На островах дракона

4

Утром все видится в ином свете. Поднялось солнце, и кусачие насекомые скрылись в тени ветвей, а морские змеи уползли в открытое море.

При свете дня место, где мы выгрузились, выглядит гораздо веселее, чем в момент прибытия. Ближе к середине бухту окаймляет подковообразный холм, отделенный от побережья негустым поясом высокой травы.

Перевалить с нашим грузом через холм — об этом не может быть и речи, так что окончательно решаем разбить лагерь у его подножия. Для этого придется расчистить от кустарника площадку для двух палаток; едва приступаем к делу, как из травы молнией выскакивает великолепная зеленая змея и свертывается в оборонительную позу. Она принадлежит к ядовитому виду, близкому к американским гремучим змеям с дурной славой. Я с превеликой осторожностью ловлю ее рогатиной и сажаю в полиэтиленовый мешок, за неимением пока более комфортабельной клетки.

— Может, попытаешься подстрелить кого-нибудь на завтрак, — подсказывает мне Ги.

Я с радостью соглашаюсь на эту маленькую разведку острова, беру охотничье ружье, горсть патронов и карабкаюсь на холм. С вершины открывается панорама, от которой захватывает дух.

Справа внизу вьется узкая долина, на дне ее — галерейный лес[11] с большими деревьями, поднимающимися среди густого низкого кустарника. Слева у подножия холма расстилается саванна, несколько напоминающая кенийскую своей высокой жухлой травой и редкими купами колючих деревьев, дальше тянется цепь холмов, усеянных большими обломками скал и стройными пальмами лонтарами, верхушку которых венчает букет широких листьев. А дальше предстает во всей своей экзотической красе бухта Лохо Буайя — зеленая вода, окаймленная плотным поясом мангров, небольшие листочки которых отливают глянцем на солнце.

При виде такого великолепия неприятный осадок вчерашнего дня мгновенно улетучивается, и я в радужном настроении углубляюсь в галерейный лес, следуя по высохшему руслу какой-то речушки.

Кустарник колышется от воркованья тысяч горлиц и голубей. Первые — таких же размеров, как наши обычные горлицы, вторые — с оранжевыми, обведенными синевой глазами и нежно-серым оперением, по которому разбросаны белые капельки, кажутся не больше зяблика. Малые Зондские острова образуют как бы связующее звено между Явой и Австралией, так что там не редкость встретить птиц с обоих материков. Первые распространены в основном на Яве, а родина вторых — Австралия.

Немного дальше еще две птицы — австралийские славки — опять напоминают мне о близости Австралии. Внешне они похожи на больших синиц. Самец сидит на низком кусте, держа в клюве кузнечика. Им он кланяется серенькой самочке, испуская каждый раз нежный свист в расчете на ее благосклонность. Но красотка, не удостоив внимания, улетает, вконец озадачив ухажера, и тот остается сидеть с уже ненужным подношением, свисающим по обе стороны клюва, как усы.

Над моей головой, шурша крыльями, с оглушительным криком пролетает стайка белых попугаев какаду с зелеными хохолками и опускается в листву фигового дерева, усыпанного крупными белыми цветами.

Вдруг я подпрыгиваю: впереди, на белом речном песке, правильной синусоидой змеится след. С обеих сторон на равных промежутках видны большие отпечатки, будто оставленные человеческой ладонью с огромными когтями. Никаких сомнений, это может быть лишь след комодского варана — того самого дракона, на поиски которого мы отправились за три-девять земель! И, судя по расстоянию между следами, здесь гулял экземпляр солидных размеров. Без сомнения, это окрыляющее известие должно поднять настроение нашей группы. На сей раз мы попали на настоящий остров драконов! Теперь уже от нас зависит, сумеем ли мы довести до конца свою задачу и привлечь чудовище к объективам наших камер.

Осторожно идя по следу, я надеюсь втайне увидеть его автора и наталкиваюсь на стаю макак, трудившихся над стручками тамариндового дерева. Они тут же бросаются на землю и, вопя от ужаса, исчезают в чаще. Лишь один малыш нескольких недель от роду не в силах присоединиться к всеобщему бегству и остается на ветке, дрожит от страха и жалобно пищит.

Я подхожу ближе, он смотрит на- меня боязливо и с удивлением. Но вот по ветке медленно пополз какой-то жучок, и в тот же миг, позабыв про свой страх и отчаяние, детеныш макаки хватает его, аккуратно отрывает крылышки и лапки, затем целиком запихивает в рот и выкатывает на меня свои беспокойные глаза: эта большая белая обезьяна не собирается отобрать у меня лакомство?

Я в растерянности. Если мать не вернется за ним, детеныш обречен. Взять его с собой на воспитание? Это нетрудно, и я по собственному опыту знаю, что мучения начинаются, лишь когда пытаешься затем отделаться от своего слишком докучливого иждивенца. После двухдневных забот обезьянка окончательно привыкает к вам, и, что бы вы ни пытались сделать тогда — отпустить ее или потерять в лесу, бесполезно, она от вас не отстанет. Опять же это не редкий вид, который стоит везти с собой во Францию. А мы купили себе уже маленькую обезьянку Титину, с которой не оберешься хлопот, но о ней мне придется непременно рассказывать отдельно, поскольку в нашей жизни она занимает довольно видное место.

Так я продолжаю стоять в раздумье, как вдруг из зарослей слышится мелодичный посвист. И тотчас же детеныш, узнав голос матери, начинает пищать еще сильнее. Крики все приближаются, и вот, раздвинув ветви, показывается самка. Заметив меня, она не решается приблизиться, а лишь громче повторяет призыв, пытаясь уговорить малыша подойти к ней. Но дурачок не двигается с места, и закатывается детским плачем.

Не спуская глаз с этой сценки, я постепенно отхожу, пятясь назад, шагов на двадцать, и тотчас же обезьяна в три огромных прыжка добирается до ветки, где надрывается ее дитя. Косясь на меня, она бесцеремонно срывает его с ветки и ныряет в заросли.

Я рад, что не разрушил счастье столь дружного семейства. Продолжаю свой путь и метров через сто буквально натыкаюсь на двух здоровенных буйволов, улегшихся в тени тамариндового дерева. Разумеется, нечего и думать идти на этих громадин с дробовиком! А они, удивившись не меньше моего такой встрече, с необыкновенным проворством вскакивают на ноги и исчезают в чаще, откуда еще долго слышится треск и топот.

Наш остров поистине райский уголок для диких животных. Повсюду видны следы оленей и кабанов, значит, здесь водится крупная дичь. Драконам не грозит голодная смерть!

Внезапно над землей вспархивает какая-то большая темная птица. Я стреляю и подбираю курицу с фиолетовым оперением и длинными лапками с непомерно большими когтями. Научное название ее «мегапод», что по-гречески означает как раз «большие ноги»; она одна из самых любопытных представителей местной фауны. Эта птица с неяркой окраской, ведущая скромное существование в глубине леса, является «изобретателем» инкубатора, причем эта идея пришла ей в голову на много миллионов лет раньше, чем человеку.

Вот он: в нескольких шагах впереди на идеально ровной, очищенной от травы площадке я вижу холмик перегноя высотой около метра и четырех метров в диаметре. Это и есть инкубатор сорных кур[12], иначе большеногой. Ко времени откладки яиц десять — двадцать самок собираются вместе и без каких бы то ни было приспособлений, кроме как собственные лапки и клювы, тщательно расчищают участочек, удаляют малейшую травинку, малейший камешек. Затем наскребают земли, как это делают куры, когда ищут червяков, и собирают кучу перегноя, достигающую иногда десяти метров в диаметре и полутора метров в высоту.

Когда эта титаническая в сравнении с их собственными размерами работа закончена, сорные куры отрывают небольшую воронку в верхней части насыпи и откладывают туда яйца размером с утиные. Затем заделывают дыру и разлетаются, предоставляя природе «высиживать» птенцов. Инкубация, продолжающаяся дней сорок, происходит за счет тепла, выделяемого перегноем, а птенец, сирота от рождения, едва вылупившись из яйца, должен сам заботиться о своем будущем.

На всех островах, где водятся эти птицы (а их существует множество видов), — от Сулавеси до Новой Гвинеи — местные жители ищут яйца и выгодно продают их. А поскольку самки имеют привычку откладывать яйца каждый год в одном и том же месте, все холмы давно замечены, и у папуасов, скажем, таковые закреплены из поколения в поколение за определенными семьями. Сорные куры в большинстве районов исчезли в результате такого систематического и планомерного сбора яиц, однако на практически необитаемых островах, как, например, наш, они еще сохранились в значительном количестве.

Ну вот у меня есть дичь, которой хватит на хороший бульон. Солнце уже высоко, пора возвращаться в лагерь. Выхожу из галерейного леса и напрямик через саванну иду к бухте.

Хотя я и не иду с намерением охоты (употребляя милое сердцу составителей протоколов выражение), я все же стараюсь шагать как можно тише, надеясь выглядеть какое-нибудь редкое животное. И судьба вознаградила меня: характерное шуршание травы выдает чье-то присутствие. Тихонько подкрадываюсь и вижу черную кабаниху в окружении трех довольно больших уже поросят. Конечно, мамашу убивать ни к чему: поросята без нее пропадут, к тому же она слишком велика для пяти ртов. Зато кабанчик, который потянет добрых двенадцать килограммов, будет желанным «гостем» у нас в лагере. Один как раз подходит поближе, и заряд крупной дроби укладывает его на месте, а мать и двое других отпрысков метеорами уносятся прочь, оставив волнистый след в траве.

Как и предполагалось, мои трофеи встречены овацией, и поросенок на вертеле не единожды, думаю, украсит наш обед.

Это в теории, а в действительности не знаю уж почему — возможно, свежий воздух удесятеряет наш аппетит, — но к вечеру от поросенка остается лишь кучка дочиста обглоданных костей!

А вот сорная курица, хоть и варилась полдня, оказывает нашим челюстям такое сопротивление, что нам приходится признать себя побежденными; так что женам, заботящимся о продвижении своего мужа по службе, я ни в коем случае не рекомендую готовить эту птицу в тот день, когда они пригласят на обед начальника мужа.

И пока мы так сражаемся — кто с поросячьей лопаткой, кто с окороком, — на стоянку является нежданный гость. Вытянув туловище с волочащимся сзади хвостом, покрытый безволосой шершавой шкурой, перед нами стоит, приподнявшись на четырех крепких лапах и высунув вперед беспокойный длиннющий раздвоенный язык, собственной персоной дракон! В Сокнаре мы впустую гонялись за ним три недели, а здесь он, как вежливый хозяин, первым наносит визит!

Мы кидаемся врассыпную. Хватаем каждый свой фотоаппарат и с величайшей хитростью начинаем подбираться к ящеру. Можете представить себе, наш первый дракон! Его никак нельзя спугнуть: кто знает, когда еще подвернется подобный случай…

Но ящер отнюдь не собирается бежать, он упрямо кружит вокруг. Ну конечно, как это мы раньше не догадались: ему хочется мяса.

— Киньте ему скорей поросячей печенки!

Здоровый кусок печени с шумом плюхается перед мордой ящера. Удивленный, он на мгновение останавливается, ощупывает предмет кончиком языка, убеждается, что «это едят», и заглатывает его. Та же участь постигает второй кусок, затем потроха и ноги поросенка.

И пока он ест, мы вертимся в нескольких метрах вокруг и… щелк, щелк. Спасибо, дракоша! Он с удовольствием позирует, а мы меняем ракурсы:

— Погоди, щелкни-ка его с палатками фирмы «X…» в глубине, представляешь, какая реклама!

— А теперь со мной…

— И со мной…

Вообще-то дракончик невелик, каких-нибудь полтора метра, но это наш первенец. Он удовлетворенно облизывается, явно ожидая, что за закуской последует остальное. Но дать ему больше нечего, кроме собственного жаркого, лишаться которого нам не хотелось бы. И потом незачем кормить его досыта: так он наверняка вернется еще раз, а если объестся, то может заснуть где-нибудь на природе и позабыть про нас.

Видя, что ничего больше не подают, наш гость принимается разгуливать по лагерю, разглядывая каждую вещь, и в конце концов засовывает морду в валяющийся на земле котелок. Он, к сожалению, пуст. Тогда ящер опять принюхивается к нашему жаркому и продолжает крутиться возле грубо сколоченного стола.

— Клянусь богом, он полезет сейчас на стол, — говорит Жорж.

К счастью, он этого не делает и, как бы презрев нашу холостяцкую пирушку, с достоинством удаляется в лес. А мы, собравшись за столом, проводим летучку.

Это посещение и следы, виденные сегодня утром, ясно говорят, что варанов на Риндже довольно много, во всяком случае выбор Лохо Буайя оказался неплохим. Как мы только что убедились, дракон с удовольствием ест мясо и издалека чует его запах. И это совсем не свирепый зверь. А поскольку окрестности лагеря богаты разнообразной дичью, самое простое будет положить приманку перед засадой в том месте, где он обычно ходит.

Тропа, где я видел следы крупного дракона, вполне подходит для засады: кусты там рядом, снимать тоже удобно, света на высохшем русле достаточно, а растительность не будет закрывать ящера.

И пока товарищи устраивают по обе стороны выбранного места две засады с расчетом, чтобы ракурсы перекрещивались, я отправляюсь за приманкой. Удача сопутствует мне, и через полчаса замечаю среди хаоса камней прекрасного оленя. Ветер дует в нужную сторону, и после терпеливого подхода я укладываю его выстрелом в шею.

С превеликими трудностями дотаскиваем мы этого красавца до места засады и привязываем к колышкам, глубоко воткнутым в землю. Теперь все готово к достойной встрече звезды нового цветного фильма:

«Дракон острова Комодо».