На островах дракона

5

С рассветом мы уже сидим в укрытиях. Первое, у кромки зарослей, представляет собой хижину из ветвей, незаметную среди кустарника; второе, со стороны саванны, — ров глубиной около метра, прикрытый сверху решеткой из бамбука и замаскированный дерном. Непосвященный наблюдатель не заметил бы ничего в нескольких шагах. В обоих укрытиях проделаны амбразуры для кинокамер, откуда просматривается маленький песчаный пляж с положенной посредине приманкой.

Петер и Ги сидят в засаде у леса, Жорж и я — во рву. Аппаратура подготовлена, светосила смерена уже в который раз. Сменные объективы под рукой. Жорж навел три наши камеры таким образом, что они одновременно могут снимать варана под разным углом. Мне он дает последние наставления.

— Ты ждешь, пока я не кончу снимать своей камерой, и включаешь свою, лишь когда я тебе дам знак.

— Понятно, шеф, как сказал бы сапер Камамбер. — Мне и так уже страшно надоело возиться с фотоаппаратом, не говоря о заметках, которые я веду в специальной записной книжке под заглавием «Наблюдения за комодским вараном».

— Ладно, давай. Готово? Тогда тишина.

Начинается напряженное ожидание. Дракон может появиться с минуты на минуту. Тщательно проглядываем в бинокль склоны холмов, задерживая взгляд при малейшем волнении травы или трепете кустарника.

Над тушей оленя беспрестанно кружат большие белобрюхие орланы и рыжие с белыми головами коршуны. Не видя нас, они смелеют и пикируют на приманку. Самые отважные даже садятся на соседние деревья, поводя вокруг своими желтыми глазами.

Голуби, замолчав было, вновь продолжают свой воркующий концерт, а зелено-золотистые щурки, вытянув по ветру длинные клювы, затевают бесконечную возню над нашими головами, хватая на бреющем полете больших мух, которые тысячами летят на уже довольно крепкий запах нашей приманки.

На опушке галерейного леса показывается стая макак голов в тридцать. Прежде чем двинуться дальше, они рассаживаются на самом краю леса и внимательно исследуют окрестности. От группы отделяется крупный самец, входит в долину, на минутку присаживается, оглядывается еще раз и лишь затем, окончательно успокоившись, издает властный рык. Тотчас к нему идет второй самец, а затем приходит и вся стая в строго установленном порядке — по старшинству и соблюдая интервал в три метра. Во главе шествуют три взрослых самца, затем несколько старых самок, кое-кто тащит уцепившихся за шею малышей и, наконец, следуют более молодые самки и самцы.

Добравшись до опушки мангровых зарослей, все разбегаются в разные стороны и под присмотром старых самцов принимаются ловить маленьких оранжевых и голубых крабиков, которые кишмя кишат меж корней пальм. В бинокли отлично видно, как макаки хватают их точно так же, как дети ловят мух, и с аппетитом уплетают, оборвав им предварительно клешни.

Я с интересом наблюдаю все, что можно высмотреть сквозь наши окошки, но мои товарищи теряют терпение: дракон заставляет себя ждать. Надо сказать, меня тоже начинают обуревать сомнения. Какого черта этот варан не идет есть приманку, которую мы ему приготовили? А вдруг вчерашние следы оставил ящер, который случайно прошел здесь и не намерен больше возвращаться в эти места? Или, может быть, он затаился где-нибудь в кустарнике и не решается выйти, почуяв нас? Да, но ящер, заявившийся к нам на стоянку, держался весьма свободно и, казалось, совсем не боялся нас. Что же делать? Ждать, другого выхода нет.

Но у любого терпения бывает предел, и любой энтузиазм, даже самый пылкий, надо время от времени подогревать, иначе он окончательно угаснет. Скоро полдень. Мы сидим в засаде уже шесть часов, неподвижно и безмолвно, перебрасываясь шепотом лишь короткими фразами. «Дерзать возможно без надежды, упорствовать — и в неудаче», — говорил Вильгельм Оранский. Что ж, остается применить его высокие принципы к охоте на дракона! Нет, это уж слишком. Чудовище не покажется сегодня, — это ясно, иначе оно давно было бы здесь.

К тому же пора перекусить; кстати, это нас развлечет. Провизией мы запаслись вдоволь: гроздь бананов на четверых и по два кокосовых ореха на каждого. Раскалываем их ударами мачете и делимся с соседней засадой своими впечатлениями и разочарованием.

И вдруг в разгар всей этой возни из-за большого кактуса показывается отвратительная плоская голова и, недвижно уставившись на нас, высовывает раздвоенный язык длиной не меньше сорока сантиметров. Голова вылезает дальше и дальше, вот уже видна громадная шея, морщинисто-складчатая, как шкура старого слона, затем появляется внушительная нога с пальцами, заканчивающимися крючкообразными когтями, как у орла. Чудовище на секунду замирает, внимательно осматривается кругом, останавливает взгляд на укрытиях и, как нам кажется, видит нас.

К счастью, наши опасения напрасны: удовлетворенный обследованием, ящер направляется дальше; из зарослей наподобие всплывающей подводной лодки показывается его огромное туловище, покрытое шкурой-броней, а за ним тянется нескончаемый хвост.

Подойдя чуть ближе к приманке, он опять останавливается и поднимает голову: становится видно пульсирующее при каждом вздохе горло, а в полураскрытой пасти — пленка липкой слюны. Заметив наконец оленя, он осторожно обходит его, ощупывая со всех сторон раздвоенным кончиком языка. Затем упирается передними ногами и, резко двинув шеей, кусает бок туши. Хруст костей, шкура рвется так, будто это игрушечный олень из бумаги.

Все это время безостановочно жужжат камеры и щелкают фотоаппараты. Но чудовищу не до нас. Действуя своей страшной челюстью, как кусачками, он с неимоверной быстротой проделывает отверстие в грудной клетке оленя и залезает туда с головой.

О, как хотелось бы мне не быть зоологом, чтобы суметь описать весь наш восторг от первой встречи с крупнейшим на земле ящером. К сожалению, я не в силах сбросить с плеч груз своей профессии и вынужден смотреть на гигантского дракона глазами человека науки.

Большинство путешественников, которым довелось столкнуться с ним до нас, описывали его словами, взятыми из учебника палеонтологии, а вдохновение черпали из научно-популярных диафильмов. Игуанодон, бронтозавр, тираннозавр — вот первые приходящие им в голову сравнения. В этой связи я всегда поражался, сколько людей, не способных отличить зяблика от синицы или пуделя от спаньеля, берутся авторитетно рассуждать о динозаврах и разных там диплодоках!

Мои менее пристрастные товарищи ликуют. Надо признать, этот закованный в броню ящер-гигант, рывками перебрасывающий свое уродливое тело на коротких негнущихся ногах, невольно уводить мысль в минувшие тысячелетия, когда наш только что родившийся мир населяли подобные страшилища, многие из которых были в десятки раз больше этого. Но они вымерли, пав жертвами неведомых катаклизмов или неумолимых законов эволюции. Один лишь комодский варан выжил, и мы сейчас видим его собственными глазами здесь, на этом крохотном островке, затерянном где-то на стыке Индийского и Тихого океанов.

Проникнув внутрь оленя, ящер вытаскивает оттуда печень с легкими и одним залпом их проглатывает. Затем тщательно облизывается, хватает тушу и пытается утащить ее в заросли. Но колышки держат крепко, и после нескольких безуспешных попыток ящер решает продолжить трапезу на месте, перед нашими камерами.

Он отрывает от оленя заднюю ногу весом в добрых шесть килограммов и примеряется проглотить ее целиком, ибо, как и у всех рептилий, челюсти у него не приспособлены к жеванию. Кусок по меньшей мере раза в четыре шире горла ящера, и мы почти уверены, что он подавится. Но пасть чудовища раскрывается, как пароходный трюм, голова судорожно дергается, как у угря на крючке, шея раздувается так, что, кажется, вот-вот лопнет, и огромный кусок исчезает, втянутый внутрь сверхъестественной силой.

Все же этот подвиг, похоже, лишил его сил, ибо довольно долго он стоит с открытым ртом, отдуваясь, как тюлень. Видно, оленья нога закрыла доступ воздуха в глотку, и он чуть не задохся. Но страшилище скоро приходит в себя и, с видимым удовольствием еще раз облизав морду, принимается за очередной кусок.

Наше присутствие по-прежнему не беспокоит дракона. Вот он снова упирается передними ногами в землю и раздирает свою жертву; когда он дергает шеей, видно, как под толстенной кожей выступают мощные мускулы. Через десять минут от нашего оленя остается лишь голова и несколько разрозненных кусков.

На сей раз, кажется, у нашего ящера «глаза больше желудка»: он решает заглотнуть голову животного, как бы пристально следящего за ним вылезшими от жары глазами. Но величественные оленьи рога никак не лезут ему в глотку; смущенный этим неожиданным сопротивлением, ящер с сожалением оставляет вожделенный кусок и набрасывается на привязанную к колышку лопатку. Он без труда заглатывает ее, причем следом в пасти исчезает и веревка. Мы в ужасе. Что мы станем делать с этим чудовищем на удочке?

К счастью, ящер сильным рывком вырывает из земли колышек и, довольный трапезой, удаляется тем же путем, что и пришел, но только с полуметровым концом веревки, свисающим с губы. Хорошо, что мы не примотали приманку проволокой, как собирались поначалу. Дракон бы наверняка погиб: металлические концы продырявили бы ему кишки, а веревка без труда выйдет после пищеварения вместе с копытами и костями оленя.

Едва наш гость скрывается из виду, мы бросаем камеры и аппараты, выскакиваем из укрытий и с жаром начинаем комментировать этот нежданный визит. До чего ж все-таки симпатичный зверь, несмотря на отталкивающую внешность! И хоть бы чуточку испугался! Он даже вроде бравировал тем, что видел, как мы его снимаем, и провел свой доисторический номер с большой «жизненностью». Судя по тому, как иронически он поглядывал на нас каждый раз, когда ему удавалось заглотнуть особенно огромный кусок, он, честное слово, ожидал от нас похвалы.

Теперь попробуем прикинуть его размеры, сравнивая наблюдения из разных укрытий. Мы сходимся на том, что длина его 2 метра 65 — 2 метра 70. Это, конечно, не рекорд для варанов, но уже неплохо, тем более что по ширине и по весу он соответствует длине. Да, он должен весить что-нибудь сто тридцать — сто пятьдесят килограммов — солидная тяжесть для животного, на спину которого он обрушится. Дело в том, что один голландец, Аве Лаллемант, утверждает, будто ящеры нападают на ослабевших или больных лошадей и что он сам однажды видел, как дракон стоял на задних лапах над оленьей или кабаньей тропой, готовясь прыгнуть на первого, кто пробежит мимо.

Ну и аппетит! От нашего оленя остается на следующий раз лишь легкая закуска, так что, если мы хотим собрать у приманки несколько варанов, нам понадобится по меньшей мере буйвол. К счастью, местные власти разрешили нам охотиться на крупную дичь при условии, что жители рыбацкой деревушки на этой стороне острова тоже будут иметь свою долю.

И на следующее утро мы с Манахом — служащим лесного ведомства, которому поручили помогать нам, а также следить за сохранностью варанов, — отправляемся на поиски буйволов. Весь день бороздим остров вдоль и поперек, шагая по каменистым склонам холмов среди фиговых рощиц и бамбуковых зарослей. И за весь день не находим ничего. Манах — человек нежный: больше всего на свете ему нравится сидеть на циновке с зеркалом в руках и умащивать свои красивые кудри либо выщипывать подбородок; сейчас он беспрестанно жалуется, и, хотя несет лишь бинокль, мне приходится часто останавливаться и ждать его.

Когда мы выходим наконец к Лохо Буайя, солнце садится за горизонт, заливая медно-красным покровом морскую гладь, усеянную бесчисленными рифами и островками, кажущимися против солнца черными. Ветер стих, и тишину нарушает лишь кудахтанье дикой курицы, созывающей цыплят, да болтовня стайки какаду, затеявших на ночь глядя перебранку.

Так, шагая в вечерней тиши, мы приходим на место, где в первый день я убил поросенка. Внезапно раздается разноголосое мычание, и на склоне появляется великолепное стадо буйволов. Во главе шествует большой черный самец. Через короткие промежутки он поднимает голову и, не останавливаясь, низко ревет. Остальные вразброд следуют за ним и тотчас же откликаются на зов вожака.

— Стреляй, туан! — кричит Манах, на всякий случай облюбовывая дерево, на которое можно было бы взобраться.

Зарядив карабин, я бегу навстречу животным, стараясь быть незамеченным. Через минуту буйволы проходят мимо. Стушеванные сумерками, они похожи на движущиеся силуэты в ярмарочном тире. Я задерживаю дыхание и стреляю в черного самца с большими загнутыми рогами, но он даже не оборачивается и исчезает за холмом. Что происходит? Я вроде тщательно прицелился. Решаю больше не стрелять и бегу за удирающими буйволами к вершине холма, перезаряжая на ходу карабин.

Добравшись туда, замечаю метрах в десяти в высокой траве своего буйвола, который, опустив голову, вглядывается в меня. Значит, я все-таки ранил его и теперь второй пулей в голову укладываю наповал. Бросаюсь к упавшей туше и натыкаюсь еще на одного буйвола — он лежит буквально у меня под носом, невидимый в траве.

Все понятно. Перевалив через вершину, подстреленный буйвол рухнул наземь, а я убил второго! Да, два буйвола — это уже может навлечь на нас неприятности. Что же теперь скажет лесник? Зову его, но он не торопится: большой вожак все еще стоит невдалеке и косит на нас недобрым взглядом. Лишь когда последний буйвол исчезает из виду, уходит и он, несколько раз оглянувшись на нас. Я объясняю Манаху, что произошло, но он успокаивает меня:

— Ничего страшного, что ты убил двух буйволов. Их здесь не убудет, зато варанам достанется мясо. Одно плохо: староста Ринджы узнает об этом и рассердится, потому что никто из жителей не сможет попробовать второго буйвола, ведь они мусульмане, а зверь был заколот не по закону, да и не мусульманином.

— Что же делать?

— Очень просто. Пойдем завтра утром к старосте и предложим убить одного-двух буйволов для деревни.

Мои товарищи встречают весть с радостью. Раз никто не возьмет мясо, кроме куска, нужного нам для котла, то две туши весом каждая в тонну должны привлечь целый полк драконов. Заранее представляем себе это пиршество и сенсационные кадры, которые можно будет отснять. На невысоком дереве в нескольких метрах от убитых буйволов можно устроить прекрасное укрытие, и с рассветом мои спутники затаскивают туда съемочную аппаратуру, а я с Манахом отправляюсь в Лохо Бару, где живет староста острова Ринджа.