На островах дракона

7

Теперь, когда в результате моего невольного дуплета нам достались две буйволовые туши, мы можем целых десять дней посвятить внимательному изучению образа жизни драконов. С высоты площадки, устроенной в развилке грудной ягоды — колючего дерева с желтыми плодами — и выстланной пальмовыми ветвями, можно наблюдать, как драконы приходят брать пищу перед объективами наших камер.

От обоих буйволов, раздувшихся, как бурдюки, на жарком экваториальном солнце, на сто метров вокруг распространяется тлетворный запах. С первого дня вокруг двух громадных туш собираются легионы стервятников: большие белобрюхие орланы, рыжие белоголовые коршуны, большеклювые вороны ожидают, когда разложение или драконы сделают свое дело, то есть разорвут буйволовую шкуру, слишком толстую для их когтей и клювов.

Неожиданно все снимаются с места и начинают описывать большие круги у нас над головой. Причина волнения ясна: идет дракон. Как грифы уступают место тигру или льву, так и они оставляют добычу крупнейшему хищнику здешних островов. Что не заметил человеческий взор, не ускользнуло от их цепкого глаза: где-то поблизости в траве извивается огромное тело дракона.

Его приближение мы распознаем по характерному жесткому скрипу шершавой шкуры о траву и равномерному стуку длинного хвоста. Временами он останавливается и, как мы догадываемся, настороженно прислушивается, стараясь определить, где же лежит мясо, чей запах щекочет ему ноздри. Пожухлые стебли раздвигаются позади нашей засады, и на вершине холма вырисовывается его массивный силуэт.

Вот он: тело приподнято на 45 градусов, неподвижный, если не считать равномерных пульсаций горла и нечастого подергивания век над желтыми глазами. Тщательно оглядев окрестность, он опускается и продолжает идти своим неправдоподобно отрывистым шагом заводной игрушки или картонного чудища из допотопных фильмов. Его огромный живот покоится на длинных почти прямых ногах, и идет он, опустив нос к земле, ощупывая тропинку раздвоенным кончиком розового языка.

Подойдя к первой туше, он останавливается, долго-долго облизывается, подозрительно оглядывается — мы в это время застываем в укрытии — и величественно обходит ее кругом. В действительности, как станет ясно потом, он ищет слабое место. Зубы варана, как мы уже видели, грозное оружие, он откусывает кусок буйволовой шкуры с такой же легкостью, как мы — кусочек печенья; но для этого ему нужно захватить ее челюстями. Поэтому наш гость безуспешно пытается ухватить шкуру на боках, где она гладкая и упруго натянута. В результате он отказывается от своего намерения и вновь принимается описывать круги.

Это самец, его можно распознать по массивному телу, коричневой окраске с кирпичным оттенком, вислым складкам на шее и росту — около двух метров шестидесяти сантиметров. Самки потоньше, в длину не превышают двух метров, и окраска их шкуры коричневая с прозеленью, у основания головы и на горле желтые пятна.

Наконец он останавливается у головы буйвола, словно загипнотизированный уставившимися на него большими глазами, вылезшими из орбит под давлением газов. Он подбирается поближе и… хоп — втягивает глаз, как виноградину. Довольный облизывается и… хоп — второй отправляется вслед за первым в пищевод. После этого он прижимается мордой к стиснутым в предсмертной судороге зубам буйвола и, действуя головой, как рычагом, втискивается между челюстями ему в глотку. Несколько секунд огромная буйволовая голова вздрагивает, длинные рога его раскачиваются взад-вперед, а затем дракон появляется наружу с буйволовым языком, вырванным с корнем. Заглотнув его, он тут же принимается за морду, изо всех сил налегая на кровоточащие ноздри.

В это время вновь раскрывается стена травы и появляется второй дракон — вылитый близнец первого. Решительным шагом он направляется к задней части буйвола и, сухо щелкнув зубами, отсекает ему хвост, который втягивает в себя, как спагетти. Лишь волосяная кисточка успевает качнуться в воздухе, но тут же исчезает.

Мы с нетерпением ждем, когда оба дракона столкнутся нос к носу. Что произойдет? Они подерутся? Вот был бы кадр!

Наконец оба ящера начинают свой зловещий марш вокруг буйвола и понемногу сближаются. И вот они оказываются друг против друга, их морды разделяет расстояние не больше метра.

Несколько минут они пристально вглядываются друг в друга. Потом один медленно наклоняет голову и дотрагивается мордой до спины буйвола. В тот же миг второй резко бросается на него. Чудовища сплетаются в ужасный клубок, рвут друг друга и катаются по земле, впустую царапая огромными когтями крепчайшую броню шкуры и хлопая с треском ружейного выстрела хвостами. Но это продолжается лишь мгновение. Противники расходятся; один удаляется, не претендуя больше на свою долю, второй после короткого преследования останавливается и несколько минут бурно дышит, раздувая бока, как мехи горна. Затем, удовлетворенный победой, постепенно успокаивается и возвращается к горе мяса, полновластным владельцем которой он пока остается.

Подобные сцены разыгрываются и в последующие дни. Со всех сторон к убитым буйволам тянутся драконы всех размеров, молодые и старые, самцы и самки. Постепенно я убеждаюсь, что при разделе добычи у них соблюдается строгая иерархия.

Взрослый самец, к примеру, никогда не станет есть одновременно со зверем одних размеров с собой. Часто видя, что место уже занято, он терпеливо ждет в сторонке, пока первый закончит трапезу. А если он крупнее первого, то тот немедля уступает ему место и ждет своей очереди. Стычки, подобные той, что мы видели в первый день, редки и происходят обычно, когда драконы по неведению сталкиваются нос к носу.

Если два дракона разных размеров одновременно подходят к приманке, как правило, меньший уступает большему. Но случается, что кто-то из молодых и нетерпеливых лезет за своей порцией без очереди. Однажды, когда варан длиной примерно в два метра тридцать сантиметров был занят едой, подошел второй, длина которого была едва метр двадцать, и нагло полез к столу. Однако при каждой его попытке куснуть приманку второй раздувал шею и делал вид, что вот-вот набросится на него. Был момент, когда меньшему показалось, что второй поглощен едой, и он чуть не схватил кусок мяса, но свирепый удар хвостом вынудил его отойти. Затем он еще несколько раз упрямо подходил, но каждый раз получал шлепок.

А один раз мы были свидетелями попытки маленького дракона оказать сопротивление большому. Первый уже устроился у приманки, когда появился второй. Боясь за свой обед, он раздул шею и закатил незваному пришельцу удар хвостом, который выстрелом отозвался на его толстенной шкуре. Но пришелец, у которого был вид типичного «доброго дядюшки», не обратил на это внимания, довольствуясь своим куском буйволового мяса. Тогда первый успокоился, и оба стали есть рядышком, как послушные дети.

Самки дракона, наоборот, обладают весьма мирным нравом и спокойно едят вместе с другими, не выказывая никаких признаков недружелюбия. То же относится и к молодым, за исключением нескольких драчливых самцов, которые начинали нервничать в присутствии своих сверстников. И наконец, даже самые старьте самцы показывали себя галантными кавалерами, позволяя самкам есть рядом с собой, не обращая, правда, на них ни малейшего внимания.

Наблюдения из засады и мои долгие странствования по острову убедили меня, что у всех драконов есть свои определенные тропы и что у каждого, особенно у взрослых самцов, существует свое «жизненное пространство», по которому они обычно ходят. Каждый день, таким образом, старый джентльмен совершает обход своих владений, проходя за раз по два-три километра — не так уж много, если принять во внимание его размеры и сравнительно большую скорость передвижения.

На своей тропе он движется решительным шагом, не останавливаясь и не оглядываясь по сторонам, петляя по местности, осматривая и обнюхивая все препятствия, залезая носом во все подозрительные извилины.

Наблюдая каждый день драконов, обитающих в данной местности, мы научились их распознавать и даже дали каждому прозвище в зависимости от характера или особенности: у Меченого на боку длинный шрам, у Обжоры громадное брюхо и так далее. Это даже позволяет мне набросать схему их «жизненного пространства» и их основных тропинок.

Изучение привычек варана и его троп позволяет нам опровергнуть целый ряд искаженных представлений, распространенных о нем даже среди ученых.

Так, местные островитяне утверждают, будто дракон находит добычу благодаря своему обонянию и что, следовательно, чем сильнее пахнет приманка, тем больше шансов увидеть дракона. Они даже утверждают, что свежеубитая дичь не пользуется у них успехом. Эту мысль повторяли все, кто побывал «в гостях» у варанов. Один зоолог из Богорского музея (Ява), который до нас провел месяц на этих островах, писал, что приманку нужно класть с таким расчетом, чтобы ветер дул в ту сторону, откуда обычно приходят ящеры, иначе их можно и не увидеть. Он называет подветренную сторону эффективной зоной: вне ее пределов драконы не замечают падали.

Однако мы убедились, что вне зависимости от направления ветра и состояния приманки драконы приходят с любой стороны, иногда все разом и очень часто в определенные для себя часы, настолько укоренились у них привычки. Главное — положить приманку в том месте, где ходят драконы, а там уж, если она даже совсем свежая и практически без запаха, они ее быстро обнаружат. Но иногда очень пахучие туши остаются целыми днями нетронутыми по той простой причине, что лежат вне пределов «жизненного пространства» варана или вдали от его привычной тропы.

Обоняние, конечно, играет роль, но в последнюю очередь и на близком уже расстоянии — чтобы точно определить местоположение приманки. Так, варан даже может пойти по следу оленя, которого тащили по траве. Но если бы запах имел столь большое значение, то, разумеется, такая приманка, как два буйвола, должна была привлечь толпы драконов — ошибка, в которой мы убедились на собственном опыте.

В действительности все обстояло по-другому, и к приманке являлись одни и те же ящеры, не больше четырех за раз.

Другое, не менее ошибочное утверждение: варан предпочитает свежему мясу мясо с душком. На самом деле ящер отличается несравнимой прожорливостью и поедает все, что попадается, в каком угодно виде. Лишний раз мы убеждаемся, что зачастую люди строят представление о животном не на основе наблюдений, а опираясь на предвзятое мнение. Поскольку большинство тех, кто видел дракона, принимали за постулат то, что он ищет пахнущую, то есть уже тронутую разложением, падаль, то они возвели в принцип свой домысел о любви дракона к мясу с душком. Однако нам неоднократно приходилось наблюдать, что в случае, когда он мог выбирать между свежим, то есть еще красным, мясом и протухшим, часто уже почерневшим, он начинал с первого. А если на приманке оставалась шкура, он принимался за нее с особой охотой.

Помимо обоняния наиболее обостренное чувство у дракона — осязание. Причем, конечно, не через посредство толстенной шкуры, прошитой роговыми пластинами, а через язык, поверхность которого густо усеяна чувствительными сосочками. Ориентируясь среди окружающих предметов, он беспрестанно водит в тридцати — сорока сантиметрах впереди себя этой раздвоенной «приставкой» бледно-розового цвета, покрытой липкой слюной.

Зрение у него довольно приличное, но, как и у большинства пресмыкающихся, позволяет замечать лишь движущиеся предметы или же находящиеся на очень близком расстоянии, о чем свидетельствует следующее забавное происшествие. Однажды я шел по кабаньей тропе через галерейный лес, окаймляющий пересохшую речонку, как вдруг заметил легкое колыхание кустарника. Прямо на меня своим заводным шагом движется крупный дракон. Решаю проконтролировать его реакцию: сажусь на корточки и замираю. Ящер все еще не видит меня и продолжает уверенно шествовать по той же тропе — очень часто вараны идут по следам, проторенным в густой растительности крупными травоядными.

Не дойдя какого-нибудь метра, он замечает на своем пути препятствие, останавливается и внимательно вглядывается в меня. Я сижу не шелохнувшись, надеясь, правда, что ему не понадобится брать пробу на зуб! Язык его несколько раз проносится так близко от моего лица, что я чувствую движение воздуха. К счастью, через несколько минут, показавшихся вечностью, чудовище, не сводя с меня глаз, огибает мою фигуру, причем так близко, что мне явственно видны черные точки на его радужной оболочке глаз, а затем мирно продолжает свой путь по тропе.

Но самый спорный вопрос, чтобы покончить с органами чувств дракона, — это слышит он или нет. Уши у него есть, как и у остальных пресмыкающихся, но наш опыт показал/ что он не обращает никакого внимания на любой шум. Даже выстрел, произведенный в нескольких шагах от ящера, когда он рвет добычу, не производит на него ни малейшего впечатления.

Маленькие варанчики не так туги на ухо, как их родители, и частенько убегают после сильного хлопка в ладоши. И все ящеры пугаются, если сильно топнуть ногой: в этом случае они воспринимают, пожалуй, земные колебания, а не звуковые волны.

Похоже, что вараны рождаются не глухими, но постепенное ороговение покровов внутреннего уха с возрастом полностью лишает их слуха.

Местные жители, напротив, утверждают, что варан прекрасно слышит. Они даже уверяют, что ящеры-исполины сбегаются на ружейный выстрел, предвещающий для них вкусный обед.