Вспомнила я сейчас эпизод из жизни моей, касающийся Льва Николаевича. Пришел он раз вечером к нам в Кремль. Мы пили чай в столовой и очень ему обрадовались, как всегда. Лев Николаевич казался немного расстроенным, если не сказать сконфуженным. Скоро он сам нам выяснил причину его настроения.
-- А я сделал непростительную глупо с т ь ,-- начал он каяться,-- вчера проиграл на китайском биллиарде тысячу рублей и сегодня запродал Каткову в "Русский вестник" свою повесть "Казаки". Я давно ее написал12.
-- Как? Выходит, что вы проиграли свое сочинение? -- с ужасом спросила я, и вдруг, разрыдавшись, убежала в свою комнату, где продолжала горько плакать.
Лев Николаевич очень удивился и сказал моей матери, что уста младенцев всегда глаголят истину. Мне было тогда, кажется, 16-ть лет.
Моя мать спрашивала меня, что именно меня так огорчает, и с неудовольствием прибавила:
-- И что тебе за дело?
Но я не могла легко вынести главное то, что этот поступок развенчивал моего идола, того писателя, который имел столь сильное влияние на меня, которого я с детства, прочитав "Детство", боготворила. И вдруг он продал, проиграл маркеру свою душу, то есть святую святых самого себя. Это казалось мне невыносимым.