Мусульманский Ренессанс

25. Ремесла

Из числа трех основных потребностей человеческого тела — пищи, одежды и жилья — для жителей Переднего Востока самым важным являлась одежда. Искусство одеваться достигло высшего совершенства, а почти все внутреннее убранство сводилось к бесчисленным цветным занавесям. Вести роскошный образ жизни означало здесь прежде всего хорошо одеваться, а жить в уюте — иметь на стенах и на полу красивые ковры. В жизнеописании аскета ат-Туси (ум. 344/955) особо отмечается: «У него совсем не было ковров»[3226]. Таким образом, ковроткацкое производство было распространено повсюду и считалось самым важным ремеслом. Отдельные типы ковров являлись прямо-таки составной частью национального убранства, ибо совершавший путешествие по империи мог по обстановке комнаты определить, в какой провинции он находится. В то время ковры подразделялись на три основных типа: 1) ковры на стену (ситр), 2) ковры для пола (бусат) и дорожки (нахх) и 3) ковры, которые не были предназначены, чтобы по ним ходить (намат)[3227]. К этому присоединялись еще и более мелкие разновидности: молитвенные коврики, стеганые одеяла, подушки под спину, под голову и прочие подушки[3228].

Несмотря на то что в Верхнем Египте уже давно возделывался хлопок[3229], в IV/X в. он не выступает как египетский продукт, и создается впечатление, что в теперешней стране лучшего хлопка он в то время не играл никакой роли[3230].

Текстильной специальностью Египта был лен, произраставший главным образом в Файюме[3231] и даже вывозившийся в Персию[3232]. Мумии запеленывались исключительно в полотно. Техника обработки волокна была настолько направлена на производство тончайшего полотна, что даже немногие шерстяные товары производились аналогичным способом: Таха в Верхнем Египте славилась своими тонкими шерстяными тканями[3233]. Центрами производства полотна в Египте были Файюм и «озеро Тинниса» в устье Нила с населенными пунктами Тиннис, Дамиетта, Шата и Дабик. Раньше именно последний был главным местом: производства этого полотна, так как самая прославленная ткань называлась по нему «дабикской», но в IV/X в. важнейшими центрами полотняной промышленности стали Тиннис и Дамиетта. Специфически египетской особенностью было производство некрашеного белого полотна. «Египетские ткани белы, как пленка вокруг содержимого яйца, йеменские — как весенние цветы»,— говорили в эпоху Омейядов[3234]. Эти ткани ценились на вес серебра[3235]. Они были настолько плотно сотканы, что это давало возможность громкий crepitus ventris сравнивать с шумом, возникающим при их разрывании[3236]; их использовали как материал для географических карт[3237]. Стоимость куска этого полотна доходила до 100 динаров, но так как в нем часто имелись еще и золотые нити, то иногда он обходился вдвое дороже[3238]. Роскошные изделия ткачей из Тинниса, так называемые бадана, вырабатывавшиеся для халифа, сразу же ткали в форме облачения, так что их не нужно было ни кроить, ни шить. В них содержалось всего лишь 2 унции льняной нити, все остальное было золото; стоили они 1000 динаров[3239]. Дорогие завесы из Файюма длиной 300 локтей стоили 30 динаров пара[3240].

В IV/X в. мода запретила мужчине появляться в крашеной, пестрой одежде, и поэтому дабикские одежды повсюду упоминаются на первом месте[3241]. В одну только Вавилонию Тиннис вывозил вплоть до 360/971 г. тканей на сумму от 20 до 30 тыс. динаров в год[3242]. Затем Египет перешел под власть Фатимидов, и вывоз был запрещен[3243], но зато в самой стране появилось пристрастие к длинным (сто локтей!) дабикским тюрбанам, длившееся с 365 по 385 г. (976—995)[3244]. Наряду с этими тканями существовала еще и редкая льняная ткань, «ажурная, как сито»[3245], называвшаяся касаб. Ее тоже красили, причем весь крашеный касаб поступал из Тинниса, а белый — из Дамиетты[3246]. Из него изготовляли повязки на голову, но главным образом накидки и покрывала для женщин[3247]. А в V/XI в. появилось новое модное изделие — абу каламун — переливающаяся разными цветами материя, которая изготовлялась в одном Тиннисе[3248].

По своему типу промышленность в дельте Нила была кустарной: женщины пряли, а мужчины ткали полотно. Торговцы тканями выплачивали им поденную заработную плату, а продавать они имели право только назначенным правительством посредникам. В начале III/IX в. ткач получал полдирхема в день, так что «ему не хватало на хлеб насущный»,— так, по крайней мере, жаловались местные жители проезжавшему патриарху Дионисию из Телльмахры[3249]. Из-за всевозможных поборов товары дико дорожали[3250].

На Востоке, в Фарсе, также был район производства полотна, главным городом которого был Казерун, называвшийся «Дамиеттой Фарса»[3251]. Там тоже различали египетские сорта ткани, дабикский, шерб и касаб — признак того, что оба эти производства были взаимно зависимы. А так как ал-Мукаддаси[3252] сообщает, что раньше лен ввозился из Египта в персидский прибрежный город Синиз, славившийся своим льняным касабом, в то время как теперь для этого чаще пользуются местным[3253], то это доказывает, что полотняное производство было пересажено туда из Египта и при этом — морским путем. Сначала оно было сконцентрировано на побережье: в Синизе, Дженнабе и Таввадже; лишь позднее, когда производство обрело независимость от египетского сырья, оно проникло в глубь страны. Так, например, лучший сорт персидского полотна еще назывался «тавваджским», в то время как он уже по большей части изготовлялся в Казеруне[3254].

Ибн ал-Балхи, составивший ок. 500/1106 г. свое описание Персии, следующим образом излагает процесс изготовления тавваджского полотна в Казеруне: лен мочили в прудах, затем трепали и пряли из него нить. Эту льняную нить отмывали в воде канала Рахбан; несмотря на то что воды в этом канале мало, она имеет свойство отбеливать льняную нить, в то время как в другой воде нить никогда не становится белой. Этот канал Рахбан является собственностью шахской казны, и доход с него принадлежит эмиру, так как казна разрешает пользоваться им только ткачам, которые ткут материал по ее заказу. Инспектор от казначейства осуществляет надзор, а посредники устанавливают настоящую цену ткани, опечатывая кипы, прежде чем их вручат чужеземным купцам. Последние полагались на маклеров и покупали эти необшитые кипы в том виде, как они перед ними лежали, и в каждом городе, куда эти кипы доставляли, интересовались исключительно лишь сертификатом казерунского маклера и продавали кипы, не вскрывая. Таким образом, нередко случалось, что партия казерунских кип свыше десятка раз переходила из рук в руки, причем кипы так и не распечатывались. Но теперь, в эти последние дни <т.е. во времена Ибн Балхи>, появился обман, люди стали нечестными и пропало всякое доверие, ибо товары с печатью казны зачастую оказывались низкосортными, и поэтому чужестранные купцы стали избегать казерунских изделий[3255].

За этим лишь исключением хлопчатобумажная ткань была для Востока тем же, чем для Запада полотно[3256]. Даже и касаб Казеруна порой изготовляли из хлопка. Хлопок пришел из Индии прямо на север, еще задолго до того, пока он распространился на запад и на восток. В Китае в XIII в. н.э. он был еще очень мало известен. Путевые записки Чан-чуня (1221 г. н.э.) говорят о нем в долине р. Или: там имеется сорт материи, именуемый тулума. Люди говорят, что соткана она из растительной шерсти. Эта шерсть похожа на пушок нашей ивы — очень чистая, тонкая и мягкая. Из нее делают нити, веревки, материю и стеганые одеяла[3257].

Еще в IV/X в. знаменитые хлопчатобумажные ткани (сабаниййат) шли из Кабула в Китай и Хорасан[3258]. В Вавилонии хлопок не выращивали. Ввозили его туда из Северной Персии — надо сказать, что еще и сегодня одна только Трансоксания ежегодно производит хлопка на 400 млн. марок,— из Месопотамии[3259], причем в Месопотамии эта культура распространилась из-за враждебной крестьянам плантаторской политики Хамданидов[3260]. В IV/X в. хлопок переселился также и в Северную Африку[3261] и Испанию[3262]. Все основные центры производства хлопчатобумажных тканей были расположены на востоке Персии: Мерв, Нишапур и Вам (восточный Керман). Спецификой последнего были покрывала с вытканными гирляндами стоимостью около 30 динаров за штуку, которые расходились вплоть до Египта[3263]. Напротив, тканью, изготовлявшейся в Мерве, была мягкая фланель[3264], слишком толстая для одежды. Поэтому ал-Мутанабби называет ее одеждой для обезьян[3265], а Абу-л-Касим издевается по ее адресу — «грубо сотканная, суровая мервская материя домашней работы, как повернешься, так и вылетит ветер»[3266]. Зато она ценилась как материал для повязок на голову[3267]. Даже и Туркестанская область хлопководства поставляла ткани в Вавилонию[3268], тогда как в Трансоксании самым редким материалом было полотно. Саманид Исма’ил подарил каждому офицеру в качестве драгоценного подарка по платью из полотна[3269].

Шелкоткацкая промышленность в противоположность хлопчатобумажной распространялась с запада, из Византии,— на восток. Традиция этого существовала еще и в рассматриваемое нами время[3270]. Все еще продолжался ввоз греческого атласа, больше того, это был самый важный предмет ввоза, поступавший через Трапезунд[3271]. В IV/X в. этот атлас все еще считался самым красивым[3272]. Большинство шелкоткацких предприятий в это время еще было сосредоточено в провинции Хузистан, где Сасаниды насадили это ремесло, заимствованное из Византийской империи. Вырабатывали камку, атлас, плюш и материалы из шелка-сырца. Напротив, шелкомотальное производство было на севере, на бывшем китайском тракте. Там, в Мерве и особенно в Табаристане, в горной стране южнее Каспийского моря, мотали крепкую абришимовую нить, которую вывозили во все стороны[3273] и из которой в расположенной по соседству Армении изготовляли прославленные пояса для штанов, стоившие 1-10 динаров[3274]. Тяжелые шелковые ткани (сийаб харир), которые вывозил Табаристан, указывают на прямое родство их с Китаем, ибо персидская шелковая промышленность предпочитала более легкие ткани.

Что же касается шерстяных ковров, то прежде всего различали персидские, армянские и бухарские. В Фарсе ткали подлинно «художественные ковры» (ал-бусут ас-сани‘а), причем самыми лучшими считались ковры, изготовленные с применением техники сусанджирд[3275]. Однако в ту эпоху выше всего ценили армянские ковры, т.е. малоазиатские, предшественники наших ковров из Смирны[3276]. Уже в доме омейядского халифа ал-Валида II пол и стены были покрыты армянскими коврами[3277]. Супруга ар-Рашида восседала на армянском ковре, а ее женщины — на армянских подушках[3278]. У одного ювелира, который около 300/912 г. был самым богатым человеком в Багдаде, превозносят лишь одни армянские и табаристанские ковры[3279], то же самое и в сокровищнице матери ал-Муктадира[3280]. Некий вассал подарил халифу ал-Муктадиру, между прочим, семь армянских ковров[3281]. Из персидских ковров также больше всего ценились те, что не уступали армянской работе[3282], хвалили лучшие персидские ковры и из области Исфагана за то, что они более всех остальных приближаются к роскошным армянским; правда, и сами по себе они также вполне удовлетворительны[3283]. Еще Марко Поло[3284] заметил: «В Армении ткут самые лучшие и самые красивые ковры». Вероятнее всего, причиной этой высокой оценки была армянская шерсть, которую ас-Са‘алиби ставит на первое место после египетской[3285], но в первую очередь это был знаменитый армянский красный цвет. «Красный — это цвет женщин, детей и радости. Красный цвет — самый лучший для глаз, так как от него расширяется зрачок, в то время как от черного он сужается»,— поучает ал-Мас‘уди в 332/943 г.[3286] На складе ковров в Каире чаще всего расхваливали красные ковры[3287], а о «малиновых коврах» египетского города Асьюта сказано: «Они похожи на армянские»[3288].

Покрывала, называвшиеся танафис, уже одним названием выдают свое греческое происхождение (tapetes). Вероятно, в Вавилонии раньше их ткали главным образом в христианском пограничном городе Хире, потому что позднее изделия ан-Ну‘маниййи все еще называли «хирские ковры»[3289]. Узоры на них продолжали оставаться теми же: чашечки цветов, слоны, лошади, верблюды, львы и птицы[3290].

По всей мусульманской империи маты плели из альфы (халфа), причем больше всего славились циновки из ‘Аббадана, небольшого острова, расположенного в устье Шатт ал-‘Араба[3291]. Их подделывали в Фарсе[3292], а также и в Египте[3293].

Местности, славившиеся своими товарами, снабжали их вытканной фабричной маркой — «производство (‘амал) такой-то местности», причем, естественно, что без мошенничества дело здесь не обходилось. Так, например, совершенно неизвестные местечки проставляли на своих занавесях хорошо себя зарекомендовавшие названия Басинна, а на ткани для одежды из Хузистана ставили штамп Багдада[3294].

В персидской провинции Сабур, как во французской Ривьере, процветала особая отрасль промышленности — парфюмерное производство. Там изготовляли десять сортов масел из фиалок, лотоса, нарциссов, карликовой пальмы, лилий, белого жасмина, мирты, майорана и померанцевой корки[3295]. Пробовали заняться этой прибыльной отраслью также и в Вавилонии: Куфа прибавила еще гвоздичное масло, а в производстве фиалкового масла даже превзошла персов[3296]. Сходное производство, но резко отличавшееся от первого, имело свой центр в расположенном на юге городе Джур. Там приготовляли ароматную воду, однако из совершенно других цветов: из розы, цветов пальмы, божьего дерева (кайсум), сафлора и вайды[3297]. Оттуда розовая вода вывозилась, по всему свету, «в Магриб, Испанию, Йемен, Индию и Китай»[3298]. Эти важные отрасли промышленности, о которых ничего не сообщают античные источники, возникли, должно быть, в эпоху ислама.

В это время среди жителей деревни и города больше уже не слышно о надоедливой повинности тяжкого помола зерна на ручных мельницах: на реках стояли плавучие мельницы[3299], на ручьях постукивали водяные мельницы[3300]. Одна только «чертова река» Джируфта в Кермане <т.е. р. Халил-руд.— Д. Б.> приводила в движение 50 мельниц[3301], а в Басре даже взялись за разрешение одной из наиболее современных проблем гидравлики: в устьях каналов, почти целиком питавшихся водой за счет прилива, были выстроены мельницы, вращаемые отступающей во время отлива водой[3302]. Только там, где не было воды, зерно, мололи при помощи скота[3303]. Жители марокканского города Иджли испытывали священную робость перед закабалением воды: «У них еще до сих пор нет ни на одном ручье мельниц, и когда их спрашивают, что их от этого удерживает, они отвечают: Как можем мы заставить пресную воду вращать мельницы?»[3304]. Большие плавучие мельницы Вавилонии стояли на Тигре, а не на Евфрате, а именно в Текрите, Хадисе, ‘Укбара, Барадане и Багдаде, к этому надо еще добавить прославленные мельницы в Мосуле и Беледе. Последняя работала сезонно, только в те дни, когда в Вавилонию водным путем поступал очередной урожай зерна. Что же касается мельниц Мосула, то о них мы имеем более подробные описания: состояли они только из дерева и железа и были подвешены на железных цепях посредине протока. Каждая мельница (‘арба) имела по два жернова, каждый из которых ежедневно перемалывал по 50 верблюжьих вьюков зерна[3305]. Самая крупная мельница Багдада — мельница Патрикия — имела 100 жерноставов и, как говорят, ежегодно давала 100 млн. дирхемов дохода[3306].

О лесопильнях нигде не упоминается.

Передают, что еще убийца халифа ‘Омара I, перс родом из Нихавенда, вызвался построить мельницу, которую будет вращать ветер[3307]. Однако в IV/X в. еще только Афганистан пользовался для ветряных, мельниц своими сильными и чрезвычайно упорными ветрами, как, например, бад-и сад-у-бист руз, который называется так потому, что дует 120 дней подряд[3308]. Эти ветры держатся еще и теперь: «Северный ветер начинает дуть около середины июня и держится два месяца. Ветряные мельницы построены исключительно в расчете на него. Они имеют восемь крыльев и стоят позади двух устоев, между которыми ветер прорывается как клин. Крылья установлены вертикально на отвесно же установленном столбе, нижний конец которого приводит во вращение жернов, расположенный над другим жерновом»[3309]. Мы видим, таким образом, настоящую ветряную турбину! Сведения, приводимые ал-Гузули (ум. 815/1412), говорят о том, что их можно было регулировать подобно нашим водяным турбинам, открывая и прикрывая отверстия. «В Афганистане все мельницы и водочерпальные колеса приводятся в движение северным ветром и поэтому ориентированы только по нему. Этот ветер дует там постоянно, летом и зимой, однако сильнее и упорнее летом. Иногда он прекращается один или два-три раза на дню или в ночи, и тогда в этой местности стоят все мельницы и все водочерпальные колеса. Затем он опять дует и они тоже приходят в движение. На мельницах у них устроены люки (манафис), которые открываются и закрываются, чтобы ветра попадало то больше, то меньше. Потому что, когда он дует слишком сильно, мука горит и выходит черной, порой даже жернов раскаляется и разваливается на куски»[3310].

В области производства бумаги III и IV века хиджры также произвели великий переворот, освободивший писчее дело от монополии одной страны и существенно его удешевивший. Пока писали на папирусе — существовала зависимость от Египта[3311], теперь же «китайская бумага, изготовлявшаяся только в Китае и Самарканде, вытеснила из употребления египетский папирус и пергамент, на которых писали предки»[3312]. В конце III/IX в. ал-Йа‘куби говорит лишь о двух небольших городах Нижнего Египта, еще занятых выработкой папируса[3313]. Даже сицилийский папирус теперь в очень ничтожном количестве перерабатывался в писчий материал для правительства, большей же частью из него вили корабельные канаты[3314], как еще в эпоху Гомера[3315]. «Можно принять с большой долей вероятности, что приблизительно к середине X в. н.э. переработка в Египте папируса в материал для письма полностью заглохла. С 323/935 г. совершенно прекращаются датированные папирусы, в то время как в 300/912 г. появляются датированные документы на бумаге»[3316]. В то время лучшей бумагой в империи была заимствованная из Китая бумага кагиз, которая, однако, в руках мусульман подверглась изменению, имевшему всемирно-историческое значение. Они уничтожили зависимость бумаги от тутового дерева и бамбукового тростника, изобретя бумагу из тряпья[3317]. В III/IX в. бумагу производили в одном только Мавераннахре[3318], однако в IV/X в. бумажные фабрики имелись в Дамаске, в палестинской Тивериаде[3319] и в Сирийском Триполи[3320]. Но Самарканд все еще был основным центром производства бумаги. Ал-Хваризми в шутку извиняет одного друга тем, что тот, мол, не пишет писем, потому что живет очень далеко от Самарканда, и поэтому бумага (кагиз) слишком дорога для него[3321]. Около этого же времени библиотекарь библиотеки правителя Шираза повсюду собирает самую лучшую бумагу: «самаркандскую и китайскую»[3322].

Изготовление точных астрономических и математических приборов в Харране, этом последнем пристанище древнего звездного культа, было связано со своеобразным религиозным положением города[3323], точность харранских весов вошла в поговорку[3324]. А в городе паломничества, Иерусалиме, уже тогда вовсю шла процветающая и ныне торговля четками[3325].