Мусульманский Ренессанс

15. Кади

Ислам так же мало задумывался над вопросом принципиального отделения судебной власти от власти исполнительной, как и христианская эпоха до новейшего времени. Как пророк, так и халифы считались верховными судьями над верующими, а в провинции это право осуществляли их наместники. Однако их разносторонние обязанности вызывали потребность в судьях-помощниках, как рассказывают, например, об ал-Мухтаре: «Вначале судил он сам, с великим рвением и искусством, когда же ему стало не под силу, он вынужден был назначить судей (кади)»[1540]. Вот поэтому-то никогда четко не разграничивались компетенции кади от компетенций правительственной власти и представители последней с самого начала оставляли за собой «то, для чего кади был слишком слаб» (ал-Маварди). Если же правители не признавали решений кади, то ему не оставалось ничего другого, как уйти в отставку или по меньшей мере прекратить отправление своих функций[1541]. Однако проявление столь глубокого неуважения встречалось не часто. Ал-Кинди в своей истории египетских кади записал только два случая за первые два столетия, когда правитель кассировал решение кади в гражданском деле, причем один из этих случаев касался дела, исключительно важного принципиально: одна женщина вышла замуж за неравного ей по происхождению, ее родичи потребовали от кади расторжения этого брака, на что тот, однако, не пошел, не подчинившись даже и прямому приказу правителя. Тогда правитель сам развел их[1542]. В данном случае столкнулись два мировоззрения: рыцарское мировоззрение старого арабского мира и демократическое — ислама, судившее не по крови, а по благочестию.

К дефеодализации, проводимой Аббасидами, относился и тот факт, что кади был выведен из-под власти наместника и непосредственно назначался халифом или, по меньшей мере, халиф утверждал его в этой должности[1543]. Первым халифом, назначавшим судей так же и в главные города провинций, был ал-Мансур[1544]. В годы правления ал-Ма’муна (198—218/813—833) кади Фустата, столицы Египта, смог удалить из суда чиновника официальной службы шпионажа, ибо это, мол, присутствие повелителя правоверных[1545]. Право назначать судей оставалось за халифом даже и в трудные времена, как последняя важная его обязанность. Когда избранный в 383/994 г. халиф при вступлении в должность стал проверять и сменять судей столицы, то народ с насмешкой выражал свое мнение: «С тем и конец его правлению»[1546]. Назначенный Ихшидом в 324/935 г. кади Египта подвергся издевательствам в стихах как противозаконный кади из-за того, что он был определен на эту должность не халифом[1547]. В 394/1004 г. всемогущий правитель Баха ад-Даула хотел сделать накиба Алидов также и верховным кади, однако когда халиф не утвердил его в этой должности, кандидат вынужден был отказаться от этого поста[1548]. Еще и в наши дни в Египте назначение верховного кади относится к немногим прерогативам верховной власти халифа[1549].

Именно с этого времени — эпохи первых Аббасидов — пост верховного кади приобрел необычайно большой вес. Если до сих пор существовал обычай, что кади являлся на аудиенции правителя, то теперь, назначенный в 177/793 г. Харуном кади так грубо и оскорбительно ответил на приглашение эмира, «что с той поры обычай этот был отменен»[1550]. Сообщается, что в III/IX в., наоборот, эмиры каждое утро своим посещением свидетельствовали кади свое почтение[1551] и так продолжалось до тех пор, пока умерший в 329/941 г. кади ал-Харбавайхи не оказался слишком гордым, чтобы подняться перед эмиром, после чего эмиры прекратили свои визиты[1552]. Этот кади был аристократом от правосудия. Он никогда не удостаивал правителя звания «эмир», а всегда называл его запросто по имени. Он же позволил себе в ходе слушания, одного дела потребовать от всемогущего военачальника Муниса свидетельство халифа, что он действительно отпущен им на свободу и больше не является рабом. Этот кади столь высоко чтил свой высокий сан, что никто и никогда не видел, чтобы он ел, пил, одевался, мыл руки, сморкался, плевал или хотя бы провел рукой по лицу,— он все делал скрытно. Судил он по собственному толкованию права и по собственному усмотрению, не примыкая ни к одной юридической школе, за что, разумеется, кого-нибудь другого осуждали бы. Однако его познания были неоспоримы, его имя было чисто от подозрения во взяточничестве[1553]. Однажды, когда во время судебного разбирательства один человек рассмеялся, кади закричал на него таким голосом, что заполнил им весь дом: «Над чем смеешься ты на заседании суда Аллаха, где разбирается твое дело! Ты смеешься, в то время как твой кади стоит между раем и адом!» Человек этот после этого три месяца пролежал в постели — так напугал его голос кади[1554].

Кади Багдада ал-Исфара’ини (ум. 406/1015) мог сказать халифу ал-Кадиру, чтобы тот не осмелился сместить его, ибо в противном случае ему самому, т.е. кади, достаточно только написать в Хорасан, чтобы потрясти устои халифского престола[1555]. И действительно, свидетельством глубокого почтения перед должностью кади служит также и тот факт, что в то время, когда часто можно было видеть, как эмиры и везиры отправлялись в тюрьму, лишь о немногих судьях рассказывается нечто подобное. Говорят, что только один-единственный кади умер в тюрьме. Этот единственный, Абу Умаййа, вообще был исключением. Он нигде не учился, а торговал батистом. В период немилости у него скрывался Ибн ал-Фурат и пообещал ему правительственный пост в случае, если он станет везиром. Когда это произошло, Абу Умаййа сам должен был выбрать себе доходное место. Но так как у него не было необходимых знаний для сборщика податей, наместника, военачальника, секретаря или начальника полиции, то веселый везир сделал его кади больших городов — Басры, Васита и Ахваза; сделал он это, пожалуй, еще и для того, чтобы позлить юристов. Новый кади был прост, но честен, и эти качества искупали его невежество. К правителю он относился прохладно, никогда не свидетельствовал ему своего почтения, так что тот тотчас же посадил его под замок, как только в Басру пришла голубиная почта с известием о падении везира[1556].

В теории мир юристов весьма отрицательно относился к судейской должности. Еще в IV/X в. ас-Самарканди (ум. 375/985) учил: «В вопросе о принятии судейской должности нет единого мнения; одни утверждают, что эту должность принимать не следует, другие же говорят, что она не вредит, при условии, однако, чтобы не добиваться этой должности»[1557]. Рассказывали о страшных угрозах пророка даже по отношению к праведным судьям. Некий человек, которого ‘Омар I хотел назначить кади Египта, отказался от этого, сказав: «Не для того спасает Аллах кого-нибудь от язычества и погибели, чтобы тот когда-либо вновь туда вернулся»[1558]. Когда в 70/689 г. один человек был назначен кади Египта, то отец его, услыхав об этом, сказал: «Да поможет нам Аллах! Пропал человек!»[1559]. Мне неизвестно, как относилось к этому вопросу древнее христианство, но ислам твердо придерживался наставления из нагорной проповеди «Не судите!». Рассказывают о том, как набожные мусульманские староверы бежали из Вавилонии через Сирию в Аравию, чтобы уклониться от грозящего им назначения на должность кади; о том, что Суфйан ас-Саури из-за этого умер, скрываясь в убежище, а Абу Ханифа, несмотря на побои, не пожелал стать кади[1560]. Согласно свидетельству ат-Табари, хадисы, которые преподавал Абу Йусуф, считались подозрительными лишь потому, что он был другом кади[1561]. Во времена ал-Махди кади Медины принудили принять эту должность только после того, как публично выпороли его[1562]. Когда в то же самое время кади аш-Шурайк возбудил преследование против банкира, у которого он получал свое жалованье, из-за того что монеты были неполновесными, тот сказал ему: «Ты ведь не батист продал за эти деньги!», на что кади отвечал: «Я продал за них нечто большее, чем батист,— я продал за них мою веру!»[1563]. Говорят, что один ученый даже прикинулся сумасшедшим, только чтобы избежать этого сана[1564]. Особенно энергично выступали против кади как «представителей мирских знаний» (‘илм ад-дунйа) суфии: «истинные ученые будут воскрешены вместе с пророками, а кади — с земными властителями». Исма‘ил ибн Исхак был дружен с суфием Абу-л-Хасаном ибн Абу-л-Вардом, но когда Исма‘ил стал кади, Абу-л-Хасан отрекся от него. Будучи однажды вызванным к нему в качестве свидетеля, он положил ему руку на плечо и воскликнул: «О Исма‘ил! Знания, что привели тебя на эту должность, хуже невежества». Тогда Исма‘ил прикрыл лицо плащом и так плакал, что плащ его промок насквозь[1565].

Первыми, кто вообще, а также и в данном случае подчинились требованиям жизни, были ханифиты. Во всяком случае, шафи‘ит Ибн ал-Хайран (ум. 310/922) бросает упрек одному коллеге, назначенному на должность кади: «Так поступают только ханифиты!» Сам упрекавший Ибн ал-Хайран наотрез отказался от предложенной ему должности кади Багдада, за что везир выставил перед его домом стражу, которая держала его под арестом[1566].

Надо, однако, сказать, что даже глава школы ханифитов ар-Рази (ум. 370/980) также дважды отказывался от должности верховного кади[1567]. Еще в конце IV/X в. обычай требовал соглашаться на должность кади, только немного помедлив. Во время смены судей в 399/1009 г. поэт сказал:

Очень серьезно обсуждался вопрос, имеет ли право кади получать жалованье. Передают, что ‘Омар I запретил это[1569], а юрист ханифитского толка ал-Хассаф (ум. 261/874) пытался доказать обратное, цитируя изречения пророка и примеры из старых времен[1570]. Ибн Худжайра, назначенный в 70/689 г. кади Египта, получал жалованье 200 динаров в год как судья, но притом он был также еще и утвержденным правительством проповедником и казначеем. Эти должности также давали ему по 200 динаров. К тому же он получал еще 200 динаров жалованья и 200 динаров почетного содержания, так что его доход составлял в год 1000 динаров[1571]. В 131/748 г. судья столицы Египта также получал 20 динаров в месяц[1572]. Однако для содержания своих служащих и на прочие обязанности по должности этих денег, очевидно, едва хватало. У упомянутого выше Ибн Худжайры еще до конца года уже ничего не оставалось из его 1000 динаров[1573]. Некий человек, случайно зайдя во время обеда к кади Фустата, назначенного в 90/709 г., увидал, что обед его состоит из старой чечевицы на камышовом блюде, сухарей и воды; «хлеба он не может себе позволить на этой службе»,— объяснил ему кади[1574]. Кади Фустата, назначенный в 120/738 г., наряду со своей должностью еще торговал растительным маслом. Когда его юный друг с удивлением спросил его об этом, кади, хлопнув его рукой по плечу, сказал: «Погоди, придет время, и тебе придется голодать из-за чужих желудков!» Молодой человек понял эти слова только тогда, когда ему тоже пришлось «испытать, что такое дети»[1575]. Назначенный в 144/761 г. кади Египта крайне бережливо тратил свое жалованье. «Когда он стирал свою одежду, отправлялся на похороны или вообще занимался личными делами, он высчитывал это время из своего жалованья. Вместе с тем он был еще мастером по изготовлению уздечек и ежедневно делал по две уздечки. Деньги, вырученные от продажи одной из них, он расходовал на себя, а выручку от второй он посылал своим друзьям в Александрию, которые сражались там с неверными»[1576].

Аббасиды, обеспечившие кади более высокое и более независимое положение, улучшили также и их материальное положение; так, кади Египта получал теперь 30 динаров в месяц[1577]. Третью часть этой суммы, по крайней мере при ал-Махди, выдавали медом[1578]. В щедрые времена ал-Ма’муна кади Египта получал от наместника высокое жалованье в 168 динаров в месяц: это был первый кади, получавший так много[1579]. Когда же в Египет пришел знаменитый своей щедростью Тахирид и назначил там кади, то он определил ему жалованье 7 динаров в день, «что и до сегодняшнего дня является жалованьем судьи»[1580]. Кади г. Алеппо был до назначения на эту должность бедным человеком, «которого одолевала нищета, но он принимал ее как исходящую от Аллаха и ставил выше богатства. Когда же я встретил его в 309/921 г., уже как кади Алеппо, он превратился в свою противоположность и ставил богатство выше нищеты. Я узнал также, что он одним взмахом ножниц отхватил своей жене 40 отрезов сукна из Тустара (Персия) и других тканей»[1581]. Чтобы воспрепятствовать незаконному обогащению судей, халиф ал-Хаким вдвое увеличил им жалованье при условии, однако, не брать ни дирхема с людей[1582]. В V/XI в. персидский путешественник Насир-и Хусрау рассказывает, что верховный кади Египта получал 2000 динаров в месяц[1583]; свыше 20 тыс. динаров в год называет также и «Приложение к ал-Кинди»[1584]. На Востоке жалованье кади выплачивали тоже из казны[1585]. Однако мы располагаем также сведениями, утверждающими, что кади или не мог существовать на эти деньги, или отказывался от них из побуждений совести. Последнее правдоподобно, ибо Хасан ибн ‘Абдаллах, который 50 лет подряд был кади крупного торгового города Сираф (ум. 369/978), жил на средства, вырученные от продажи своих знаменитых каллиграфических трудов и копий[1586]. При ал-Махди кади Медины отказывался принимать какое бы то ни было жалованье: он не желал обогащаться на этом ненавистном поприще[1587]. Назначенный в 303/915 г. верховный кади Багдада, принадлежавший к маликитскому толку, выговорил себе при вступлении в должность следующее: 1) чтобы он не получал никакого жалованья, 2) чтобы его не принуждали давать противозаконные решения, 3) чтобы ни о ком не ходатайствовали[1588]. ‘Али ибн ал-Мухассин ат-Танухи (ум. 447/1055) кади нескольких округов Вавилонии и надзиратель монетного двора в Багдаде, получал за это сбор в 60 динаров в месяц[1589]. В 334/945 г. в дом бывшего кади Багдада вломились разбойники, но так как он был беден, они почти ничего не нашли и собирались выжать из него деньги побоями. Бедняк бежал от них на крышу, свалился с нее и разбился насмерть[1590]. Назначенный в 352/963 г. верховный судья Багдада вообще не получал жалованья[1591]. Кади Багдада Абу Таййиб (ум. 450/1058) имел вместе со своим братом всего-навсего один тюрбан и одно верхнее платье, и когда один из них выходил, другой вынужден был сидеть дома[1592]. Также и умерший в 488/1095 г. верховный судья жил на то, что сдавал внаем дом; это давало ему полтора динара в месяц. Носил он льняную чалму, халат из грубой шерсти и питался размоченными в воде хлебными крошками[1593]. Один испанский кади также жил только на доходы со своего земельного участка, который он сам возделывал[1594].

В 1852 г. Петерманн сообщает из Дамаска: «Ежегодно из Константинополя присылают нового кади, которого выбирает и отправляет шейх ал-ислам. В случае чьей-либо смерти кади получает определенную сумму с наследства (меня уверяли, что 1/4, но это, пожалуй, слишком много) и 5% с каждого процесса, который он разбирает. Эту сумму должен уплачивать каждый подданный Порты за ведение дела, а европейские подданные уплачивают лишь 2%»[1595].

Говорят, что в нынешнем Марокко кади, считающиеся религиозными чинами, оплачиваются из благочестивых пожертвований, но так как последние бывают крайне редко, они вынуждены пользоваться приношениями тяжущихся сторон[1596].

В 350/961 г. должность верховного судьи в Багдаде продавалась, притом за 200 тыс. дирхемов в год, которые поступали в казну правителя. Первый покупатель «сочетал со своими отвратительными поступками отвратительный облик»[1597], «страсть к мальчикам, похотливость и любовь к вину»,— вот что говорили о нем[1598]. Но дело это, между прочим, протекало негладко: халиф никогда не разрешал этому кади предстать перед ним и добился того, что два года спустя он был смещен, после чего его преемник отменил все его приговоры, ибо тот купил себе судейскую должность[1599].

Уже кади ас-Сауба (ум. 120/738) приложил руку к благочестивым пожертвованиям, которыми ранее управляли сами жертвователи и их наследники; «ко времени его смерти пожертвования стали важной отраслью административного управления»[1600]. К тому же кади был поручен надзор за сиротскими имуществами, которые он начиная с 133/751 г. сдавал под расписку в казначейство[1601]. В 389/999 г. после смерти кади Каира была обнаружена недостача сиротских денег в сумме 36 тыс. динаров; разразился огромный скандал, и один чиновник-христианин по поручению халифа проверил имущество, оставшееся после кади, а также и имущество его заседателей, иными словами, имущества наиболее видных мусульман города. Вернуть, однако, удалось лишь половину этой суммы. С того времени все сиротские деньги поступали в кассу, которая опечатывалась четырьмя заседателями и вскрывалась лишь в присутствии всех четырех[1602].

Только в IV/X в. было окончательно определено право кади решать дела о наследовании[1603]. В конце концов он также осуществлял надзор за тюрьмами своего округа, которые в противоположность полицейской тюрьме (хабс ал-ма‘уна) чаще всего служили для заключения должников. В 402/1011 г. в первую ночь праздника разговения (‘ид ал-фитр) везир произвел инспекцию тюрем кади Багдада; тех, кто был помещен в тюрьму за долг в размере от одного до десяти динаров, выпустили на свободу, тех, кто был должен больше, взял на поруки везир и их выпустили на время праздника, но после праздника они должны были вернуться обратно[1604].

Обычно тяжущиеся стороны обращались в суд при помощи записок (рика‘), на которых стояли имена жалобщика и ответчика, а также соответственно имена их отцов. Судебный писарь собирал эти записки до начала разбора дел; судья должен был, в зависимости от своих сил, разобрать около пятидесяти записок в день[1605]. Судебное разбирательство обязательно должно было происходить в условиях широкой гласности. Когда халиф изъявлял желание назначить слушание дела в его дворце, то кади приказывал открыть настежь ворота, созвать публику и глашатай должен был по запискам оглашать перед всеми присутствующими тяжущиеся стороны[1606]. Вот потому-то первоначально кади заседал в общественном здании мусульманства — в главной мечети, прислонившись к колонне[1607]. Однако споры тяжущихся сторон он мог выслушивать и дома; так, например, назначенный в 120/738 г. кади Египта выслушивал дела в комнате с окнами на улицу, расположенной над входом в его дом, в то время как внизу тяжущиеся стороны вели переговоры[1608].

Возмущенные несправедливостью назначенного в 204/819 г. кади жители Египта выбросили его ковер из мечети на улицу, и с того времени этот кади решал дела дома и никогда более не появлялся в мечети[1609]. А назначенный в 219/834 г. египетский кади сидел зимой в притворе главной мечети, прислонившись к стене, спиной к Мекке. «Он не разрешал чиновникам приближаться к себе, также его писарям и тяжущимся разрешалось занимать места лишь на известном расстоянии. Это был первый кади, установивший такой порядок. Летом же он сидел, во дворе мечети у западной стены[1610].

Около середины III/IX в. ортодоксальная реакция усмотрела в деятельности кади в мечети осквернение дома божьего и запретила ему разбирать там дела[1611]. Запрет этот оказался, однако, бесплодным. В Багдаде, правда, верховный кади судил около 320/932 г. в своем доме[1612], но вот в Египте — то в мечети, то дома[1613]. А в Нишапуре одного кади (ум. 407/1016) тотчас же по зачтении приказа о его назначении: отвели в мечеть на место, отведенное для суда[1614].

Ал-Ма‘арри жалуется: разбойники есть не только в пустыне, но и в мечетях и на базарах; только этих называют судебными заседателями или купцами[1615]. «Бедуинами городов и мечетей» назвал он заседателей в другой раз[1616].

Во времена Фатимидов верховный кади Каира восседал по вторникам и субботам на возвышении, на шелковой подушке, в пристройке к мечети ‘Амра ибн ал-‘Аса: справа, и слева от него — заседатели, соответственно дню их назначения, пять судебных служителей и четыре судебных писаря, которые сидели по два друг против друга. Из дворцовой сокровищницы выставлялась отделанная серебром чернильница[1617].

В старые времена тяжущиеся стороны должны были принимать участие в разборе дела, стоя перед кади. Когда же при Омейядах один принц отказался стоя вести дело, он вынужден был взять свою жалобу обратно[1618]. Позднее установился обычай, что все занимали места перед судьей в один ряд и в одинаковой позе. Когда халиф ал-Махди завел тяжбу со своей матерью, из Египта был доставлен в Багдад кади, который должен был рассудить их. Мать халифа назначила вместо себя доверенного; во время разбора дела кади пригласил халифа занять свое место среди тяжущихся, на это приглашение халиф сошел со своего ковра и уселся перед судьей[1619]. Когда халиф ал-Ма’мун — так по крайней мере повествует один старый источник — явился к кади как истец и уселся на ковер, судья потребовал, чтобы и его противнику дали ковер[1620]. А когда доверенный весьма могущественной Зубайды — жены Харуна ар-Рашида — неуклюже расселся перед египетским кади для разбора дела, судья просто приказал отсчитать ему десять палок[1621].

Теоретики придирались ко всяким мелочам, которые, по их мнению, могут повредить беспристрастности судей. «Должны ли тяжущиеся стороны приветствовать судью?» Если они это делают, то кади не должен, как обычно, в ответ на «Мир тебе!» говорить «И тебе мир!», а только «И тебе!». Произносить слово «Мир!» было бы неуместным предвосхищением[1622]. Столь же ревностно, однако, выступают благочестивые теоретики против какого бы то ни было давления со стороны судьи на тяжущиеся стороны. Он не имеет права на них кричать, также, как и принуждать их к даче определенного ответа.

Все эти теории, а также и трудности, с которыми удается выудить у египтянина деньги, дали пищу народному остроумию, создавшему историю об одном кади, который привязывал к своей шапке два бычьих, рога и бодал ими упрямцев (ан-наттах). Узнав об этом, халиф ал-Хаким стал было упрекать его за это, однако кади предложил халифу присутствовать на судебном заседании, скрывшись за занавесом, и тогда он сам убедится в толстокожести людей. Халиф пришел, пришли и обе тяжущиеся стороны, из которых одна требовала у другой 100 динаров. Обвиняемый признавал долг, но просил уплаты в рассрочку. Сначала кади предложил выплачивать по 10 динаров в месяц; когда же ответчик отказался, он предложил выплачивать по 5 динаров, затем по 2, по 1, по полдинара. В конце концов кади потребовал, чтобы должник сам определил размер взноса. «Я хочу,— сказал тот,— ежегодно выплачивать по четверть динара, однако требую, чтобы истец был заключен в тюрьму, ибо если он будет на свободе, а я не поспею выполнить свои обязательства, то он меня убьет». Тогда ал-Хаким спросил кади, сколько раз он боднул его. Тот ответил: «Один раз».— «Дай-ка ему два раза,— приказал халиф,— или лучше бодни-ка его еще разик, а раз я бодну его сам»[1623].

Кади носил одежды черного цвета, как и все аббасидские чиновники; назначенный в 168/784 г. египетский кади носил только узкую черную повязку вокруг высокой шапки[1624], а кади, исправлявший свою должность с 237/851 г.,— только черный плащ (киса), да и то лишь после того, как ему дали понять, что в противном случае его будут принимать за сторонника Омейядов[1625]. В течение III/IX в. высокая шапка (калансува),— в просторечии называвшаяся «шапка-горшок» (данниййа), точно так же, как англичане называют цилиндр,— стала непременной принадлежностью судейского звания. Ее носили вместе с повязкой, ниспадавшей на затылок (тайласан)[1626]. Когда 85-летний кади Ахмад ат-Танухи уходил в отставку, он сказал, что хочет еще побыть в отпуске между службой и могилой, а не прямо из-под калансувы катить в могилу[1627]. Одного прославленного писца сравнивали с «кади без шапки-горшка»[1628]. В 368/978 г. одна обвиняемая женщина перепугалась судьи, «борода которого была длиной в локоть, лицо длиной в локоть и шапка-горшок тоже длиной в локоть». Чтобы ее успокоить, кади снял шапку, прикрыл бороду рукавом и сказал: «Я снял тебе два локтя, а теперь отвечай на поданную на тебя жалобу»[1629]. Кади Фатимидов носили меч[1630].

Около 300/912 г. персонал одного багдадского кади состоял из:

1) судебного писца (катиб), оклад 300 дирхемов в месяц;

2) судебного служителя (хаджиб), 130 дирхемов в месяц;

3) судьи, разбиравшего мелкие тяжбы (мунсиф) у дверей суда, 100 дирхемов в месяц;

4) управляющего здания суда и полицейских (а‘ван), ежемесячно 600 дирхемов[1631].

К этому следует еще добавить, что начиная с халифа ал-Мансура возник один из самых удивительных институтов этого судопроизводства — постоянные «свидетели». Хороший источник ал-Кинди рассказывает об этом следующее: «До этого принимались во внимание свидетельские показания лиц, которые пользовались хорошей репутацией, показания же других или открыто отклонялись, или, если свидетели были совершенно неизвестны, о них справлялись у соседей. Теперь же, когда столь часто давались ложные показания, справки о свидетелях наводят тайно (т.е. заводят список надежных свидетелей), так что отныне не требуется производить проверку надежности показаний всех свидетелей, так как слово свидетель (шахид) означает одного определенного человека»[1632].

Кади назначал специального чиновника (сахиб ал-маса’ил), который должен был возглавлять собирание этих сведений, о котором люди вполне естественно злословили, что он разрешает себе платить за полномочие на дачу свидетельских показаний[1633]. Официальный список таких свидетелей впервые был заведен со времени назначенного в 185/801 г. кади, «и это так и осталось до настоящего времени»[1634]. Над этим судьей издевались, за то что он числит среди «свидетелей» около 100 египтян неарабов[1635]; за то что он вычеркнул 30 старых свидетелей и заменил их таким же количеством персов[1636]. Таким образом, свидетели превратились в своего рода доверенных лиц судьи (битана), причем каждые шесть месяцев — так определил кади около 200/815 г.— производился сбор новых сведений о них и при случае вычеркивались недостойные[1637]. Сообщают, что один из его преемников настолько серьезно относился к этой стороне своей должности, что, закутав лицо, ночами сновал по улицам, разузнавая о репутации «свидетелей»[1638]. В патенте, выданном кади и приведенном у Кудамы (писан немного позже 316/928 г.), в качестве главной обязанности судье вменялся тщательный отбор «свидетелей»[1639]. Когда у ‘Адуд ад-Даула (ум. 372/982) его главнокомандующий попросил, чтобы он приказал кади принять одного человека в число «свидетелей», то получил такой ответ: «Тебе надлежит говорить о продвижении в чинах солдат, а прием людей в свидетели — дело кади, и здесь ни я, ни ты не можем замолвить слово!»[1640].

Характерным для ал-Хакима является то, что он вмешивался и в это дело и намеревался восстановить старые порядки. В 405/1014 г. он сделал «свидетелями» по их просьбе более 1200 человек. Когда же верховный кади упрекнул его за то, что многие среди них не заслуживают этой чести и являются свидетелями ненадежными, он со свойственным ему непостоянством разрешил ему вычеркнуть их из списка и оставить в нем, кого он хочет[1641]. Эти «свидетели», являясь личными ставленниками кади, должны были все уходить при отстранении его от должности[1642]. Один египетский кади в 321/933 г. требовал, чтобы его «свидетели» сопровождали его во время выездов[1643].

В то время при разборе любого дела вместе с кади обычно заседали четыре «свидетеля»: два по правую руку и два — по левую[1644]. Превращение «свидетелей» — первоначально всех порядочных, способных давать надежные показания мужей судебного округа — в непременных судейских чиновников завершилось в IV/X в.; значит, и в данном случае этот действующий и поныне институт был порожден веком взамен старых исламских порядков. Еще в III/IX в. некий кади в Басре назначил не менее 36 тыс. «свидетелей», однако лишь 16 тысячам удалось воспользоваться этим почетным званием[1645]. Приблизительно в 300/912 г. в Багдаде насчитывалось 1800 таких «свидетелей». В 322/934 г. египетский кади вынужден был дать понять своим «свидетелям», чтобы они являлись лишь в том случае, когда они ему нужны, и что жалованья он им платить не будет[1646]; иными словами, «свидетели» хотели стать чиновниками, а кади еще придерживался старых воззрений. В 383/993 г. число «свидетелей» в Багдаде сократилось до 303, и все же эта цифра воспринималась как непомерно большая[1647]. В конце IV/X в. верховный кади Каира также имел очень мало «свидетелей»[1648].

Эти «свидетели», очевидно, были возрожденными нотариусами доисламской империи. Смышленому деловому человеку предлагалось осмотреться среди этих «свидетелей» и выискать из их среды пользующегося самой лучшей репутацией, чтобы он нотариально заверил его документы. Ведь между ними всегда может пробраться одна паршивая овца, которая впоследствии станет невозможной, и тогда все произведенные им нотариальные операции окажутся недействительными[1649].

Однако в каждом из пяти судов низшей инстанции Каира также и самостоятельно председательствовал такой «свидетель», который занимался разбором мелких дел и действовал от имени кади[1650]. В Каире Лейна (Lane) «свидетели» (шахид) сидят в вестибюле верховного суда. Истец излагает одному из них, которого он находит незанятым, свое дело, шахид записывает его и получает за это один пиастр или больше. Если дело не важное и ответчик признает эту инстанцию, шахид выносит приговор, в противном случае он препровождает стороны к кади.

В грамоте, определяющей на должности верховного кади[1651], которую в 366/976 г. изготовил Ибрахим ас-Саби от имени халифа, халиф советует судье чаще читать Коран, точно отправлять предусмотренные ритуалом молитвы, справедливо обходиться с тяжущимися сторонами. Между прочим, там указывается, что он не должен оказывать мусульманину предпочтение перед христианами и иудеями. А также должен он ходить с достоинством, говорить немного и тихо, поменьше смотреть по сторонам, и жесты его должны быть сдержанны. Он должен взять себе опытного и юридически образованного писца (катиб), неподкупного судебного служителя (хаджиб) и достойного доверия заместителя для разбора дел, которыми он не сможет заниматься сам, и выплачивать всем им достаточное жалованье. Он должен тщательно выбирать «свидетелей» и следить за ними, нести надзор за сиротами и пожертвованиями <вакфами> и спрашивать совета у ученых в отношении тех дел, где он не в состоянии вынести решения на основании Корана и сунны. Если же они согласно придут к противоположному решению и окажется тем самым, что кади вынес неправильный приговор, он обязан отменить свой приговор[1652]. Таким образом, полностью независимая от правительства корпорация ученых являлась высшей инстанцией. В их среде в столь важной области судопроизводства утвердила свои позиции демократия, независимая община верующих.

Всякая должность имела сильную тенденцию переходить от отца к сыну, а в должности судьи это сказывалось наиболее отчетливо. В III и IV вв. одно только семейство Абу-ш-Шавариб дало Багдаду не меньше восьми верховных кади и, кроме того, еще шестнадцать кади[1653]. Затем идет семья ‘Омара ал-Азди, давшая четырех верховных кади. Потомки Абу Бурды примерно с 325/947 г. и на протяжении многих поколений были верховными кади провинции Фарс и примерно с 400/1010 г. в течение столетий — кади Газны[1654]. Точно так же и в фатимидском Египте верховная судебная должность 80 лет подряд передавалась, по наследству в семье ан-Ну‘ман[1655]. Могущество этих династий судей невероятно возросло, потому что в III/IX в. в судейском мире также входит в практику система передачи на откуп, которая была в ходу при замещении правителей областей. В реестровом списке начала IV/X в. предусматривалось, что в Египте есть лишь один кади, что в Хузистане и в провинции Фарс все судебные округа объединены под руководством одного кади[1656]. Верховный кади иранских Бундов, исполняя судебную должность в столице Рей, нес те же обязанности в Хамадане и Кухистане[1657]. В 336/947 г. кади Мекки являлся также и судьей Старого Каира и других округов[1658]. При Фатимидах египетские округа, округа Сирии и стран Запада время от времени объединялись под судебной властью одного-единственного кади[1659]. Грамота о назначении верховного кади Египта от 363/974 г. делает его кади почти всей империи западнее персидских гор. Ему были подчинены судьи низшей инстанции (хуккам), над которыми он осуществлял надзор[1660].

Наряду с судом, возглавляемым кади, существовал и светский суд (ан-назр фи-л-мазалим). В этот суд попадало «всякое дело, разрешить которое кади было не под силу и разрешить которое должен был кто-то, имеющий больше власти»[1661]. Оба этих судебных ведомства существовали во всех мусульманских странах бок о бок[1662], причем функции их никогда не были четко разграничены. Поэтому постоянно возникали споры, кто же обладает большей властью — ислам, который представляет кади, или общество и светская власть. Полицейские дела чаще всего поступали в светский суд[1663], который, между прочим, также зачастую возглавлял кади, главным образом верховный кади дворцового суда[1664]. В провинции светских судей назначал везир[1665]. В IV/X в. каноническое право дважды предпринимало попытку взять под свой контроль полицию. В 306/918 г. халиф приказал начальнику полиции Багдада поставить в каждом квартале города юристов (факих), которые должны выслушивать жалобы жителей и выносить решения по их прошениям, иными словами, юристов — полицейских комиссаров[1666]. «Вследствие этого страх перед правительством резко уменьшился, а дерзость разбойников и бродяг возросла»[1667]. Ал-Хаким также придал полиции каждого города двух юристов, которые должны были вести расследование по поводу всякого сообщенного им преступления[1668]. Однако эти попытки не давали результатов, наоборот, в полном противоречии с юридической теорией можно было обжаловать в светский суд (мазалим) приговор, вынесенный кади, особенно в высшую его инстанцию — в придворный суд. «Там собирается множество людей,— так описывается публика, собирающаяся в этом суде,— из отдаленных областей, и все они подают жалобы: один на эмира, другой на налогового чиновника, третий на кади, а четвертый на власть имущего»[1669].

Приблизительно около 420/1029 г. некий кади в Каире домогался руки богатой наследницы, но был отвергнут. Из мести он при помощи четырех свидетелей объявил девушку невменяемой и наложил арест на ее имущество. Но она обратилась к везиру, который велел объявить, что она находится в здравом уме, посадил в тюрьму лжесвидетелей, заставил кади выдать ее имущество, а также и прочее незаконно приобретенное добро, подверг его домашнему аресту и поручил сыну кади отправление должности отца[1670].

Вице-король Ахмад ибн Тулун столь добросовестно исправлял судейскую должность, «что люди почти перестали приходить к кади», так что в то время в Египте семь лет подряд не было кади и все решалось светским судом[1671]. И при чернокожем вице-короле Кафуре в Египте «кади был как бы выключен, ибо Кафур сам очень часто вершил суд»[1672].

В 369/979 г. в Каире вспыхнула ссора между обоими судебными ведомствами, в результате чего везир постановил, чтобы они не вмешивались в дела друг друга[1673]. Приблизительно в 400/1009 г. один кади вынужден был заявить протест против того, что полиция решает вопросы, принадлежащие компетенции канонического права. Халиф положил конец раздорам, подчинив светский суд кади[1674].

Жалобы чаще всего подавались в письменном виде[1675]; около 320/932 г. эти записки, кажется, писались в присутствии председательствующего[1676] — приговор давался в письменном виде. Некоторые из этих определений (тауки‘ат) вошли в литературу как классические, подобно заметкам на полях, сделанным старым Фрицем[1677].

Обычно при дворе был назначен один день в неделю для слушания дел; так, еще в византийскую эпоху в 496 г. н.э., наместник Эдессы каждую пятницу разбирал дела в церкви[1678]. При ал-Ма’муне, например, для разбора дел было определено воскресенье[1679]. В Египте Ибн Тулун исполнял эту обязанность два раза в неделю[1680]; Ихшид — вице-король Египта — вершил дела каждую среду в присутствии везира, всех кади, правоведов и прочих должностных лиц[1681], Кафур — каждую субботу[1682]. Однако начиная с ал-Мухтади (255—256/868 до 869 г.) халифы больше не занимались этим делом[1683]. Этот последний халиф, занимавшийся разбором дел, был человек ревностный в делах веры, каждую пятницу произносил проповеди, выстроил здание, увенчанное куполом, с четырьмя входами, где он вершил суд. Это здание называлось «Дворец правосудия» (Куббат ал-мазалим — «Купол жалоб»)[1684]. В холодные дни он приказывал устанавливать там жаровню с углями, у которой истец мог погреться до разбора его дела, «чтобы он не превратился в камень от присутствия его величества, а также и от холода»[1685].

Халиф ал-Кахир, еще будучи претендентом на халифский престол, среди других обещаний сулил, что он намеревается вновь сам творить суд[1686]. При ал-Му‘тадиде (279—289/892—902) вместо правителя в придворном суде заседал обер-гофмаршал, а везир решал дела в других судах, причем по пятницам[1687]. Но в начале IV/X в. везир разбирал дела в присутствии по жалобам (мазалим) каждый вторник, и вместе с ним — начальники департамента[1688]. В 306/918 г. на заседании придворного суда даже председательствовала одна дама[1689].

Так как это судопроизводство было свободно от юридической мелочности, оно пользовалось большей свободой. Педантичный систематик ал-Маварди перечисляет десять пунктов, которые отличают этот суд от суда кади. Самыми важными из них были: что здесь стороны можно было принудить к соглашению, в то время как для кади это было невозможно; что здесь можно было также и свидетелей приводить к присяге и что судья мог сам вызывать свидетелей и опрашивать их первыми, а перед кади только жалобщик давал показания и его свидетелей выслушивали лишь после его допроса[1690].

Однако все это лишь «серая теория»[1691] — здесь судили по местному праву и обычаям, здесь также процветали и такие давно испытанные средства судебной практики, как телесные наказания, что было запрещено у кади[1692].