Мусульманский Ренессанс

23. Праздники

Доказательством того, насколько непрочен был внешний налет ислама, покрывавший жизнь народа, являются праздники. Мусульмане справляли также все праздники христианского церковного года, ибо большинство христианских праздников в сущности своей было отражением гораздо более древних обычаев страны. Так, многие христианские места паломничества Египта, а также и Вавилонии были древними языческими местами поклонения, а храмовые праздники возникших в этих местах христианских монастырей — лишь новой этикеткой на празднествах в честь древних богов. Мусульмане той или иной страны не могли отказаться от того, чтобы и впредь не отмечать эти дни, украшавшие радостью их языческих и христианских праотцев. Однако в противоположность церкви они чаще всего отказывались создавать новую легенду, предоставляя христианам улаживать между собой религиозную сторону дела, сами же принимали участие в приятной части, следуя обычаям своих отцов. Например, празднества, справляемые жителями Багдада, были почти всецело христианские. Прежде всего отмечались храмовые праздники различных монастырей. Однако даже и в будние дни эти святые места не были свободны от весьма светских посетителей[2911], так как их обширные сады и прохладные монастырские кабачки были излюбленными местами загородных прогулок для искавших развлечений жителей Багдада. Слова «монастырь» и «кабачок» зачастую произносились единым духом; как приятно в дождливый день «пображничать у попа»[2912], а вино святого причастия (шараб ал-курбан) пользовалось особой славой[2913]. Примерно так же обстояло дело и в Каире. В конце IV/X в. мы находим перечисление мест увеселения каирцев: у монастыря пирамид — охота на газелей, мост и кабачки Джизы, близ Макса — сад с видом на канал и дворец, поле для игр у стен монастыря Мар Ханна и особенно — монастырь ал-Кусайр, высоко, на самой вершине горы ал-Мукаттам, с его знаменитым видом: «Как часто проводил я дни и ночи в монастыре ал-Кусайр, не протрезвляясь от опьянения»[2914]. Тулунид Хумаравайхи велел выстроить там для себя наблюдательную башню с четырьмя сводчатыми окнами (такат), обращенными на четыре стороны света[2915].

Вербное воскресенье (ша‘нин — хошанна) было большим праздником для всего народа. Должно быть, это был древний праздник дерева, причем именно оливкового[2916]; в Египте он так и назывался «праздник оливы»[2917].

При дворе в Багдаде в день Вербного воскресенья рабыни появлялись в роскошных одеждах с пальмовыми и оливковыми ветвями[2918]. В Иерусалиме IV/X в. оливковое дерево переносили из церкви Лазаря в церковь Воскресения во главе торжественной процессии, предшествуемой вали города со всей его свитой[2919]. Все церкви Сирии и Египта украшались в этот день ветвями олив и пальм, которые затем разбирал народ, так как они якобы приносили благословение. Ал-Хаким запретил это, так как не желал видеть ни оливковой, ни пальмовой ветви «в руке верующего или христианина»[2920].

Страстной четверг в Египте называли «чечевичным четвергом», ибо в этот день повсюду ели чечевицу. Чечевица была поминальным кушаньем, а египетские христиане ели ее каждую пятницу[2921]. В этот день монетный двор чеканил из золота «зерна сладких рожков»[2922], которые раздавали придворным[2923]. Жители Александрии праздновали этот день у подножия маяка, где устраивали пирушку[2924]. В Сирии он назывался «голубой четверг» или «четверг яиц» — на улицах в этот день продавали крашеные яйца, «которыми рабы, мальчишки и глупцы играли в азартную игру»[2925].

В праздник Пасхи мусульмане и христиане Багдада дружно направлялись к монастырю Самалук близ Баб аш-Шаммасиййа на северной окраине восточной части города, где начиналась сильнейшая попойка, «пока я не принимал землю за корабль, и стены не начинали плясать вокруг нас»[2926].

В последнюю субботу сентября был праздник «Монастыря лисиц» (Дайр ас-са‘алиб) у Железных ворот, в западной части Багдада. Этот монастырь очень охотно посещали и христиане и мусульмане, потому что он со своими парками, деревьями и цветами лежал посреди города[2927]. 3 октября в монастыре св. Эшмуны в Кутраббуле — северо-западном предместье Багдада — справлялся один из самых больших багдадских праздников. Люди прибывали туда в соответствии со своими возможностями, кто на таййарах, кто на барках или на обычных лодках (сумайриййат), захватив с собой мехи с вином и певиц. Богатые люди разбивали палатки, и три дня и три ночи подряд на берегу Тигра шла попойка, «озаренная сиянием свечей и прекрасных лиц»[2928]. Одного чужестранца, который все добивался увидать достопримечательности столицы, обнадеживали тем, что через месяц, мол, будет этот праздник св. Эшмуны[2929].

Зима открывалась праздником св. Варвары (4 декабря)[2930], который также был знаком мусульманам, ибо ал-Мукаддаси приводит такую крестьянскую примету: «Приходит день Варвары — каменщик хватается за флейту»[2931]. Кроме того, он хвалится еще и тем, что сам принимал участие в праздновании дня св. Варвары[2932].

Рождество — 25 декабря, день рождения Христа (ал-милад) и солнца, справлялось вместе с праздником зимнего солнцеворота. «Почему христиане зажигают в рождественскую ночь огонь и забавляются орехами?» — вопрошает шиит с востока Персии Бабавайхи ал-Кумми (ум. 381/991) и сам же дает такой ответ: «Иосиф разжег огонь для мучающейся в родах Марии, чтобы согреть ее, и расколол девять орехов, найденных им в своей седельной сумке, которыми накормил ее»[2933]. Однако и мусульмане справляли праздник солнцеворота (садак, по-арабски лайлат ал-вукуд — «ночь пламени»)[2934], который согласно «Canon Masudicus»[2935] отмечался 5 или 10 бахмана[2936], а согласно Ибн ал-Асиру и Абу-л-Фида совпадал с Рождеством[2937]. «На Рождество люди, как обычно, зажигали огни»[2938],— сообщал Ибн ал-Джаузи о 429/1038 г. В IV/X в. имели обыкновение «окуривать от несчастья, а богатые обычно зажигали в эту ночь костры, гнали на них диких зверей, пускали в огонь птиц, пили и веселились вокруг костра. Пусть Аллах отмстит всякому, кому доставляет наслаждение боль других чувствующих существ, не причиняющих вреда!»[2939].

Самым прославленным в свое время было празднование зимнего солнцеворота 323/935 г. Кондотьер Мердавидж, правитель горной области на западе Ирана, приказал собирать дрова в Вади Зеринруд близ Исфагана, устанавливать огромные свечи и собрал большое количество метателей нефти (наффатин) и стрелков нефтью (заввакат). На всех возвышенностях вокруг города были выстроены из бревен высокие башни и набиты хворостом и паклей. Затем он распорядился наловить птиц и привязать к их клювам и лапкам орехи, наполненные паклей, пропитанной нефтью. В зале своего дворца он установил огромные колонны из воска и восковые фигуры, предназначенные для того, чтобы их потом зажечь. Все это было сделано для того, чтобы в один и тот же час вспыхнули огни на горах и на холмах, в пустыне, во дворце и на птицах, которых выпустят в ночное небо. Он задал великий пир, причем по его приказу было убито кроме баранов 100 лошадей и 200 быков. «Но когда он осматривал эти приготовления, он нашел все это мелким, ибо взору, устремленному вдаль, все кажется мелким, рассердился, закутался в плащ и не вымолвил ни слова»[2940].

В Египте фатимидский халиф дарил на Рождество чиновникам сладости, розовую воду и рыбу бури. Лавки и улицы освещали фонарями (фанус), которые давали даже нищим за один дирхем[2941].

С особенным блеском праздновали в Египте Крещение. Назывался там этот праздник «праздник погружения» (‘ид ал-гитас), потому что в этот день христиане купались в Ниле — в этот же день еще и в наше время греческая церковь отмечает праздник водосвятия. Существовал там старый обычай: начальник полиции Нижнего города, в роскошной одежде, сопровождаемый свечами и факелами, вечером проезжал по улицам, веля выкрикивать: «В эту ночь мусульмане не должны смешиваться с христианами!». В сумерки христиане пышной процессией, громко распевая псалмы, с крестами и зажженными свечами, направлялись к Нилу, где многие погружались в воду. «Народ, а также чиновники и ученые радовались этому празднику, как никакому другому дню года»[2942]. Ал-Мас‘уди сообщает: «Ночь погружения — это великое дело для жителей Мисра, которые в эту ночь не ложатся спать. В 330/941 г. я принимал в нем участие в Мисре, а Ихшид Мухаммад ибн Тугдж находился в своем доме, носившем название „избранный“, расположенном на одном из островов Нила. Он приказал осветить берег острова и города тысячью факелов, к тому же и жители Мисра зажгли факелы и свечи. В эту ночь на Ниле были сотни тысяч мусульман и христиан, одни — в барках и в прилегающих к реке домах, другие на берегу. Там можно было увидать все, что только мог показать человек, из еды, питья, одежд, золотой и серебряной посуды, драгоценных камней, музыки, игры на флейте и танца. В Мисре это самая прекрасная и самая радостная ночь, когда не закрывают улицы. Большинство людей погружаются в Нил, считая, что это оберегает их от болезни»[2943]. Особенно великолепно бывал обычно освещен, разумеется, свечной рынок, который и без того бывал открыт до полуночи. Здесь ночью было очень оживленно и собирались отменные проститутки, отличавшиеся особой одеждой — шароварами из красной кожи[2944]. В 415/1025 г. начальник полиции Каира приказал на Крещение установить близ моста через Нил палатку для халифа и его жен, пожелавших посмотреть на празднество. Повелитель сам дал знак зажечь костры и фонари, «и это было прекрасное и долго длившееся освещение»[2945].

Христианский канун великого поста, ночь на первое воскресенье поста, был торжественным днем также и для мусульман Багдада. Показательно, что праздновался он близ «Монастыря сестер» (дайр ал-хавват), в славившейся своим вином деревне ‘Укбара. Своего апогея веселье достигало в «Ночь ощупывания» (лайлат ал-машуш), «когда женщины смешиваются с толпой мужчин и никто и ни от чего не удерживает свою руку. [Эта ночь] полна вина, танца и шуток»[2946]. Жившему позже Ибн Халдуну еще известно, что мужчины переряжались в женское платье и, привязав к подолу оседланных деревянных лошадок, выезжали так на турнир друг против друга[2947]. В четвертое воскресенье поста народ обоих вероисповеданий направлялся к монастырю Дурмалис и праздновал там несколько дней[2948].

Большой христианский праздник жителей Египта мог без всяких затруднений стать мусульманским, например шествие к темнице Иосифа близ Джизы. Перед этим люди проходили с трубами и барабанным боем по улицам и базарам и собирали деньги на праздник. Когда в 415/1024 г. купцы отказались внести деньги из-за наступившей дороговизны, то правительство дало согласие удвоить свой обычный взнос. В этот день устраивались всевозможные развлечения, представления (самаджат), мимические сцены (хикайат), теневой театр (хаййал). Даже и халиф на два дня покидал свой дворец, чтобы посмотреть на народные увеселения[2949]. Появился он также и при освящении одной церкви, состоявшемся за три месяца до этого праздника; во время этого освящения христиане и мусульмане разбили вдоль канала палатки и развлекались едой, питьем и разными прочими увеселениями. Женщины напились тогда до такой степени, что слугам пришлось тащить их домой в корзинах[2950].

Восьмого мая был «Праздник мучеников» в Шубре, близ Каира. Каждый год в этот день в Нил бросали шкатулку с пятью пальцами одного христианского мученика, хранившуюся в христианской церкви Шубры. Туда стекался весь Каир и все певцы Египта, нередко там продавали вина на сумму свыше 1 млн. дирхемов. Отменен этот праздник был лишь в VIII/XIV в.[2951]

В то время существовало три новогодних праздника:

1) персидский и сирийский, приходившиеся на весну,

2) коптский в Египте — конец августа,

3) начало мусульманского года, передвигавшееся каждый год,

4) кроме того, остатки древнеперсидского Нового года, совпадавшего с летним солнцеворотом.

Доисламский Новый год — начало солнечного года — отмечался повсюду взаимными подарками. В Багдаде халиф между прочими подарками раздавал всевозможные фигурки, сделанные из амбры, например красные розы[2952]. Саманид в Бухаре выплачивал своим воинам стоимость летнего обмундирования[2953], Фатимиды дарили своим людям платье и продукты питания[2954]. В Багдаде давали представления (самаджат), в масках, даже перед самим халифом. Он бросал актерам деньги, причем как-то раз случилось, что один из актеров искал закатившуюся куда-то монету под полами одежды повелителя. Это происшествие вызвало неудовольствие одного старого придворного, ибо такое тесное общение с людьми в масках слишком уж благоприятствует покушению. С той поры халиф смотрел новогодние представления, сидя на возвышении[2955].

На Новый год у персов и коптов существовал обычай обрызгивать друг друга водой. На Востоке это было запрещено в 282/895 г.[2956] Однако ал-Бируни около 400/1009 г. свидетельствует о возрождении этого обычая[2957]. Китайский путешественник Ван Янь-дэ, который в 981—983 гг. н.э. совершил путешествие на Запад, видел этот обычай также и в Турфане (Канчанг): «Жители Канчанга изготовляют серебряные или медные трубки и наполняют их водой, чтобы обрызгивать друг друга. Порой они в шутку брызгаются водой при помощи рук. Они утверждают, что тем самым они лишают силы горячую влагу и предотвращают болезни»[2958]. В Египте народ провозглашал новогоднего князя (амир ан-науруз), который, вымазав лицо мукой или известкой, в красном или желтом халате верхом на осле с тетрадью в руке, «как смотритель базара (мухтасиб)», проезжал по улицам и взимал подати с богатых. Того, кто не платил, поливали водой и нечистотами. В этот день дрались ремнями (джулуд) и веревками из кожи (анта‘), причем бедняки занимались этим на улицах, а люди состоятельные — у себя в домах. Полиция не принимала по этому делу никаких жалоб. В школах ученики набрасывались на учителя и нередко бросали его в колодец, где держали, пока он не откупался от них. В 335/946 г. наместник запретил «обливание водой»; в 363/974 г. халиф запретил этот праздник, однако в 364/974 г. его праздновали еще более рьяно, три дня подряд, и наказания так ничего и не дали[2959]. Лишь в 80-х годах VIII/XIV в. этот праздник был запрещен султаном Баркуком[2960].

В этом египетском обычае отчетливо распознается карнавал, а завершавшие повсюду старый год вставные дни, стоявшие под властью шутовского короля, прошли без изменения вместе с Новым годом по всем календарям[2961]. От древнеперсидского Нового года, совпадавшего с летним солнцеворотом, около 400/1009 г. также остался обычай взаимного обрызгивания водой[2962], который в наше время сочетался еще с падающим на эти дни праздником Вознесения. Этот день еще и сегодня; называется «Четверг окропления» (хамис ар-ришаш)[2963]; я собственными глазами наблюдал этот обычай в Багдаде. «Князь карнавала» — это также и «редкобородый» (каусадж), потому что его день — когда-то он приходился на конец февраля, но из-за передвижения вперед персидского календаря теперь приходится на начало ноября — совпадает с пятью вставными днями персидского года. Верхом на муле разъезжал он по улицам иракских и персидских городов, тому, кто ничего ему не давал, вымазывали одежду красной глиной. «Говорят, что в эти дни Аллах определяет хорошую и дурную судьбы», как это издревле и подобало настоящему Новому году. Для персов это были дни ликования и радости[2964].

Также на четверть года вперед сместился древнеперсидский праздник зимнего солнцеворота (михраджан), который отныне приходился на конец сентября, однако наряду с Новым годом продолжал оставаться одним из самых больших праздников. Так же как на Новый год, в этот день все дарили друг другу подарки, двор и армия получали зимнюю одежду[2965]. И народ «сменял в эти дни ковры, утварь и большую часть одежды»[2966]. Надо отметить одну особенность: в эти праздники подданные тоже дарили подарки своим правителям; так, бывший государственный секретарь ас-Саби посылает своему повелителю подарки ко дню михраджана даже из тюрьмы — один хосрованский дирхем и книгу — «такую же большую, как моя темница, и так же крепко связанную, как я»[2967]. Зато вечно кочующий мусульманский Новый год так и не стал народным праздником и остался бледным дворцовым празднеством, во время которого также дарили друг другу подарки[2968].

Бытовавший при дворе Аббасидов обычай разбрасывать розы тоже, вероятно, ведет свое начало от какого-либо праздника природы. Передают, что любитель роскошной жизни ал-Мутаваккил приказал вычеканить для этого 5 млн. дирхемов и окрасить их в красный, желтый, черный и другие цвета, чтобы разбрасывать придворной челяди[2969]. Каирскому повелителю в какой-то определенный день тоже выстроили в Кальюбе, где выращивали особенно много роз, дворец роз, в котором состоялся великий пир[2970].

Оба канонических праздника (‘ид) — праздник жертвоприношения и праздник окончания месяца поста — наряду с персидским Новым годом были основными праздниками, когда жители Багдада предавались пиршествам[2971]. В Басре для этого на протяжении целого года откармливали баранов и продавали их на праздник по 10 динаров за голову[2972]. В Каире при большом стечении народа по главным улицам проносили роскошно убранный праздничный стол халифа, причем шествие возглавляли начальник полиции и инспектор промыслов. На столе кроме всего прочего расставлены были изделия из сахара; так, например, в 415/1024 г.— семь больших дворцов, в 439/1047 г.— апельсиновое дерево; все было сплошь из сахара; цепи из кренделей и другие лакомства наполняли эти дворцы, и народ имел право разбирать их[2973]. Оба этих ‘ида являлись единственными большими праздниками, которые в качестве мусульманских разрешалось справлять с официальной мусульманской роскошью. Таким образом, торжественнее всего они отмечались там, где сильнее было выражено чувство приверженности к исламу, как, например, в Тарсе[2974], куда со всей империи стекались поборники веры, а позднее, после потери Тарса, великолепнейшими ‘идами славилась Сицилия[2975]. Что же касается праздника жертвоприношения (‘ид ал-курбан), то он, должно быть, всегда производил отталкивающее впечатление из-за массового убиения беззащитных животных.

Рамадан был временем наиболее радушного гостеприимства. За время этих ночей везир Ибн ‘Аббад угощал в своем доме тысячи людей и за один этот месяц расходовал больше, чем за все прочие месяцы года, вместе взятые[2976]. Благодаря усилившемуся в благочестивых кругах почитанию пророка приблизительно с 300/912 г. стали праздновать день его рождения, что для людей старой веры явилось досадным новшеством. Благочестивый ал-Караджи (ум. 343/954) прерывал свой пост лишь в дни обоих ‘идов и в день рождения Мухаммада. В VI/XII в. фатимидский халиф вынужден был запретить как противозаконные уже четыре праздника дней рождения: пророка, ‘Али, Фатимы и правящего халифа[2977]. Однако, как сообщают, первым, кто торжественно справлял день рождения пророка (маулид ан-наби), был эмир Абу Са‘ид Музаффар ад-Дин из Арбелы (ум. 630/1233)[2978]. Во время этого праздника особым вниманием пользовалась легенда о Мухаммаде, а особенно история его ночного вознесения на небо (ми‘радж), что во многом соответствовало развитию жанра биографий пророка.

Из числа семейных празднеств, безусловно, самым важным был день обрезания. Этот обряд еще не стал «частным» делом, ибо в нем сохранилось многое от древних праздников по случаю достижения зрелости. Испытывали какое-то замешательство перед обрезанием одного только мальчика, поэтому халиф ал-Муктадир велел произвести этот обряд одновременно над пятью своими сыновьями, присовокупив к ним еще группу сирот, которых так щедро одарили, что это обошлось, как передают, в 600 тыс. динаров[2979]. О 340/951 г. сообщает современник ал-Джаззар: «Исма‘ил ибн Ка’им (Фатимид) приказал переписать сыновей полководцев и военачальников вплоть до сыновей рабов, солдат и нищих в городе Кайраване и в других городах, чтобы совершить над ними обряд обрезания и одарить их. Оказалось их свыше 10 тыс., так что каждый день производили обрезание, вручали подарки и угощали от 500 до 1300 человек. Каждому в зависимости от ранга вручал он от 100 динаров до 100 дирхемов и еще меньше. Праздник длился 17 дней. Я слыхал от одного придворного, что на это было затрачено 200 тыс. динаров. Такие траты и такого празднества до той поры никто не видывал»[2980]. Одним из самых великих праздников III/IX в. был также день обрезания <будущего> халифа Ибн ал-Му‘тазза, который, как передают, стоил его отцу сказочной суммы в 86 млн. дирхемов[2981]. Однако судьбе было угодно, чтобы человек, так обласканный отцовской любовью, после недолгого правления был убит, а его сын как нежеланный наследник с трудом перебивался всю жизнь и умер в нищете.

Наряду с этим обрезанием наиболее известными придворными празднествами ранней поры ислама были свадьбы. Свадьба Харуна ар-Рашида стоила 50 млн. дирхемов, а расходы на свадьбу ал-Ма’муна достигли 70 млн.[2982] В 310/922 г. одна из высокопоставленных придворных дам впала в немилость из-за того, что отпраздновала бракосочетание своей племянницы со слишком уж великой роскошью[2983]. В этих случаях и народ тоже стремился показать себя богаче, чем он был на самом деле,— для этого можно было взять напрокат украшения, ковры и утварь[2984].

Важным праздником был и день кровопускания, когда люди получали подарки от знакомых и ели лучше, чем обычно[2985]. Операцию эту производил цирюльник, получавший за это около 300/912 г. по полдирхема[2986].