Моя жизнь

ДОМАШНИЕ СПЕКТАКЛИ

Посещение театров навело нас на мысль и самим устроить спектакль. Первое, что мы играли, был водевиль "Ворона в павлиньих перьях". Мне было тогда лет 14-ть, и мне, как самой бойкой, дали мужскую роль Антона-маркера. Сестра Таня играла Парашу, сестра Лиза -- ее мать. Играли и брат, и его товарищи кадеты. В водевиле было много куплетов на мотивы разных песен и романсов. Мать взяла все нужные для водевиля ноты и, отдав мне их, сказала: "Учи Таню". У меня была хорошая память, и я быстро выучила и слова, и мотивы, и с голоса учила Таню. Как только сестра моя запела, так все сразу поняли, что голос у нее не обыкновенный, а исключительно хороший. Звук, так называемый timbre {Тембр (франц.).} голоса, был такой прелестный, мягкий, гибкий, манера петь и чутье такие верные, что и отец, и мать, и все, слышавшие ее, обратили на нее внимание. Впоследствии Лев Николаевич описал и весь тип, и голос моей сестры Тани в своей Наташе "Войны и мира". Когда его спрашивали посторонние, кого он описал в Наташе, он отвечал: "Я взял Таню, перетолок ее с Соней (т. е. со мной) и сделал Наташу".

Роль маркера в водевиле "Ворона в павлиньих перьях" мне, бойкой, 14-ти летней девочке, очень нравилась. С каким восторгом я пела глупые куплеты:

"Лишь вошел, от всех поклон,

Ласка и приятство,

Вот что значит миллион,

Что значит богатство".

Последние куплеты мы с сестрой пели с большим одушевлением и этим пленили зрителей. Начинались они словами:

"Мамашенька, Парашенька,

Пожалуйста, ручки,

Прелестные, чудесные,

Подарю вам штучки".

Спектакль прошел очень весело, и разохотил нас играть еще летом следующего года. На этот раз мы выбрали водевиль "Что имеем не храним, потерявши, плачем". И еще коротенькую, но совершенно подходящую для моей сестры Тани, пьесу "На хлеб и на воду", всю состоящую из куплетов и танцев. Играли мы на этот раз на даче, в Покровском. Гостей было очень много, и мы особенно старательно поставили и разучили пьесы. Декорации мы раскрашивали частью сами, ставили с помощью брата и его товарищей кадетов. У меня была драматическая роль жены, разводящейся с мужем, и учил меня актер Степанов, заставляя по несколько раз иногда повторять одну и ту же фразу, даже просто слова. "Истинные друзья!" -- громко выкликал актер. "Истинные друзья!" -- повторяла я. "Не так, громче". -- "Истинные друзья! -- выкрикивала я. -- И вы надеетесь на помощь этих людей?" -- с негодованием продолжала я. И так шло дальше мое ученье роли. Мужа моего играл кадет Поливанов, и мы в то время были по-детски влюблены друг в друга.

Но в то время, как мы играли, речи о будущем нашем еще не было. Просто весело было, и когда важная фрейлина Мария Аполлонов-на Волкова, чопорная и старая, в порицание мне сказала: "mais Sophie joue comme une véritable actrice {Но Софи играет как настоящая актриса (франц.).}" ,-- я не только не огорчилась, но была в восторге.

Сестра моя Таня, грациозная, тоненькая девочка, в водевиле "На хлеб и на воду", где она играла наказанную в карцере пансионерку, превзошла себя и привела всех в восторг своим голосом.

Театральные мои способности еще раз пришлось проявить в доме князя Алексея Васильевича Оболенского, Московского губернатора, женатого на Сумароковой. Они жили в Всехсвятском, недалеко от Покровского, у них было много детей, из которых старшая, Катя, впоследствии была замужем за знаменитым профессором С. П. Боткиным. Мы были с ними знакомы, и вот княгиня просила нас с сестрой участвовать в спектакле, устраиваемом ею, на что мы и согласились. Мне было уже 17 лет, сестре 18. Играли сначала Соллогуба старинную пьесу "Беда от нежного сердца..."8, которую, прорепетировав несколько раз, так и не сыграли в публике, а потом "Женитьбу" Гоголя. В первой пьесе я играла роль Настеньки; во второй -- роль свахи. Лев Николаевич в то время жил в Москве, бывал у нас почти ежедневно и, как говорится, ухаживал за мной. Он выхлопотал и себе приглашение и смотрел нашу игру. Меня всю раскрасили, набили подушек вокруг моего стана, но трудно было сделать пожилую сваху из 17-ти летней девочки.

Осенью того же года я уже вышла замуж за Льва Николаевича9, и уже много лет позднее ставили в Ясной Поляне для дочери моей Тани различные пьесы и в числе их "Плоды просвещения"10. Это был последний домашний спектакль в моей жизни.