Муж в наказание

39. Жертва и палач

По щелчку пальцев жизнь превращается в руины. Эти развалины никогда уже не отстроить заново, ведь моя вера и любовь теперь навечно погребены среди груды камней, что раньше были моими мечтами и надеждами.

— Хочешь сказать, свадьба была ненастоящей?

— Почему же? Настоящей, вот только все документы о ней — подделка. Я бы не взял в жёны порочную девку, вдобавок ко всему прочему ещё и замужнюю.

Подчёркивая своё превосходство, он с такой лёгкостью втаптывает меня в грязь всё глубже и глубже, а я никак не противостою этому. Не могу дать сдачи, хоть и руки мои чешутся, не могу найти в себе гордости, чтобы прекратить этот диалог, не могу смириться со своей участью. Я позволяю издеваться над собой, плевать себе в душу и обесценивать свою жизнь.

— А Софию? Софию ты готов взять?

— Она предназначалась мне по жизни. Поэтому да, готов.

Слова пронзают меня насквозь как ядовитые стрелы лучника. Я бросаюсь на него разъярённой волчицей и трясу за плечи, пытаясь вытряхнуть из него всю грязь, всю накопившуюся черноту, что осела в нём.

Ты же не такой, Эмир! Ты не был таким!

— Но ты же не любишь её! — завываю я не своим голосом. — Зачем мучить себя? Ради чего?

— Сынок, угомони её уже! — позади меня злостно распоряжается Каплан. — Я не могу её уже слушать!

Хоть в моих глаза и стоят застывшие слёзы, но я могу различить как Эмира что-то коробит внутри. Как слова просятся на свободу вместе со звериным рыком.

— Диана, как ты до сих пор не поняла?! Я не люблю тебя! — произносит он хлёстко, словно желает высечь эти слова у меня на сердце. — Я никогда не смогу полюбить тебя! Никогда, слышишь!? — надсаживает он глотку, окончательно разрушая меня.

Он превратился в того самого душегуба, каким я узнала его в первые дни своего пребывания в резиденции. Настоящего дьявола, способного лишить не только права голоса, но и смысла жизни.

— Кажется, приехали! — с толикой радости говорит Каплан, Эмир кивает, нахмурившись.

На его лицо падает луч света, но это уже не молния. Это фары, подъехавшей машины.

Эмир подхватывает мою дрожащую руку и небрежно продевает на неё ручку от сумки.

— Внутри три твои вещи. Там нет ничего особенного, но трёх вещей тебе вполне хватит, — на короткое время он уходит в раздумья, а я продолжаю стоять перед ним, изображая из себя соляной столб.

— Они мне не нужны…

Усмехнувшись, он берёт меня за руку и ведёт за собой прямо под ливень. В считанные секунды я промокаю до костей, но мне уже всё равно. Мне легче под дождём. Он смывает с меня всю ту грязь, в которой вымазала меня семейка Элмас. Он смешивает с собой мои нескончаемые слёзы.

Мне требуется немалых усилий, чтобы переставлять свои ноги. Они не слушаются меня. Я хочу упасть на раскисшую землю и больше никогда не вставать.

Эмир не даёт мне свалиться. Он дёргает меня всякий раз, когда ноги мои путаются друг о друга.

Скулю от боли. От любви, что отравила меня, глядя на то, как в ворота входит Рифат со своей свитой. Один из охранников удерживает над ним зонт, как будто его хозяин беспомощный.

— Диана, — оскалившись, расставляет Рифат свои руки. — Вот мы и встретились вновь. И как же я рад, что именно при таких обстоятельствах!

Застываю. Тело отказывается двигаться дальше. В лапы ещё одного дьявола…

Я бросаюсь на Эмира, цепляюсь за него, как за спасительную соломинку, позабыв о том, что именно он и стал моим душегубом.

— Нет-нет-нет! Эмир, прошу тебя! — реву, впадая в крайнюю степень отчаяния. — Не отдавай меня ему! Не нужно этого делать!

— Я люблю цифру три, — говорит он на ухо, закручивая разум спиралью. — Когда в жизни человека появляется эта цифра, это значит, что ангелы находятся рядом с ним. Они слышат его молитвы и готовы прийти на помощь. Три — счастливая цифра. Она указывает на то, что нет ничего невозможного.

Он холоднее, чем дождь. Холоднее, чем стужа.

— А наша дочь? Что теперь будет с ней?

Эмир делает контрольный выстрел:

— У меня будет сын, Диана. У меня нет никакой дочери.

На этом жизнь моя останавливается. Всё в мире перестаёт быть важным. Всё в один момент перестаёт существовать. Я опустошена. Окончательно. Раздавлена и абсолютно уничтожена. Во мне умирает всё живое. Безвозвратно.

Кивнув Рифату, Эмир спиной отдаляется от меня шаг за шагом, обозначив тем самым конец.

— Нет… Нет… Нет, прошу, — голоса уже нет, но я продолжаю разрывать своё сердце в клочья.

Внезапно я чувствую, как что-то горячее скатывается по моим бёдрам вниз.

Малышка… Моя малышка…

В груди что-то оборвалось. Леденящий ужас сковывает меня невидимыми тисками. Моё окаменевшее тело пронзают тысячи раскалённых прутьев, а конечности сводит судорогой.

Кое-как я задираю подол юбки и вижу там кровь. Горячие кровяные сгустки смываются дождевыми каплями. Паника охватывает меня с мощнейшей силой. Мне хочется глотнуть воздуха, но горло словно сдавило. Тогда меня буквально скручивает от пронзающей боли в животе.

Я не замечала её. Я не замечала физическую боль, потому что душа моя болела…

Эмир отнял у меня всё: прошлое, будущее, настоящее, а теперь посягнул и на жизнь нашего дитя….

— Знаешь, так даже лучше, — равнодушно бросает он, пристально глядя на мои окровавленные бёдра. — Рифат всё равно избавился бы от ЭТОГО, — а затем он разворачивается и уходит.

Нет.

Девочка моя, хотя бы ты не покидай меня. Останься со мной, малышка. Мне больше ничего не нужно, только прошу, живи. Не оставляй меня одну. Я же люблю тебя. Люблю… Люблю… Полюбила всем сердцем…

Темнота.

Она засасывает меня, ноги немеют и я проваливаюсь в беспросветную пучину.

Здесь меня ничто уже не держит.

А на той стороне не болит больше ничего, там ничто не важно. Там не осталось ничего: ни ненависти, ни любви, ни даже жалости к себе.

Душа моя умерла, а вместе с ней и я.

Эмир убил меня. Он стал моим палачом.

Конец