«Тишина сгущалась вместе с вечерним воздухом и, казалось, прорастала в нем, словно до рассвета, до первого солнца, больше не прозвучит ни звука.
Нам столько надо было друг другу сказать…
Первой начала она. Не словом, а долгим тяжелым выдохом, как делают люди, которым что-то порядком надоело. Хотел бы и я ответить таким же выдохом — это отразило бы мое состояние. Но тогда следующим будет ее взгляд, мол, мальчишка, ребенок. Хотя какой я ребенок? Мне двадцать.
— Ты привел меня сюда…
Хорошо хоть не притащил — хотя правдой было как раз последнее.
— …так, может, объяснишь, в чем дело? — продолжила она и снова, убрав прядь за ухо, коснулась шеи.
Может, она это делала специально? Может, у взрослых принято играть с детьми в игры?.. Я прикрыл глаза и медленно, неслышно выцедил воздух сквозь зубы. Конечно, она не играла. Женщина, которую я люблю, не играла. Она просто была скована по рукам и ногам — семьей, моралью, долгом. Осознанием своего возраста, в конце концов. Странная штука, она считала себя старой, а я ее — молодой: между нами всего двенадцать лет разницы. Вот об этом я и хотел поговорить, но она не дождалась моего ответа…»
…
— Что это? — спрашивает Мэтт, поворачиваясь ко мне на директорском кресле. Даже до конца отрывка не дочитал.
Я оглядываюсь, чтобы убедиться: дверь его кабинета закрыта.
— Тебе нравится?
Мэтт качает головой:
— Сейчас вообще не об этом речь. Что это за отрывок?
— Моя новая история, — твердо заявляю я.
Он кладет локти на подлокотники, смотрит на меня изучающе.
— А что не так со старой историей?
— После всего этого извращенного спама на почте у меня пропало вдохновение писать эротику.
— Пропало вдохновение… — с какой-то странной интонацией повторяет Мэтт, задумчиво касаясь пальцами своих губ.
Усилием воли перевожу взгляд на его глаза.
Понимаю, насколько это дико звучит для Мэтта. Мы только и делаем, что занимаемся любовью, — бери и записывай, остается лишь нанизать эти бусины на сюжетную нить. Но дело не в отсутствии матчасти, а как раз в сюжетной нити.
Пока что мой роман — череда постельных сцен без явного конфликта. А значит, читателям это скоро наскучит. Чтобы такого не произошло, мне кровь из носу нужно придумать конфликт. Но, думая о конфликте героев, я снова и снова перебираю проблемы, которые могут возникнуть у нас с Мэттом, как у прототипов. И это меня просто убивает…
А Мэтту не понять. Сегодня утром он заказал в офис пиццу: десять коробок, на всех сотрудников.
— Хочу написать другую историю, — не сдаюсь я.
— Нет, давай продолжим эту, — произносит Мэтт с нажимом.
— У меня мысли о другом.
— Значит, вернем твои мысли. Повернись лицом к столу и обопрись о него ладонями.
— Зачем?
— Потому что я твой босс, и это мой приказ.
— Приказы, босс, прошу предоставлять в письменной форме, — уже не так уверенно возражаю я.
— Вер-роника! — рычит Мэтт.
Я тотчас же делаю, как он попросил.
Мэтт становится позади меня. Близко, но насколько?.. Лицо у меня сейчас, наверное, каменное.
— Мне как-то не по себе, — осторожно произношу я.
— Отчего же? — Мэтт перекидывает мои волосы со спины за плечо.
— Потому что… потому что… это неестественная поза.
Легко могу представить, как он сейчас кривит губы.
— Смотря для чего.
— И для чего же?..
Мэтт тяжело вздыхает.
— У тебя сейчас действительно совсем другим голова забита… Закрой глаза.
Допустим…
— Что ты сейчас чувствуешь?
— Теперь мне еще больше не по себе.
Слышу едва различимый скрип его ботинок — Мэтт подходит ко мне вплотную. А потом… как шлепнет ладонью по попе!
Я взвизгиваю, пытаюсь прижать руки к пострадавшему месту, но Мэтт хватает меня за запястья и возвращает ладони на стол.
— Я хочу, чтобы ты продолжила писать эту историю, — зловеще шепчет он мне на ухо.
— Нет, — упрямо, а теперь еще и обиженно, бурчу я.
— Нет?..
Мэтт резко освобождает правое запястье. Ощущаю движение воздуха от его руки, зажмуриваюсь, внутренне сжимаюсь… но вместо шлепка чувствую, как он нежно поглаживает мою ягодицу.
Я разлепляю глаза.
— Ты продолжишь писать эту историю, — говорит Мэтт мне на ухо, — а я сверну конкурс эротических романов. Серии не будет. Только твоя книга, — повторяет он на разные лады, и хорошо, потому что я не верю своим ушам.
— Ты сделаешь это из-за меня?..
Разворачиваюсь и оказываюсь к нему лицом, в его объятьях.
— Из-за тебя. А еще, потому что хочу сохранить все то, что между нами происходит. Твоя рукопись — идеальный для этого вариант.
— То есть, сцену со шлепком тоже можно записать? — На всякий случай улыбаюсь, мол, возможно, я просто пошутила.
— Можешь записать. А теперь пойдем, прогуляемся. Будем возвращать тебе вдохновение.
И мы отправляемся гулять по городу, просто так, в середине рабочего дня, будто подростки, которым некуда податься. У которых уйма времени друг на друга и вся жизнь впереди. Взявшись за руки, нацепив солнцезащитные очки, мы бродим по тихим центральным улочкам, запрятанным среди жилых домов и бизнес-центров.
На обед я веду Мэтта в секретное кафе торгового центра: вход в него запрятан далеко от скопления людей, тут всегда малолюдно и свободны столики у панорамных окон. Хотя, скорее, это столовая, чем кафе — здесь самообслуживание.
Сотрудники не привыкли к посетителям-мажорам. «Мохито?» — переспрашивает Мэтта барменша, которая только что пробивала нам форель на кассе, и, листая распечатку с рецептами, кричит коллеге, что застряла здесь надолго.
Я все переживаю, что Мэтт вот-вот назовет Минск деревней, но, похоже, происходящее его только веселит.
Выпив по мохито, мы продолжаем прогулку. Кажется, стало еще жарче, хотя коктейль был со льдом.
Домой возвращаемся пешком: Тесла так и осталась стоять возле офиса.
Небо затягивают тучи. Закатное солнце будто только этого и ждало — дразнит всеми оттенками красного и синего, переливается, расползается над крышами многоэтажек.
Возле входа в метро девушка и два парня, на вид студенты, от всего сердца играют русский рок. Звуковая установка разносит музыку на несколько кварталов.
Мы замедляем шаг, а потом и вовсе останавливаемся. Мэтт обнимает меня сзади. Мне так хорошо, так спокойно — идеально, что снова начинают просачиваться страхи. Не знаю, улавливает ли это Мэтт, или просто совпадение, но он берет меня за руку и тянет в переход.
— Что еще тебя беспокоит, моя писательница? — спрашивает Мэтт, пока мы дожидаемся поезда.
«Что ты уедешь». Но сказать это — словно запустить проклятие, которое действует, только если его произнести вслух.
— Например, я могу тебе надоесть. Ведь когда-нибудь наша близость потеряет для тебя новизну — и все…
Мэтт так искренне улыбается, будто это вообще пустяк.
— Поменяй нас местами. Не боишься ли ты, что я потеряю для тебя новизну?
— Ну нет! — смеюсь я. — Совершенно не боюсь.
— Вот видишь! — Мэтт целует меня в лоб, я чувствую кожей его улыбку. — Хочу тобой насытиться, — продолжает он, крепко меня обнимая. — Хочу дойти хотя бы до такой стадии, чтобы подумать: «Все, на сегодня достаточно. Можно вернуться к работе». Но пока я не могу нормально ни работать, ни жить, ни дышать — все мысли о тебе.
Улыбаюсь. Прижимаюсь к нему. Целую в уголок губ, по привычке успевая вдохнуть мой любимый запах.
Выйдя из метро, покупаем в маке кофе. Минут через десять мы уже будем дома. Но не успеваем пройти и сотню метров, как обрушивается ливень. Сначала мы ускоряем шаг, но вскоре становится понятно, что это уже не поможет. Так что просто продолжаем идти дальше, подставляя лица ливню, отхлебывая из пластиковых стаканчиков кофе с дождем.
Поглядываю на Мэтта, любуюсь им, восхищаюсь. Мне в нем нравится все, абсолютно — даже не просто нравится, а вызывает восторг. И сильный чувственный трепет. Хотя к чему эвфемизмы?.. Я чувствую возбуждение. Все мое тело сигналит — сердце бьется быстрее, сладко ноет внизу живота, грудь требует ласк — это твой мужчина. Сейчас вы вернетесь домой, и все твои желания сбудутся.
Воображение легко рисует, как мы еще в прихожей поспешно помогаем друг другу избавиться от мокрой одежды, затем отправляемся в душ. Целуемся под теплыми, мягкими струями. Мэтт опускается на колени. Сначала я не понимаю почему. Потом понимаю, и у меня сердце замирает.
«Мэтт…» — тихо вырывается из меня.
Он поднимает голову, смотрит таким ясным, таким жарким взглядом!
«Ты не хочешь?»
«Хочу…» — едва произношу это, как Мэт припадает ко мне губами. Я едва успеваю упереться ладонями в стены кабины.
…Пикает домофон. Я оглядываюсь, будто не понимаю, как попала в этот подъезд. Фантазия была настолько яркая, что придуманная картинка на какое-то время вытеснила реальную.
Мэтт смотрит на меня с легкой улыбкой, чуть склонив голову.
— Вероника, у тебя щеки порозовели.
Он прикладывает ладонь к моей щеке, я лащусь, глядя ему в глаза.
Заходим в лифт, и Мэтт прижимает меня к стенке, собирает губами дождевые капли с век. Мое возбуждение наверняка передалось и ему — понимаю это по настойчивости поцелуев, по жадности объятий. Но нет. Упираюсь ладонями в его грудь.
— Нет? — с удивлением спрашивает он.
Двери лифта открылись, а Мэтт стоит, не двигаясь.
— Просто не сейчас… — Я мягко выскальзываю из его объятий. — Мне срочно нужно кое-что записать. У тебя есть какой-нибудь лишний блокнот? Хоть тетрадь в клеточку?
Не могу себе позволить попросить его ноут, это слишком личное.
— У меня есть кое-что получше. — Мэтт уходит в спальню и возвращается оттуда с коробкой. В ней ноутбук. — Это тебе. Чтобы не пропадало вдохновение. Ворд установлен.
Господи, ну скажи, за что? Что я такого чудесного сделала в жизни? Чем заслужила такое счастье?..
Я целую Мэтта, жарко его благодарю и сбегаю на кухню.
А может, еще не сделала — сделаю? Напишу замечательную книгу. За вуалью чувственных сцен скрою искреннюю и трогательную историю, которая вдохновит читательниц, поможет, подскажет, убедит — чудеса возможны!
Пишу, пишу, пишу, даже не переодевшись.
Не знаю, сколько прошло времени, но, когда я возвращаюсь в реальный мир, одежда на мне почти высохла.
Перечитываю сцену нашей с Мэттом близости, возбужденная до предела. Потом перечитываю снова, чтобы убрать шелуху. Но в таком состоянии искать повторы, примерять, какое слово больше подходит: «берет» на руки или «подхватывает» — мучительно! Писать эротику очень, очень сложно! Неужели авторы этого жанра постоянно живут в таком состоянии? И выживают?!
Мне срочно нужен Мэтт.
Он лежит на диване в гостиной, читает книгу. На стеклянном столике возле него — бокал красного вина.
Тяну Мэтта за руку, толкаю ладонями к стене. Прижимаюсь к нему, впиваюсь в губы поцелуем.
— Эй, писательница… потише! — пытается перехватить инициативу Мэтт, но меня уже не остановить.
Я сама расстегиваю ему ширинку. Кусаю за подбородок.
— Вероника… — Он еще пытается меня сдержать.
Затыкаю его поцелуем.
Мэтт одним движением меняет нас местами, задирает платье и входит в меня. Двигается неистового, с утробным рыком, едва не вколачивая меня в стену.
Пытаюсь поменять положение, но где уж там. Он не больно, но ощутимо заводит мою руку за спину — не шевельнуться. Его движения настолько страстные, жадные, что ощущения захлестывают, все, почти… Мэтт с громким стоном вжимается в меня в последний раз и затихает.
Я сначала даже не понимаю, что произошло.
Потом понимаю.
Ноет рука. Вынимаю ее из-под Мэтта.
— Не было больно? — спрашивает он.
Мотаю головой.
— А я предупреждал… — удовлетворенным тоном говорит он.
Но вот я совсем не удовлетворена.
— И что ты теперь будешь делать? — ехидно спрашивает он.
Мэтт такой довольный, расслабленный — полная моя противоположность.
— А что обычно делают в таких случаях? — бурчу я.
Он медленно, наслаждаясь, целует меня в шею, под самой мочкой уха — невероятно эрогенная зона!
— В таких случаях говорят: «Мэтт, помоги мне кончить».
М-м-м… Меня заводит, когда он так говорит, хотя и по-прежнему дико смущает.
— И что ты будешь делать, если я попрошу?
— У меня сто и один способ, как помочь тебе выжить в этой ситуации. Какая твоя любимая цифра?.. — шепчет он на ухо, прижимаясь сзади, одной рукой обнимая меня, другой упираясь в стену.
И именно сейчас — ну почему именно сейчас?.. — мой взгляд упирается в тонкую, почти незметную полоску на его безымянном пальце, она чуть светлее кожи. След от кольца.