Моя хирургия. Истории из операционной и не только

Литотрипсия

«Литотрипсия» — слово греческого происхождения, и означает оно «разрушение камня». Казалось бы, этим в первую очередь должны заниматься каменотесы; но и хирурги не чужды литотрипсии. На целые годы она даже сделалась моей основной работой: я заведовал службой, которая называлась «Отделение дистанционной литотрипсии». История, физика и философия этого дела так любопытны, что я не могу отказать себе в удовольствии кратко их изложить.

Началось все с военных летчиков. Когда после Второй мировой войны авиация перешагнула сверхзвуковой рубеж, оказалось, что в почках военных летчиков, испытывающих перегрузки, часто образуются камни — и это, понятное дело, не повышает их боеспособность. Но обучить нового специалиста взамен заболевшего и списанного в запас — дело долгое и дорогое; а если больного пилота прооперировать, он будет уже не вояка. И вот медикам вкупе с учеными-физиками был дан военный заказ: найти метод, избавляющий летчиков от камней в их летающих почках — без операции.

Казалось бы, эта задача невыполнима. Каким образом, не разрезая человека, извлечь камень из глубины почки, находящейся в глубине его тела? Этот только в народных сказках героям поручалось что-то подобное, и выполняли невыполнимые эти задания они или с помощью нечистой силы или Конька-горбунка да жар-птицы. Но все же наука и техника на что-то способны: задача была решена с помощью ударной волны. Физики придумали и рассчитали (а технари-инженеры им помогли), как внедрить в человека такую ударную волну, которая, не слишком повреждая его ткани, разрушает камень в почке. А фрагменты камня вполне могут выйти вместе с мочой, естественным образом.

Так с подачи военных к нам пришло изобретение, спасающее здоровье и продлевающее жизнь. Не прошло и десяти лет после освоения этого метода ведущими клиниками (а пионеры здесь немцы, великие доки во всем, что касается техники), как аппарат дистанционной литотрипсии появился и в нашей больнице. Была установлена большая ванна из нержавейки, которую наполняли теплой водой; в нее опускали пациента и, прицелившись с помощью хитроумных приспособлений (отдельное спасибо Рентгену и его лучам), выпускали по камню — ну, и естественно, по пациенту — несколько тысяч ударных волн. Их источником служил подводный электроразряд; а фокусировала эти волны, сводя их точно на камень, латунная чаша рефлектора, расположенная под больным.

Такова, если вкратце, физико-техническая сторона дела. Но нас, медиков, охватывало изумление, когда мы видели человека, лежащего в ванне (причем без наркоза), слышали ритмичные оглушительные удары и видели, как тень камня на экране рентгеновского монитора бледнеет и расплывается, пока не пропадает совсем. Казалось, что этого просто не может быть, что мы видим сон — и хотелось себя ущипнуть, чтобы проснуться.

Ведь мы-то, хирурги-урологи, привыкли к другому. Мы знали: уж если выходишь на охоту за камнем, это означает разрез чуть ли не на половину тела, полтора-два часа усердной работы, руки по локоть в крови — все то, что мы называем «большой хирургией». А тут тебе словно показали эстрадный фокус: только что камень был, и вот его нет! — как в тех цирковых номерах, где вертлявый факир в цилиндре и фраке накрывает платком красноглазого белого кролика и — ап! — кролика как не бывало…

Поначалу все мы — и медики, и пациенты — впадали в неумеренные восторги, наблюдая успехи литотрипсии. Казалось: проблема камней решена и о скальпеле можно забыть. Но, как часто бывает, вслед за опьянением наступило похмелье, а затем отрезвление. Выяснилось, что далеко не все камни можно и нужно дробить; что этот метод приводит и к осложнениям, подчас очень серьезным, и что иногда быстрее и проще больного все-таки прооперировать, чем подвергать многочисленным, долгим (и совсем не дешевым) процедурам дробления. Показания к проведению литотрипсии сократились, и метод, который четверть века назад так выдвинулся и чуть не вытеснил все остальные, скромно стал в общий строй, и теперь мало кто помнит о его былом триумфе.

Но я еще помню. Я помню, как полуоглохший от грохота стоял возле ванны с больным и видел, как под его поясницей вспыхивают подводные электрические разряды; помню, как гудят тяги, перемещающие пациента в теплой воде; помню спиртовые пары, поднимавшиеся над только что обработанной ванной, и помню, как много спирта оставалось на прочие нужды; помню, главное, то ощущение чуда, что неизменно охватывало меня рядом с громоздкой и допотопной по нынешним меркам установкой дистанционной литотрипсии. «Как такое возможно? — не уставал думать я. — Как может внутрь человека войти ударная волна такой силы, что разрушается даже камень — а человек остается жив и здоров? Неужели мы прочней камня? И как себя чувствует тот, кто лежит сейчас в ванне, а вокруг и внутри у него бушует настоящая буря: сверкают молнии, волна за волной бьют о камень, и камень крошится от этих ударов?» Я наблюдал, можно сказать, торжество натурфилософии: первоначала, из которых создан мир, сошлись в противоборстве, результатом которого должно стать исцеление человека. По сути, эти начала его и лечили: огонь и вода нападали на камень, пока тот не превращался в песок.

Интересно, что сказал бы Гераклит, наблюдая ритмичные вспышки огня в глубине ванны и понимая, что именно этот огонь несет энергию, изгоняющую из человека болезнь? Ведь именно Гераклитова формула, гениально описывающая наш мир и то, что в нем случается, — мысль о том, что все есть огонь, мерами возгорающийся и мерами угасающий, — подходит к литотрипсии как нельзя лучше. Да, все есть огонь; а ритм, в котором вспыхивают подводные искры-разряды, — это те самые «меры огня», на которые его членит время.

Но время командует не только огнем: его поток унес в прошлое и ту старую установку литотрипсии, на работу которой мы так дивились когда-то. Уже нет ее, нет и самого отделения дистанционной литотрипсии; осталась лишь память о вспышках, о грохоте, о Гераклитовых «мерах огня»…