. Правда, номер на нем будет третий. Почему-то пронумеровали справа налево.

Босс только приподнял бровь.

Осторожно маневрируя по двору, Тесла прокралась между машинами к подъезду и остановилась.

— Значит так, — сказал босс. — У тебя есть три месяца, до конца лета, чтобы сдать мне роман.

— Почему именно три?! — Это очень, очень мало!

— Три на написание, два на редактуру, месяц на корректуру. А еще продумать продвижение, изготовить мерч… И как раз к началу жаркого лета выпустим горячую книгу. А если не выпустим, ты будешь уволена по-настоящему. Тебе понятно?

Это мне было понятно.

Но непонятно, как выполнить задание.

“Допустим, месяц я закладываю на свою редактуру, — подсчитывала я, уже лежа в кровати. — Значит, надо написать черновик за два месяца”.

Минимальный объем рукописи — восемь авторских листов — триста двадцать тысяч знаков с пробелами. Чуть добавим для удобного счета до трехсот шестидесяти и разделим на шестьдесят дней. Каждый день я должна писать по шесть тысяч знаков. Как это провернуть, если за три дня я написала от силы тысяч пять?..

Полночи я пыталась продумать персонажей, сюжет и конфликты. Гоняла мысли туда и сюда, наблюдая, как свет автомобильных фар то и дело скользит по потолку.

Я лежала поверх одеяла — было душно. Ветер ритмично надувал тюлевую занавеску, словно город уснул и дышал в мое окно. А потом как-то незаметно уснула и я. И тогда мне приснился ответ на вопрос, какой должна быть моя книга. Все выходные я думала только об этом: готова ли я к такому повороту? А может, есть другие варианты? Какие? Нет, этот все же лучший. И снова по кругу. Казалось, голова скоро лопнет от мыслей и образов.

— Иду, мам!

Наскоро принимаю теплый душ. Учитывая, сколько я сплю в последнее время, подошел бы ледяной, но истязать себя не буду. Разве что ради матчасти, но, к счастью, моя героиня тоже теплолюбива.

Уже в джинсах и блузке, но все еще с чалмой из полотенца на голове сажусь за стол. Пью кофе вприкуску с банановым блинчиком. Не люблю вкус теплого банана — проглатываю последний кусок, почти не прожевав.

Чувствую на своей спине острый мамин взгляд, аж лопатки сводит. Оглядываюсь.

Кутаясь в бежевый шелковый халат, мама курит у открытого окна. Солнце светит мне в лицо, не вижу ее взгляда.

— Что? — спрашиваю я.

Мама выдерживает театральную паузу — говорю же, не декоратор — актриса.

— Кто подвозил тебя вчера вечером?

Машинально беру еще один блинчик, хотя уже позавтракала, даже кофе допила. Откусываю, жую.

— Мой новый директор, — наконец отвечаю я, не глядя на нее.

— С каких пор директора наших издательств разъезжают на таких машинах?

— Его из Москвы прислали.

Зря я это сказала. Ох как зря… Мой папа, о котором мама предпочитает молчать, тоже из Москвы.

— Он что, — слегка измененным, надтреснутым голосом, продолжает мама, — всех сотрудниц подвозит или только красивых юных девушек?

— Мама! — Я резко оборачиваюсь. — Это просто вежливость. Шел дождь.

— Можно было вызвать такси. — Она красиво выдыхает в окно струйку дыма.

— Не можно. — Трясу головой. — То есть нельзя! Ты не знаешь ситуации. Все, мне пора. Спасибо за завтрак.

Я встаю из-за стола, иду в коридор. Мама, поспешно затушив сигарету в блюдце на подоконнике, идет следом.

— Не совершай моих ошибок, Ника. В лучшем случае, у тебя будет разбитое сердце.

…а в худшем — кто-то под сердцем. Знаю-знаю.

— Мам, да я ему даже не нравлюсь. Он считает меня забитой, так и сказал.

Наклоняюсь, чтобы надеть кроссовки, и полотенце падает с головы. Блин, забыла о нем! Впопыхах вытираю волосы.

— Пожалуйста, будь осторожна, — уже мягче наставляет меня мама. Похоже, слово «забитая» ее успокоило.

— Конечно, мам! Я очень хорошо умею разделять реальность и вымысел.

Вручаю полотенце маме и с влажными волосами выскакиваю на улицу.

Пока дохожу до остановки, волосы завиваются в мягкие кудряшки. Еще немного подсохнут, и завяжу в хвост. Все же с собранными волосами летом куда удобнее.

Побег от мамы дает свои плоды: приезжаю в офис на пятнадцать минут раньше, даже Тесла у подъезда еще не стоит. Беру у консьержа ключи от нашего офиса и впервые захожу в него, когда здесь никого нет.

Как же мне нравится это ощущение! Воздух еще теплый, влажный — не тронутый кондиционером. Тихо. Впервые замечаю, что, если прислушаться, слышны голоса этажом ниже.

Улыбаясь самой себе, иду к мансардному окну. Тянусь через широкий подоконник, чтобы распахнуть створку и впустить в офис свежий утренний ветер и пение птиц. Поднимаюсь на носочки… тянусь еще… почти…

Слышу легкие шаги за спиной и быстрее, чем успеваю оглянуться, чувствую запах, от которого начинает щекотать под ложечкой. Мэтт останавливается позади меня так близко, что я ощущаю его, не касаясь. Протягивает руку к ручке окна, и наши пальцы соприкасаются.

Первое прикосновение.

Я внутренне вздрагиваю — это действительно похоже на слабый удар тока, как пишут в книгах. Но даже такой малости хватает, чтобы всколыхнуть ощущения во всем теле: в солнечном сплетении горит, сердце трепещет, колени подкашиваются. И все это только из-за случайного прикосновения… Как такое возможно?

Мэтт открывает окно, но не отступает. Ветер с запахом липы подхватывает мои распущенные волосы и бросает ему в лицо. Мэтт осторожным движением перехватывает прядь и закладываем мне за ухо. Я даже не чувствую прикосновения его пальцев, только скольжение локона по коже, его щекотку, но от этого перехватывает дыхание и теплеют щеки.

Я медленно оборачиваюсь и словно оказываюсь в его объятьях. Впервые по доброй воле я поднимаю голову и смотрю ему в глаза.