Мусульманский Ренессанс

6. Администрация

В государстве халифов провинции сосуществовали более или менее независимо друг от друга, наподобие федеральных штатов (земель). Центральная власть сносилась с ними не через отраслевые министерства, а в обратном порядке, т.е. каждая область имела в Багдаде свое министерство (диван), которое и вершило там ее дела. А каждое министерство состояло из двух отделов: «основного» отдела (асл), который занимался распределением и сбором налогов[554] и, по всей вероятности, заботился о податных сословиях, т.е. занимался административной деятельностью, и отдела «ведомства финансов» (зимам)[555]. Только халиф ал-Му‘тадид (279—289/892—902) — самый толковый правитель III/IX в.[556] — первый объединил ведомства областей в «ведомство двора» (диван ад-дар)[557] с тремя подотделами: министерством по делам Востока (диван ал-машрик), министерством по делам Запада (диван ал-магриб) и министерством по делам Вавилонии (диван ас-савад, или ал-харадж). Одновременно все финансовые отделы трех министерств были объединены под одним началом[558]. В 300/912 г. были объединены также и «основные» отделы этих министерств с одним-единственным чиновником во главе[559], так что в новом столетии имперский административный аппарат состоял из двух отраслевых министерств: внутренних дел (усул) и финансов (азимма). Этим главным министерствам подчинялся целый ряд ведомств, также именовавшихся «диванами», подобных тем, что обычно имела каждая провинция. Однако поскольку государственный канцлер (везир) — глава центральной власти — сам правил провинцией Вавилония, то некоторые представительства этой провинции в Багдаде являлись в то же время и имперскими ведомствами. К четкому разграничению их функций так никогда и не пришли. Несколько слов об этих ведомствах.

1. Военное ведомство (диван ал-джайш). Оно состояло из палаты военных расходов (маджлис ат-такрир) и палаты набора войск (маджлис ал-мукабала). Некоторые воинские соединения, как лейб-гвардия, и различные отряды в провинциях (бу‘ус), управлялись отдельно[560].

2. Ведомство расходов (диван ан-нафакат) в Багдаде, предназначенных главным образом для нужд двора, так как большая часть Вавилонии была сдана на откуп и откупщики должны были покрывать необходимые издержки двора. В состав этого ведомства входили:

а) палата жалованья (маджлис ал-джари) — главным образом по делам жалованья придворным чиновникам (хашам);

б) палата провиантского довольствия (маджлис ал-анзал), производившая расчеты с поставщиками хлеба, мяса, убойного скота, сладостей, льда, фруктов, дров, масла и т.п.;

в) фуражная палата, которая вела расчеты за поставку фуража для лошадей и т.п., а также для содержавшихся на государственные средства диких животных, производила выплату жалованья персоналу конюших и сторожей и, наконец,— оплату строительных счетов, землемеров, архитекторов, поставщиков гипса, кирпича, извести и белой глины, поставщиков тикового дерева и резчиков по тику, плотников, живописцев и позолотчиков;

г) палата по чрезвычайным случаям (маджлис ал-хавадис);

д) палата составления документов;

е) палата копий[561].

3. Государственное казначейство (диван байт ал-мал). В Багдаде оно являлось контрольной инстанцией между ведомством расходов и министерством внутренних дел. Туда поступали списки статей доходов еще до того, как они направлялись в министерство, а кроме того, все указания ведомств расходов должны были получить визу государственного казначейства[562].

В 314/926 г. было издано предписание еженедельно представлять везиру книги учета движения (рузнамеджат) государственной казны в Багдаде, чтобы он постоянно был в курсе наличия кассы. А до этого времени данные о закрытии (хатма) каждого месяца обычно представлялись в середине следующего[563].

4. Ведомство конфискаций (дар ал-мусадарин)[564]. Платежные ордера его жертв выписывались в двух экземплярах — один поступал в это ведомство, а другой — везиру[565].

5. Канцелярия оформления документов. На Востоке она именовалась диван ар-раса’ил, а в фатимидском Египте — диван ал-инша’[566]. В начале V/XI в. начальник этой канцелярии в Багдаде получал 3 тыс. динаров в год кроме поборов, которые вырастали из оформления всевозможных документов и грамот о назначении (сиджиллат, шухудат и кутуб ат-таклидат), изготовление которых наряду с корреспонденцией халифа и являлось основной обязанностью этого ведомства[567].

6. Главное почтовое ведомство (диван ал-барид). Его начальник «инспектирует чиновников почтовых трактов и заботится об их жалованье. Он обязан знать все тракты, чтобы быть советчиком халифу во время его путешествий или при отправке войска. Он должен прежде всего пользоваться доверием правящего халифа, ибо к нему поступают послания со всех сторон, он доставляет их по адресам и заботится затем о том, чтобы донесения почтмейстеров (асхаб ал-барид) и иные известия представлялись халифу»[568].

Служба связи в империи была весьма высоко развита. Так, правитель Багдада имел возможность послать Ибн Тулуну в Египет туфлю из дома одной из любовниц Ибн Тулуна, о существовании которой знали лишь самые интимные его друзья. Послана она была с угрозой: кто это может, тот и жизнь его держит в своих руках[569]. Чаще всего почтмейстер являлся официальным осведомителем (сахиб ал-хабар), которому его шпионы (‘айн, т.е. «глаз») доносили все новости. Это византийское наследство. Еще при императоре Константине Великом его коллеги, которые к тому же именовались почтмейстерами (veredarii), обеспечивали службу информации[570]. И подобно тому как в наше время клика репортеров, так уже и в те времена литераторы добывали себе кусок хлеба, подвизаясь на поприще службы информации[571]. Грамота о назначении одного почтмейстера от 315/927 г. обязывала его докладывать вплоть до мельчайших подробностей о налоговых чиновниках, о возделывании земли, о положении подданных, об образе жизни судейских чиновников (хуккам), о деятельности монетного двора, о ведомстве, контролировавшем государственных пенсионеров (аулийа). Он обязан был вести книгу о курьерах своего района, куда заносить их число, имена и жалованье, а также число трактов, их протяженность в милях, станции, должен был обеспечивать возможно скорую обработку сумок с почтой. Донесения должны быть отдельными для каждого класса чиновников, судей, полицейских чинов, налоговых агентов и т.п.[572]. Осведомители должны были сообщать не только важное с точки зрения политики, но вообще все, что представляет интерес. В 300/912 г. один из таких осведомителей из Динавера пишет, что его доверенное лицо в другом городе сообщило ему следующее: мул такого-то принес там жеребенка, что всех повергло в изумление. «Я велел доставить мне мула и жеребенка и обнаружил, что мул светло-карей масти, а жеребенок хорошо сложен, со всеми конечностями и свисающим хвостом»[573].

7. Кабинет халифа (диван ат-тауки‘). Туда поступали все прошения, подаваемые на имя повелителя, после их рассмотрения в «ведомстве двора» (диван ад-дар, см. выше). По их исполнении они возвращались обратно в ведомство двора, которое передавало их в соответствующие министерства[574]. Резолюцию писали на самом прошении, и тут уж могла проявить себя остроумная лаконичность повелителя или его секретаря. Сообщается, что резолюции Бармакида Джа‘фара, управлявшего этой канцелярией при Харун ар-Рашиде, собирались любителями. За каждую платили по одному динару[575].

8. Ведомство печати (диван ал-хатам), где распоряжения халифа после их выверки в разных министерствах и канцеляриях в его присутствии скреплялись печатью[576].

9. Ведомство вскрытия печати (диван ал-фадд), где вскрывалась деловая корреспонденция халифа. Раньше эта корреспонденция поступала непосредственно к самому халифу, теперь же она доставлялась везиру, который распределял письма по министерствам. Так диван ал-фадд превратился в кабинет везира, а глава его стал теперь секретарем везира. В министерстве по делам Вавилонии это ведомство сохранило, по-видимому, еще более старое название «почтовая палата» (маджлис ал-аскудар)[577]. Оба этих ведомства, которые около 300/912 г. мы находим уже объединенными под началом одного чиновника, ежемесячно приносили ему доход в 401 динар[578].

10. Государственный банк (диван ал-джахбаза), в который текли комиссионные, взимавшиеся при обмене мелких денег на крупные (кусур), прибыль от ажио[579] на различные денежные курсы (равадж), все, что зарабатывали на системе задатков и просроченных платежей, а также и другие, мне непонятные поступления. Некоторые брали на откуп государственный банк в провинции за большие деньги, возвращая их себе обратно путем незаконных действий[580].

11. Ведомство благотворительности (диван ал-бирр ва-с-садака)[581].

К началу IV/X в. министры (сахиб диван) делились на три ранга[582]. Самое большое жалованье получал министр по делам Вавилонии — 500 динаров в месяц[583], другие — приблизительно одну треть этой суммы. При халифе ал-Му‘тадиде (279—289/892—902) на содержание всех министерств, начиная от самого министра и вплоть до привратников, а также и на расходы на бумагу из тряпья и папирус из бюджета опускалось 4700 динаров в месяц. К этому присоединялось еще жалованье везиру, затем жалованье писарей ведомства платежей и казначеев, которые оплачивались из сумм, отпускаемых на жалованье для вычеркнутых из списков наемников, и из штрафов, налагаемых на всадников, не имевших лошадей; таким образом, их жалованье строилось на дополнительном вознаграждении, определяемом их бдительностью[584]. Деньги должны были выплачиваться в первую неделю месяца[585]. В начале IV/X в. был введен обычай, позднее ставший излюбленным, выплачивать за год меньше двенадцати месячных окладов. Так, в 314/926 г. большинство чиновников получало лишь десять окладов, и, как водится, больше всего от этого страдали более мелкие чиновники, а почтмейстеры и казначеи получали только за восемь месяцев[586]. Однако имелась возможность безубыточного существования посредством совмещения нескольких должностей; так, около 300/912 г. один и тот же чиновник был министром внутренних дел, начальником кабинета халифа (диван ат-тауки‘) и государственного казначейства (байт ал-мал)[587].

Во главе провинций наряду с командующим воинским соединением (амир) стоял и гражданский правитель (‘амил), которого именовали «сборщиком податей», ибо его основной обязанностью являлась доставка налогов с провинции в государственное казначейство. Он же должен был производить необходимые расходы на нужды своей провинции, так как центральное казначейство заботилось только о дворе, министерствах и Багдаде[588]. Оба главы провинции пользовались равным церемониалом канцелярского стиля (куриалиями)[589], общие указы везира всегда одновременно поступали обоим[590]. И все же командующий стоял выше хотя бы уже в том отношении, что с его должностью было связано право «предстояния на молитве» — привилегия, выделявшая его как благороднейшего мусульманина его провинции[591]. Если оба начальника хорошо ладили между собой, то могли делать что им заблагорассудится; например, в 319/931 г. амир и ‘амил Фарса и Кермана договорились между собой не направлять больше налоговые суммы в Багдад и долгое время выдерживали это[592].

Если же кто-нибудь один брал на себя оба эти поста, то он становился как бы неограниченным властителем своей провинции; вот почему честолюбивый тюркский военачальник Беджкем в 325/937 г. соглашался отправиться в Хузистан только в том случае, если ему передадут там «армию и поземельный налог»[593]. Официально так обозначали, например, должность Ахмада ибн Тулуна, а также и Ихшида — двух неограниченных властителей Египта[594].

Дионисий из Телльмахры (ум. 229/843) в конце своей хроники сетует по поводу огромного числа чиновников, которые всеми способами пожирают хлеб бедных[595]. В небольшом городке Ракка на Евфрате сидели, например: 1) кади, 2) налоговый чиновник, 3) командующий гарнизоном, 4) почтмейстер, чтобы докладывать халифу о положении в области, 5) управитель коронными угодьями (савафи), 6) начальник полиции[596]. Такой же штат начальства стоял во главе каждого из тридцати шести округов империи Саманидов[597]. И значительную часть из этого слишком обильного начальства выгоняли прочь при кончине того везира, который их поставил. Тогда они слонялись без дела по улицам столицы и затевали склоки до тех пор, пока их партия вновь не становилась у кормила власти,— точно так же, как еще и в наши дни в Испании и до недавнего времени в Соединенных Штатах Америки. Или же они сеяли смуту и раздор в провинции. Когда к правителю в Исфагане вновь заявился один из таких ищущих места чиновников с целой кучей рекомендательных писем из Багдада, то тот, выйдя из терпения, воскликнул: «Вы, не имеющие мест, вы просто бич страны; каждый день к нам приходит кто-нибудь из вас, требуя должности (тасарруф) или подачки. Если бы у меня в руках были сокровища всей вселенной, то и они уже иссякли бы»[598].

Мудрый султан ‘Адуд ад-Даула платил таким людям жалованье и за время пребывания их без работы, которое высчитывал затем после определения их на должность[599].

Первым установил в Египте твердые ставки (маратиб) чиновникам Ихшид[600]. А Фатимиды целиком переняли его организацию дела. Они откровенно намеревались поделить государство между своими приверженцами, потому что Джаухар, оставив, правда, всех чиновников на их постах, придал каждому по магрибинцу[601]. Когда же те вскоре проявили себя превеликими нарушителями спокойствия, то уже не могло быть и речи о том, чтобы оттеснить издавна сидящее на своих местах чиновничество, сплошь христианское. По дошедшему до нас описанию системы административного управления при Фатимидах везир, правда, получал столько же, сколько и его коллега в Багдаде,— 5 тыс. динаров в месяц, но зато оклады министров были в Каире значительно скромнее: начальник бюро корреспонденции (диван ал-инша’) получал 120 динаров в месяц, глава казначейства (сахиб байт ал-мал) — 100, прочие начальники— от 70 до 30 динаров. В III/IX в. один начальник канцелярии в Египте взял на работу толкового чиновника, который мог самостоятельно отвечать на письма, определив ему жалованье 40 динаров в месяц[602].

В противоположность армии, где среди офицерского состава встречаются почти исключительно имена несвободных, сословие чиновников было целиком сохранено за свободными[603]. Эту карьеру избирали главным образом персы. «Персы захватили должности, раньше их занимали Бармакиды, а теперь Мазераййиты и Фарьябиты»[604]. Принимая во внимание отчетливо выраженный финансовый характер функций чиновника, он имел много общего с купцом, а ведь персы по всей империи как раз и были самыми ловкими торговцами. Так, в наше время один австрийский чиновник, организовавший в Персии почтовую службу, сообщает: «Каждый перс чувствует себя способным ко всему, что угодно, и он никогда не постесняется сегодня занять пост и исполнять функции высокого чиновника гражданского ведомства, а завтра — руководящую военную должность»[605]. Это древняя черта персидского характера. Писарь багдадского султана Бахтийара чувствовал себя настолько многосторонне одаренным, что сумел даже добиться должности военачальника (исфахсалар), из-за чего, правда, он в 358/969 г. вынужден был бежать из Багдада[606].

Жизненный путь чиновников коренным образом отличался от положения юристов или ученых. Чиновники являлись главными носителями светской образованности (адаб) и брали от богословия ровно столько, сколько этого требовало их образование. Различие это проявлялось также и внешне: чиновники никогда не носили спускающейся на затылок головной повязки ученых (тайласан), а только светское платье (дурра‘а)[607]. Когда везир ал-‘Утби принуждал ученого Ибн Зухла (ум. 378/988) занять пост начальника имперской канцелярии (диван ар-раса’ил), то везиру пришлось разъяснить ему, что он по-прежнему останется в пределах сословия ученых, ибо пост этот в Хорасане был юридическим по своим функциям[608]. С другой стороны, халиф отказывался сделать какого-либо ученого везиром, так как в этом случае повсюду пойдет молва, что он-де не имеет в своем государстве ни одного дельного чиновника (катиб)[609].

Существование такого светского сословия чиновников составляло основное различие между мусульманской империей и Европой эпохи раннего средневековья, где только писец имел классическое образование. Эта особенность отнюдь не принесла пользы исламу, так как чиновничество, занятое чисто внешней стороной своей деятельности и пребывая в состоянии интеллектуальной косности, редко рождало страстных борцов за веру. В силу этой особенности чиновничье сословие было удобным прибежищем для образованных противников церкви, которые спасались в его рядах от гнета и раздоров, царящих в духовной жизни империи. Еще и в наши дни какой-нибудь пустой и самодовольный эфенди представляет собою большее препятствие прогрессу, чем самый ограниченный богослов. Основные правила норм морали чиновника и судьи благочестивой легендой приписываются ‘Омару I. Это он, как считается, возложил на своих чиновников соблюдение четырех нижеследующих правил: 1) никогда не ездить верхом на лошади; 2) не носить платья из тонкой материи; 3) никогда не есть лакомств; 4) никогда не закрывать двери перед нуждающимися и не держать секретаря для приема просителей (по-арабски «отказывающий» — хаджиб)[610].

Однако уже в III/IX в. в жизни чиновников злую роль стали играть деньги. Все стоило денег, и прежде всего само место[611], а уплаченные за место деньги приходилось возмещать нечестным путем. «Глава ведомства добывал деньги, получая жалованье за тех служащих, которые не поступали на работу, за людей, которые вообще не существовали, причем делалось это путем занесения слуг (гилман, вукала и хаваши) в ведомости на получение жалованья под видом юристов или писарей; посредством того, что на бумагу списывалось больше, чем ее фактически получали, или же продажей части поступившей бумаги на сторону»[612]. Гражданский правитель Египта (‘амил) получал блестящее жалованье в 3 тыс. динаров в месяц; из этой суммы он, правда, должен был также покрывать расходы на содержание своих контор, однако он подсчитал, что этой суммы ему не хватит, если принять во внимание подарки, которые нужно делать командующему войском, двору и везиру. Даже фаворитку халифа чиновники преследовали до тех пор, пока сам повелитель не посоветовал ей укротить «писарей» подарками[613]. Поэт Ибн ал-Му‘тазз (ум. 296/908) называет чиновников «желчными набатейцами с набитым брюхом, в то время как народ тощает»[614]. А благочестивые люди той эпохи так же, естественно, смешивали в одну кучу чиновников и грешников, как Новый Завет — мытарей и грешников. Один набожный гравер отказался за 100 динаров выгравировать драгоценный камень чиновнику, в то время как сделал такую же работу купцу за 10 дирхемов; другой — отверг 500 динаров, пожертвованных ему купцом. Друзья уговаривали его: этот поступок можно было бы понять, если человек не желает иметь ничего общего с казенными деньгами, ибо такие деньги всегда подозрительны, но ведь это же деньги купца, им самим заработанные[615]. Третий порицал сам себя за то, что садится за стол с одним чиновником; правда, он находит себе оправдание: чиновник, мол, покупает продукты честным путем[616]. «Однажды, когда Ахмад ибн Харб сидел в кругу старейшин и знатных горожан Нишапура, которые пришли засвидетельствовать ему свое почтение, в комнату вошел его сын — пьяный, бренча на гитаре и распевая песни. Ни с кем не здороваясь, он нахально пересек комнату. Ахмад, заметив смущение гостей, спросил: „Что с вами?“ Они отвечали: „Нам стало стыдно оттого, что этот парень в таком виде проходит мимо тебя“. Ахмад ответил на это: „Его следует простить. Однажды ночью мы с женой лакомились кушаньем, присланным нам одним соседом. В ту ночь был зачат этот сын, мы заснули и проспали время молитвы. На следующийдень мы осведомились у нашего соседа, откуда пища, которую он нам послал, и узнали, что она была со свадебного пиршества в доме одного правительственного чиновника“»[617].

Вместо слов «до свидания» при расставании одни серьезно, а другие в шутку говорили: «Кайтесь за определение на должность». А когда один отставной чиновник, соблазнившись тепленьким местечком, вновь поступил на службу, его прозвали «отступник»[618]. Однако общая точка зрения рассматривала нечестное отправление должности как нечто едва ли затрагивающее честь. Авторы хроник даже удивлялись, если высокопоставленные чиновники оказывались честными людьми. Так, сообщается, будто умерший в 314/926 г. управляющий государственным казначейством не оставил после себя денег[619]. Неоднократно заподозренные или даже уличенные в растрате чиновники после уплаты ими растраченных денег или оставлялись на посту, или позднее опять назначались на ту же должность. Но не всегда так обстояло дело; надежное сообщение считает основателем подобной системы Ихшида, наместника Египта, который вообще являл собою финансиста, свободного от предрассудков[620]. Когда с кем-нибудь из чиновников что-либо случалось, то более удачливые коллеги и его подчиненные организовывали подписку, чтобы облегчить ему выплату штрафа[621]. Потребовался такой неистовый благочестивец, как ал-Хаким, чтобы в 404/1013 г., как простому вору, отсечь обе руки начальнику одного министерства за совершенную тем растрату. Впрочем, тот же ал-Хаким вновь поставил в 409/1018 г. этого человека с отрубленными руками на пост главы ведомства расходов, а в 418/1027 г. он даже стал везиром[622].

Развращенность чиновничьего сословия сказалась в империи халифов также и в профессиональном заболевании — титуломании и в напыщенно-замысловатых формах официальной переписки — бедствий, которые вспыхнули в IV/X в. и продолжают свирепствовать и по сей день. Весьма большое значение придавалось высокопарной формуле вежливости в адресовке и обращении деловых писем, в то время как подпись в противоположность европейской традиции, к счастью, формулировалась очень кратко. Это явление начало развиваться еще в III/IX в. До того обращение было простым: отцу такого-то от отца такого-то. Однако ал-Фадл ибн Сахл ввел в 200/815 г. формулу: такому-то, да хранит его Аллах, от такого-то[623]. Затем дело стало быстро развиваться. Мы располагаем перечнем градаций формул обращения, которые употреблялись везиром в начале IV в. Главнокомандующий Сирии имел право на «Аллах да придаст тебе силы, да хранит твою жизнь, да будут милость его и благодеяния его к тебе щедрыми», а мелкий провинциальный офицер на формулу «Аллах да хранит тебя и да простит тебе»; низшая ступень, а именно местные почтмейстеры и правительственные банкиры, имели право только на «Да сохранит тебя Аллах»[624]. К вельможам и везирам в начале века обращались «Наш господин» (сайидна) или «Наш покровитель» (маулана) и притом на «ты». Но уже в 374/984 г. два везира титуловали себя «Великий сахиб» и «Учитель, покровитель и наставник мой» — в 3-м лице[625].

поет ал-Хваризми (ум. 383/993).

Верховный кади ал-Маварди получил в 429/1037 г. титул акда ал-кудат — «наирешающий судья». Некоторые богословы осуждали его за это, но в то же время считали законным, что эмир Джалал ад-Даула стал именоваться титулом «великий царь царей», что ал-Маварди опять-таки считал посягательством на титулатуру бога (см. гл. 9 — «Двор»). Позднее все судьи именовали себя акда ал-кудат[627]. И в этом халиф ал-Хаким пытался повернуть вспять уже раз установленное. После того как он сначала с особенной щедростью направо и налево раздавал всевозможные титулы, в 408/1017 г. он упразднил все титулы, за исключением семи самых высоких, разумеется, для того чтобы вскоре опять ввести их[628].

Секретарь халифа ал-Кадира (381—422/991—1031), как передают, ввел еще и поныне повсеместно бытующую формулу вежливости — «присутствие», т.е. и в такой мелкой детали IV/X в. установил закон для современности. Это он первым обратился к везиру: «высокое везирское присутствие» (ал-хадра ал-‘алийа ал-вазирийа). Считается, что этот же человек также впервые применил в отношении халифа описательный титул: «святейшее пророческое присутствие», что затем стало всеобщим обычаем. К нему также восходит причудливая выдумка именовать халифа «служба», «так что я имел возможность читать начертанное рукою кади Ибн Абу-ш-Шавариба: „Слуга высокой службы такой-то“»[629]. Халиф ал-Ка’им даровал своему везиру (убит в 450/1058) три титула: ра’ис ар-ру’аса (глава всех глав), шараф ал-вузара (честь везиров), джамал ал-вара (совершенство рода людского)[630].

Напротив, по-древнему простым остался стиль судебных органов: верховный кади всегда обращается к судьям в своих посланиях только по имени[631].

По пятницам и вторникам все присутственные места были закрыты. Сообщается, что так было определено халифом ал-Му‘тадидом (279—289/892—902) — «по пятницам, потому что это был день молитвы и он любил этот день, ибо в свое время его придворный наставник по пятницам освобождал его от учебных занятий. А кроме того, посреди недели людям необходим день для отдыха и устройства своих личных дел»[632].