Мой летний эротический роман

Глава 25

Пелена эйфории постепенно рассеивается. Замечаю, что вцепилась в плечи Мэтта, — останутся следы. Осторожно разжимаю пальцы, кладу ладони на его влажную горячую спину. Какой же это кайф — вот так касаться ладонями его тела. Слушать его дыхание. Чувствовать его наслаждение. Осознавать, что я тому причина. Я.

С каждым мгновением Мэтт словно становится тяжелее. Я невольно ерзаю. Он скатывается с меня, ложится рядом на спину, берет мою ладонь, с закрытыми глазами целует ее и кладет себе на грудь. Чувствую, как все еще быстро опускается и поднимается его грудная клетка.

— В следующий раз ты испытаешь со мной оргазм, обещаю, — говорит он.

Я ошеломлено таращусь в потолок. Заниматься любовью с мужчиной — запросто. А вот говорить об этом — не-е-ет, даже в глаза стыдно посмотреть. Ну как так?..

— Мне казалось… я сегодня испытала уже пару десятков оргазмов, — с запинкой произношу я.

— Нет. Тебе было просто очень хорошо. Оргазм ты получишь сегодня вечером.

На эти слова тело отзывается такой сильной сладкой судорогой, что, кажется, я испытала его только что.

— А оргазм может быть от слов?.. — на всякий случай уточняю я.

Мэтт смеется, запрокинув голову. Потом склоняется ко мне и целует в губы так, что на ум приходит следующий подобный вопрос, но на этот раз я молчу.

Мэтт поднимается, натягивает брюки, застегивает на них пуговицу, и я в очередной раз с восхищением смотрю на его красивое сильное тело. С упоением слежу за простыми движениями рук, которые еще недавно вытворяли со мной такое…

— Уходишь?.. — Я знаю ответ, просто хочу отвлечься от бесконечного чувственного кино в голове.

Мэтт садится на край кровати, но не касается меня. Вернее, касается, но только взглядом: тепло и нежно. Думает, если так, то прощаться проще?..

— Я хочу, чтобы ничего не менялось. Чтобы больше ничего не менялось, — поправляет он сам себя. — А для этого я должен выполнять некоторые правила. Это небольшая цена за то, что сейчас у меня есть.

Мэтт встает, и я чувствую: в нем будто что-то изменилось. Теперь это снова прежний Мэтт, который контролирует ситуацию, играет по правилам, чувствует ответственность. И так легко исчезает…

— Мне через час нужно быть в офисе, важный звонок. До этого еще посмотреть, что за погром мы вчера устроили. Расплатиться. Переодеться. — Он пальцами оттягивает тенниску на груди. — И выпить аспирин. Пачку аспирина. Башка раскалывается.

А что ты хотела, Ника? Ну в самом деле…

Мы прощаемся. Он уходит. С мягким щелчком закрывается дверь.

Я разваливаюсь на кровати в позе морской звезды. Постельное белье такое приятное на ощупь, и пахнет вкусно. Приподнимаюсь на локте. Комната залита солнечным светом, приглушенным тюлевыми занавесками. Сколько же здесь места!.. Наверное, как во всей моей квартире.

«Он признался мне в любви…» — вообще без всякой связи вворачивает мой внутренний голос.

Это, конечно, ерунда — мало ли что придет на ум в такой момент. У слов вообще нет ценности. Я взрослая, понимаю. Признание может оказаться враньем — не докажешь. Или, как я, можно ничего не говорить, но при этом быть влюбленной по уши.

Но его слова не выходят из головы, наоборот, повторяются снова и снова, при разных обстоятельствах, с разной интонацией… Стоп, воображение! Пощади.

Снова принимаю душ. Одеваюсь, высушиваю волосы. Со страхом достаю телефон из сумочки. Так и есть: четырнадцать пропущенных вызовов от мамы. Ну почему она так?.. Я же вчера написала, что провожу время с Мэттом. Пишу сообщение: «Со мной все в порядке, скоро буду». И выключаю телефон: слушать ее истерику не хочу, а не ответить на вызов после сообщения — значит, усугубить ситуацию.

Я выхожу из лифта, поднимаю голову и упираюсь взглядом… в Мэтта, который входит в отель через крутящиеся двери. Он замечает меня и тоже останавливается. Какое-то время мы просто стоим и смотрим друг на друга, словно в каком-то дурацком романтичным кино. Но по-другому невозможно. Я не ожидала его увидеть, думала, что, как минимум, еще несколько часов проведу без него. А он тут, прямо передо мной. Пол словно ускользает из-под ног — поэтому и стою, не двигаясь.

Потом мы одновременно идем навстречу друг другу. Я останавливаюсь в шаге от Мэтта, а он подходит вплотную, кладет ладони мне на талию. От этого простого движения мне так сладко, что веки опускаются сами собой.

Я не хотела так сильно влюбляться, даже ради книги. Но поздно, я уже пропала. Давно проиграла игру, которую когда-то сама и придумала. Все мосты сожжены, я в плену, и никакая сила в мире меня не спасет. Неужели это и есть любовь? Клубок противоречий, обжигающие эмоции и совершенно безосновательная уверенность, что все будет хорошо.

«Как же правила, которые надо выполнять?» — хочу спросить я, но Мэтт меня опережает.

— Позавтракаешь со мной?

— А как же дела?..

— Чем дальше я уходил от тебя, тем очевиднее становилось, что звонок — это просто звонок. Потом я увидел, какая у отеля терраса, и это стало последней каплей. Так что, позавтракаем?

Мэтт… Да я на любое твое предложение согласилась бы: полететь на другую планету, ограбить банк. Но просто отвечаю: «Конечно».

Он берет меня за руку, и я послушно следую за ним. Чувствую себя, как в невесомости. Это от того, что я наполнена радостью, будто шарик гелием, — еще чуть-чуть и взлечу.

Терраса находится за отелем, во дворе. Она на одном уровне с залом, в котором мы пировали, но поняла я это только по черному роялю. Вчера это было мрачное, даже злачное, место, а сейчас дверь из зала на террасу распахнута, тяжелые шторы убраны, и все помещение, даже сцена, залиты солнцем. На яркий свет тяжело ложатся широкие тени рам и мельтешат кружевные тени кленовых ветвей.

Под сенью деревьев на террасе стоят маленькие круглые столики, накрытые белыми скатертями. На каждом — фарфоровая вазочка с кустовой розой. Из звуков здесь только шелест листвы, журчание фонтана и тихий разговор молодой пары за дальним столиком.

Я понимаю, почему эта терраса заставила Мэтта вернуться.

Он пододвигает мне стул с резной спинкой, садится напротив меня и надевает солнцезащитные очки.

— Кофе или шампанское?

— И то, и другое, — уверенно отвечаю я, млея от собственной дерзости.

— Отличный выбор!

Из отеля выпархивает официант. Принимает у нас заказ, к которому я добавляю овсянку с голубикой, а Мэтт — английский завтрак.

— Этим утром я как никогда оценил Минск. Здесь тихо. — Он машинально прикладывает пальцы к виску.

Так хочется сесть рядом с ним и прикоснуться к его виску губами. Вдруг поможет? Но остаюсь сидеть на стуле. Не уверена, что Мэтту нужны такие нежности.

— Голова болит? Попросить таблетку?

— Я сам.

На террасе ни одного официанта, Мэтт уходит. Я провожаю его взглядом — и снова замечаю рояль. Словно наяву вижу, как на нем играет вчерашний Мэтт: пальцы перебирают клавиши, отскакивают от них, ласкают.

Ласкают…

Я включаю телефон — получаю новую порцию уведомлений о пропущенных звонках и сообщениях от мамы — и начинаю строчить в заметках.

Как все уместить?.. Не забыть?.. Передать?.. Но пишется легко, на одном дыхании.

Пропускаю момент, когда Мэтт оказывается рядом.

— Что ты так увлеченно строчишь? — с любопытством спрашивает он.

— Описываю, что Мэтт вытворяет с героиней в номере после встречи с друзьями, — отвечаю я, не прерывая занятия. У меня черный пояс по умению абстрагироваться во время писательства. Особенно, когда дует ветер вдохновения — вот как сейчас.

Мэтт не уходит. Стоит за моей спиной, опираясь о спинку кресла, читает.

— О, я помню того очкастого в лифте. Правда, смутно…

Не реагирую. Читает дальше.

Затылком чувствую — что-то не то.

Мэтт прочищает горло.

— Слушай… Герой твоего романа, конечно, мог не знать, что его избранница девственница — она же девочка взрослая. Да и мужики в целом такие — дальше своего носа не видят. Но переспать с девушкой по пьяни… Не на трезвую голову, не так, чтобы насладиться каждым мгновением…. Как-то Мэтт в этой сцене выглядит не очень.

Слышу в конце фразы едва заметный вопрос.

Улыбаюсь. Мэтта мучает совесть? Это так мило!

— Во-первых, героиня хоть и девственница, но «нет» сказать могла бы — если бы не хотела. Во-вторых, Мэтт накатил столько виски вперемешку с шампанским, что у него совсем тормоза слетели — он же давно хотел… — подбираю литературное слово, — близости с героиней. В-третьих, он остановился, когда узнал, что у нее это в первый раз. Он остановился — не смотря на желание, алкоголь и полное согласие героини. Это самое важное.

Мэтт разворачивает меня к себе. Нависает надо мной.

— А то, что он сразу отрубился? Хотя его любимая женщина была рядом.

От слова «любимая» у меня словно ветер проскальзывает по солнечному сплетению. Усилием воли беру себя в руки.

— Странно, что от такой дозы алкоголя он не отрубился раньше. Только на одном желании и держался, надо полагать.

Мэтт приподнимает пальцами мой подбородок. Серьезно смотрит в глаза, между бровей — морщинка.

— Ты действительно так считаешь?

Киваю.

— К тому же я реабилитирую его в следующей сцене. В той, что происходит утром.

Мэтт улыбается. Возвращается на свой стул.

— Я мог бы и догадаться про первый раз, но меня сбило с толку то, что ты пишешь эротику.

— Ну и что? Я могу написать, что у героини дети, но у меня их же нет. — Выключаю телефон и прячу его в сумку.

— Логично.

Официант приносит таблетку и наш завтрак. Разливает воду и шампанское по бокалам. Мы чокаемся, я смело делаю глоток, Мэтт пригубливает.

— Ты моя первая девушка, — говорит он и у меня ложка с кашей замирает в руке. — Первая девушка, у которой я первый мужчина, — уточняет Мэтт.

Щеки стремительно теплеют. Машинально облизываю губы, запиваю смущение глотком шампанского.

— А я думала, ты уже со счету сбился, — произношу как можно безразличнее.

Мэтт делает глубокий вдох. Был бы рядом, обнял меня, я чувствую.

— Потому что я не был готов становиться чьим-то первым мужчиной. Вдруг еще привяжутся ко мне, а потом разгребай.

— А почему передумал сейчас? — ковыряю ложкой в каше — надо же куда-то деть взгляд.

— Потому что теперь я надеюсь, — Мэтт выделяет интонацией последнее слово, — что ты ко мне привяжешься. А еще потому, что постоянно смотреть на тебя, желать тебя и не получать — это как поджариваться на медленном огне.

Сглатываю комок в горле. Я словно влюбляюсь в Мэтта еще больше…

Какое-то время мы молча смотрим друг на друга. Потом Мэтт берет чашку кофе и, ни слова не говоря, идет за рояль. Играет легкую нежную мелодию с едва уловимым, как шлейф духов, оттенком грусти.

Солнечный свет падает на угол рояля. Иногда руки Мэтта попадают в эту яркую полосу, а потом исчезают, и остается только тревожащая душу мелодия.

Я сижу за столиком с бокалом шампанского и чашкой латте, смотрю на Мэтта, играющего на рояле, и отчетливо понимаю, что это лучшее утро за всю мою жизнь. Такое волшебство невозможно повторить. Никогда, нигде, ни с кем.

Мы долго не можем проститься у дверей моего подъезда. Еще поцелуй… ну еще… последний… самый последний… Меня останавливает только то, что поцелуи становятся все жарче, и вскоре с этим надо будет что-то делать.

Выскальзываю из его объятий, забегаю в подъезд. Улыбаясь, жду лифта. Поднимаясь на свой этаж, теряюсь в пространстве из-за ощущения вкуса поцелуя на губах. Открываю ключом дверь квартиры, все еще глупо улыбаясь.

Из спальни выходит мама. Я еще не вижу ее, но чувствую грозовую тучу, которая ее обволакивает. Гремит гром, сверкают молнии. А вот и мама, с потемневшими кругами под глазами, неубранными волосами, в распахнутой пижаме поверх ночной сорочки. В руках — подвявший букет ромашек Мэтта. Почему-то именно глядя на эти цветы мне становится по-настоящему страшно.

— Я не спала всю ночь, — сквозь зубы говорит мама. — Где ты была?

— Мы просто гуляли с Мэттом по городу, — отчаянно вру я.

Мама хватает меня за руку и едва ли не швыряет в зеркало.

— Посмотри на свое платье! Посмотри на выражение своего лица! Такое лицо бывает после прогулок по городу?!

«Шлюха!» — Мама еще не говорит это вслух, но я все равно слышу.

— Шлюха! — Она хлестко ударяет меня букетом по лицу, потом швыряет его в меня и уходит в спальню, хлопнув дверью.

Дрожащими руками я поднимаю с пола букет ромашек и ухожу из дома. Навсегда.