Работал в то время Лев Николаевич над "Изложением веры" и писал еще "Хаджи-Мурата", но еще совсем начерно, и отзывался об этой работе, что плохо. В статье "Изложение веры" он тогда особенно бился с главой "О грехах". То уяснял, то опять путался. И какая всегда происходила в Льве Николаевиче борьба внутренняя художника и мыслителя. В сентябре, работая над "Изложением веры", он писал в дневнике 90: "Хочется писать другое, но чувствую, что должен работать над этим, и думаю, что не ошибаюсь по спокойствию совести, когда этим занят, и не спокойствием, когда позволяю себе другое. Это большое благо иметь дело, в котором не сомневаешься. И у меня есть это счастье. Если кончу, то в награду займусь тем, что начато и хочется".
По приезде в Москву Стасов преувеличенно и подробно мне рассказывал, чем в мое отсутствие был особенно занят Лев Николаевич, о чем он и сообщал Владимиру Васильевичу Стасову. А именно, писал голландцу Ван-дер-Веру, письмо-статью о воинской повинности и отказе от нее91. Еще писал "Письмо либералам"92. Эти письма-статьи были все смелые, вызывающие, протестующие и, конечно, противоправительственные.
Я страшно взволновалась, испугалась, что правительство потеряет терпение и начнет карать Толстого за его смелые статьи. И я написала Льву Николаевичу довольно резкое письмо. Но вслед за этим тотчас же написала другое, в котором просила меня простить.
Может быть, рассказывая мне, Владимир Васильевич Стасов, по своему обыкновению громко крича, придал мыслям Льва Николаевича и его письмам слишком резкий характер и яркие краски и потому мне так не по сердцу показались статьи. На мое тревожное и недовольное письмо Лев Николаевич мне писал, что не может руководиться моими желаниями и советами и рассуждать о том, опасно или не опасно, а всегда будет писать то, что считает нужным по совести и своим убеждениям.