Мы — дети сорок первого года

ГУДЯТ ПРОВОДА ТЕЛЕГРАФНЫЕ

Есть ли на свете что более быстротечное, чем жизнь наша?.. Вот уже почти тридцать лет пролетело с тех пор, когда мы, пятнадцатилетние, собрались впервые в Ташлытауском педучилище; три десятка — мгновенных и долгих. Гизатуллин и Зарифуллин многие годы преподают в общеобразовательной школе русский язык и литературу. Аркяша теперь превратился в Аркадия Ивановича, он — директор школы в районном центре. Только Альтафи не пошел по педагогической линии, стал, в конце концов, председателем райпотребсоюза.

…Открываю дверцу машины и ступаю на тропу, по которой много лет назад шагал, помнится, с книгами под мышкой. На том месте, где прежде находилось наше училище, сооружен автопарк. Грустно, не успев напоиться светом, клонится к вечеру короткий осенний день, каменистая дорога, покрытая пленкою грязи, тянется блестящей лентой, уводит вниз, под невысокий холм. В низине — русская деревня, там тихо, пустовато, телеграфные столбы у дороги маячат. На землю плавно опускается вечер. В частых пятнах снега раскинулась плоская до горизонта земля. Там, далеко, где когда-то, помнится, стояли копешки соломы, плотным строем протянулись молодые сосны.

Тишина и покой. Поля уже опустели, над фермами, сияющими отчетливой белизной шиферных крыш, поднимаются струйки теплого пара. Прямые навесы укрывают янтарные, аккуратно выложенные поленницы, хлева благоухают свежим, хорошо просушенным зерном. Проносится крутой порыв северного сурового ветра, и становится слышно, как внизу, в русской деревне, гулко колотят: донк-донк! Держа в руке шапку, иду к лесу. Ветер дует оттуда, и мне в этот миг хочется крикнуть: «О ветер, ветрило! Зачем ты так сильно веешь?» И хочется спросить у обледенелых угрюмых столбов: «Помните ли вы наше детство? Есть ли где-нибудь память о нас? Седая история! Остались ли на твоих страницах наши слезы, скажи мне? Вот здесь, оглядывая эти самые столбы, набирались мы знаний, здесь мы узнали, что на свете, кроме наших упрямых быков, есть еще и прекрасное чувство Татьяны, здесь мы влюбились в Бэлу и неистово восхищались Левинсоном и Метелицей».

…Темная лесная тропа выводит меня обратно к каменной дороге. «Лес распахнулся перед ними совсем неожиданно…» Голос этот гремит у меня в ушах — словно с неба или, наоборот, из-под земли… Падает полный ветер, гудят телеграфные столбы. К ненастью? Буран или холодный дождь… а может, к ведру? В душе моей буран и дождь вперемешку…

Милосердная земля наша! Отчего-то люблю я именно такие дни твои: туманные, с бураном иль стылым дождем. Тогда ты мне кажешься надежнее и тверже. В жаркую, сухую погоду вспоминается мне одно засушливое лето, когда от зноя трескалась под ногами почва и по улицам носились пыльные удушливые вихри. А в такие дни вспоминаются ташлытауские спекулянты, торгующие из-под полы самогоном, облепленные мухами пивные бочки и мальчишки в лаптях и ярких щегольских галстуках.

Гудят телеграфные провода, машина по мокрой, блестящей, словно шелковая лента, дороге мчится в темноту, в ночь.

Прощай, земля моя, где встал я на ноги, где прозрел и увидел жизнь такой, какая она есть, — трудной, но с прекрасным светлым будущим!

Под фарами ледяно посверкивают ряды столбов. Хочется выскочить из машины и, вдыхая всей грудью осенний воздух, распарывая тьму холодного сырого вечера, разбрызгивая дождь и грязь, бежать по этой земле — все вперед и вперед…

И там, впереди, войдя в теплый дом среди скрипучих голых деревьев, встать перед пожилым очкастым человеком с длинными волосами и сказать, улыбаясь сквозь слезы:

— Здравствуй, Учитель!..