На все четыре...

Глава 12

Корней не сумел дать достойный отпор цыганенку. Казалось бы, он и постарше немного, и вообще, заметно крепче, и с топором своим явно умеючи обращается, но, как боец, слабоват оказался. Достаточно было посмотреть ещё до боя, как он судорожно, до побелевших костяшек на пальцах, вцепился в топор, чтоб понять это. Куктай же, наоборот, словно ожил на ринге. Даже туго перетянутое запястье - последствие нашей с ним схватки, ему не особо мешало. У него азартно блестели глаза и хищно раздувались ноздри. Да и весь он напоминал мелкого хищника. Ласку или хорька.

Да и с цепью своей шипованной он обращался мастерски. Даже несмотря на то, что перетянутое бинтом запястье не позволяло ему двигать кистью и он был вынужден работать всей рукой от локтя. Ещё только начав сходиться с Корнеем он, пользуясь длинной своего оружия, наотмашь хлестанул противника куда-то в область ног. К чести Корнея, тот вовремя заметил этот удар и чётко поставил блок своим топором. Вот только цепь - очень уж коварное оружие, причем, тем, что оно изгибается и, даже, настоящим щитом от неё не закроешься. Оно обогнет любую защиту. Так вышло и тут. Цепь послушно намоталась на подставленный топор, но, перед этим, успела самым своим концом зацепить бедро парнишки.

Ещё в той жизни, в далеких девяностых, однажды я схлопотал цепью по ноге на мальчишечьих разборках район на район. Ногу тогда отсушило сразу и напрочь. На ляжке потом две недели красовался чётко пропечатавшийся фигурный синяк в форме трёх звеньев цепи. Но там-то была простая коровья цепь (для привязки скота), а у Куктая - шипованная. Так что бедро у Корнея словно взорвалось фонтаном кровавых брызг, а нога чуть не подломилась. Парень не мог сдержать крика боли, а топор чуть не выпал из ослабевших рук. И, именно в этот момент, чётко чувствуя слабость противника, Куктай дернул намотавшуюся на топор цепь на себя, вырвав оружие из ослабевших пальцев противника.

Топор упал у самых ног цыганенка. Но тот даже не посмотрел на него. Он широким замахом отбросил цепь себе за спину, подготавливая новый удар по совершенно уже беззащитному Корнею. Тот, понимая, что времени у него совсем не осталось, рыбкой кинулся вперёд, распластавшись в полете, вытянувшись весь к спасительному топору. Практически рухнув плашмя, он-таки дотянулся до вожделенной рукояти и схватил её, но, в этот момент, цепь Куктая, описав смертельный полукруг, с размаха опустилась ему на спину.

Удар был страшен. Половина ребер наверняка была тут же сломана. А ещё и шипы... Я считал, что вчера я стал свидетелем самой кровавой схватки. Я ошибся. Самая кровавая схватки разворачивалась вот сейчас. Первым же ударом цыганенок буквально сломал Корнея. Его натурально разорвало диким криком боли. Ни о каком его сопротивлении речи больше уже не шло. Парень ничего не видел и не слышал из-за жуткой, просто нестерпимой боли. А Куктай деловито и сосредоточено наносил удары ещё и ещё. Это был садизм высшей пробы. Как тут не вспомнить Качана или Дона с их мгновенным смертельным ударом? Это было милосердие к противнику. А тут... Цыганенок словно наслаждался муками жертвы. А Корней, давно превратившийся просто в окровавленный кусок мяса, всё никак не умирал.

– Да добей ты его! - раздается выкрик Греки с противоположного края арены.

Я смотрел молча. Ладони сами сжимались в кулаки. Хотелось вырваться на арену и голыми руками рвать эту сволочь на части! Кровь стучалась в виски, и ею же наливались глаза. Я с ненавистью смотрел на этого садиста, и единственное, о чём я жалел в тот момент, что не приказал тогда расстрелять весь их табор, когда они бежали из Рябково. Окажись я тогда там в таком состоянии и ни один цыган не ушел бы оттуда живым! Ни женщины, ни дети. Я жаждал крови.

А этот изувер, добив-таки Корнея, победно распрямился, вскинув руки, и приветствуя беснующуюся публику, а потом нашёл взглядом моё окошко и улыбнулся эдак злорадно и обещающе. Я не отвел взгляда. Я непроизвольно оскалился. Это был именно оскал дикого животного. Да, у меня, даже, вполне себе звериный рык откуда-то изнутри рвался. Перепуганная Сова, про которую я в тот момент и вовсе не помнил, испуганно забилась в угол. Я же рычал, не в силах остановиться, вцепившись в прутья решётки руками и едва сдерживаясь, чтоб не начать их грызть зубами.

А в глазах победителя мелькнул... Нет, не страх. Скорее недоумение. Как так-то? Ведь, по его мнению, я сейчас должен быть подавлен, морально опустошён и размазан. А тут ничего подобного. Неужели ему всё ещё мало крови? И Куктай наносит ещё удар, по уже даже и переставшему шевелиться противнику. Не помогает. Я лишь ещё ближе подношу своё лицо, буквально впечатываясь им в решетку и, по прежнему, с нескрываемой ненавистью и желанием вырваться на арену, смотрю на него.

– Победитель четвертого боя первого круга - Куктай! - надрывается ведущий, озвучивая и без того очевидное. На арене появляются охранники, оттаскивающие истерзанный труп Корнея в сторону, но не спешащие прогонять с арены цыганенка. Он, отвернувшись от меня, наслаждается криками трибун. «Звездный час» его, чего уж там. Но мой ненавидящий взгляд, похоже, он ощущает даже спиной. Потому, он снова поворачивается ко мне и, встретившись со мной взглядом, проводит большим пальцем руки у себя под подбородком. Я же, в ответ, оскаливаюсь ещё больше. Но теперь это не просто оскал. Это насмешка. Типа «ну давай, попробуй!» Но он уже, с независимым видом, отворачивается и, под ликование трибун, наконец отправляется в свою каморку.

Поспать этой ночью мне так и не удалось. Меня переполняли эмоции. Негативные, главным образом. Скажу больше, если бы не присутствие рядом Сони, вполне возможно, что я просто сошел бы с ума. По крайней мере, предпосылки к этому я ощущал. И, хотя, говорят, что умалишенные не осознают свою ущербность, но я весьма остро ощущал, что прошёлся буквально по краю. И Сова оказалась, по сути, единственным якорем, удержавшим меня на грани и не давшем рухнуть в пропасть безумия.

Каково ей самой выдерживать всё это, я, до поры до времени, вообще не задумывался. А ведь происходящее вокруг меняет и ломает не только меня самого, но и её тоже. Каково ей постоянно находиться, даже не рядом, а буквально внутри среды агрессивных, готовых взорваться в любую минуту насилием людей? Которые тоже чувствуют свою возможную смерть и, потому, сами на взводе.

Весьма активная в первые дни, Сова, со временем, стала напоминать тень себя прежней. Почти перестала разговаривать. Ни с кем не контактирует. Перестала ходить за мной по пятам. А в последний день даже из нашей с ней каморки почти перестала выходить. Налицо - психическая травма, возможно, не менее сильная, чем моя. А, может быть, и более сильная. Но я, погруженный в собственные переживания, почти перестал её замечать.

Но в эту ночь именно Сова не дала мне сорваться. Я не буду смаковать интимные детали, но в эту ночь я похоронил ещё один нравственный запрет, который, до этих пор, свято соблюдал. Как, в первое время, я никак не мог сломать себя и заставить убить ребенка (что, впоследствии, привело к серьёзным проблемам), так и переспать с девочкой-подростком я был не в состоянии. Но в эту ночь состоялось мое грехопадение. Думаю, Сове это было необходимо, как бы и не больше, чем мне.

Дело осложнялось ещё и тем, что это была не просто девочка-подросток. Это была девочка-подросток, подвергшийся, четыре месяца назад, групповому изнасилованию. Это не могло не оставить следы на её детской психике. Комплексы, наверняка, какие-то развились. И, хотя, как уже сказано, прошло четыре месяца, она всё ещё не была в порядке.

Стоит только вспомнить с каким внутренним протестом она ложилась в мою кровать в самые первые дни. Явно ж пересиливала себя. Но, по прошествии недели, привыкла и успокоилась. Я же говорю: ей это было необходимо. Ей нужна была защита. Опора. Возможность спрятаться за чьей-то спиной. Буквально физическая необходимость - свернуться калачиком под боком у кого-то сильного и способного её защитить. Так что ей это, действительно, было нужно... Так же, как и сегодняшняя ночь.

Девочка была зажата и совершенно неопытна. Она одновременно страстно желала и, в то же время, дико боялась близости. Меня же, разрываемого внутренним бешенством, это охлаждало почище ледяной воды, резко выплеснутой в лицо. Заставляло быть максимально нежным и тактичным. Никакой назойливой настойчивости и постыдной торопливости, свойственной юным, впервые дорвавшимся до женского тела мальчишкам. Мне не хотелось ни словом, ни жестом, ничем вообще, не напоминать ей историю четырехмесячной давности. И, кажется, мне удалось. Зажатая поначалу, к утру Сова расслабилась и полностью растаяла. Да и меня необходимость быть нежным, в то время как меня трясёт от ярости, успокоила. Да. Это было нужно нам обоим.

Утром, вопреки уже привычному распорядку дня, нас не выпустили из своих каморок на свежий воздух. И завтрак доставили, так сказать, на дом. Я, даже понимающий, что это явно последствия наших действий по подготовке к побегу, но не спавший уже практически двое суток, не мог не воспользоваться предоставившейся возможностью, и не проспать до обеда. Благо, моё эмоциональное состояние, если и не пришло в норму, то и особых опасений уже не вызывало.

Но когда и после обеда нас не выпустили тоже, это уже начало меня всерьёз беспокоить. Похоже, мрачные пророчества Качана начинают сбываться. А просидеть весь день в душной каморке совершенно мне не улыбалось. Погода, как назло, уже неделю как стояла неимоверно жаркая. На небе не облачка (ну сегодня, вроде, какие-то облачка появились, но на температуру они совершенно не повлияли. То же пекло, что и раньше.) Каморка уверенно превращается в разогретую духовку. Тут уж поневоле позавидуешь Мослу. Единственному, у кого был генератор и кондиционер. Всем остальным приходилось медленно прожариваться в своих комнатах.

Поэтому, когда уже далеко после обеда, мою коморку открыли, и зашедший Кержак сообщил, что меня требует на разговор Шварц, я вздохнул чуть ли не с облегчением. Неизвестно, что задумал этот жирный ублюдок, но возможность вздохнуть относительно прохладный воздух в тени уже дорого стоит. Беспокоило меня только то, что вместе со мной туда же повели и Сову.

– Приветствую тебя, как главу анклава, с которым не зазорно разделить трапезу, - самую малость издевательски произнес Шварц, стоило нам войти в комнату, где он расположился.

Лидер восточников вольготно развалился среди подушек, разбросанных по ковру вокруг низенького, специального столика, с которого можно было есть, сидя на полу. Обыгрывает название своего анклава? Типа, «восточные мотивы»? Будь он, по настоящему, из какой-нибудь среднеазиатской республики, я б не удивился. Но он же явный европеид? Немец, скорее всего. Для него это должно быть так же неудобно, как и для меня. Косплеит султана или падишаха какого? Чёрт его знает!

– Я слышал, ты собираешься поднять восстание гладиаторов? - Без долгих предисловий начал он, стоило мне усесться напротив него, повинуясь его приглашающему маху руки. - Лавры Спартака покоя не дают?

– С чего это ты взял? - уклончиво ответил я, даже не прикасаясь в разложенным на столе яствам. Хотя тут ассортимент был куда как богаче наших скромнх «гладиаторских» порций. Причём, сладости в основном. Ясно теперь, откуда у него эти лишние килограммы.

– Не юли! - погрозил он мне своим жирным пальцем. Совершенно неожиданно захотелось рвануться через стол и сломать ему эту сардельку, называемую пальцем. Видимо, что-то такое явно отразилось у меня на лице, потому что за спиной жирного борова шевельнулся здоровенный парень, исполняющий, судя по всему, роль телохранителя, да и сзади мне на плечо легла ладонь ещё одного такогт же. - Мы же с тобой, вроде, договаривались? Ты выступаешь на моём турнире, а я отпускаю твою девку... Если ты пройдешь хотя бы первый круг. А ты вон что удумал.

– Я от своих слов не отказываюсь, - буркнул я, слегка дернув плечом, за которое уцепился охранник. На самого охранника я даже не посмотрел, не отводя взгляда от глаз Шварца. Такие вот поединки взглядов мне обычно плохо довались... Раньше. В той жизни. Здесь же я уже успел натренироваться подобному, укрощая непокорных подростков. Про мой "страшный взгляд" даже легенды ходили среди наших девчонок. Вот только там, у себя, я всегда мог подтвердить крепость взгляда оплеухой или силой оружия, а тут моя позиция была откровенно слабовата. Но я не уступал, исподлобья уставившись прямо в переносицу сидевшего напротив меня курдюка с салом.

– То, что ты до сих пор не нарушил своё слово, это не твоя заслуга, а моя, - Шварц лениво шевельнул кистью, и охранник убрал-таки свою руку с моего плеча. Лидер восточников смотрел на меня как-то лениво, но, в то же время, хищно. Как сытый кот смотрит на пробегающую мышь. Охотничий инстинкт трепыхается, но не может вырваться из-под навалившейся горы лени. Так и тут. Он не принял вызова, брошенного мной, опустив глаза, выбирая себе очередную сладость со стола. Но я не обольщался. Это был не признак слабости, а просто ему это было не нужно. - Это я не даю тебе возможности нарушить собственное слово.

– Бездоказательно, - хмыкнул я. - Эдак в чём угодно можно обвинить. Мол, я тут чуть ли не «революцию» устраиваю. В уме, ага. В собственных мыслях. В реале же никаких революций нет и в помине.

– Не надо, - поморщился толстяк. - Не надо тут демагогию разводить. Ты знаешь, что планировал побег. Я это тоже знаю. Всё остальное неважно. Но у нас договор. Ты участвуешь в турнире, а я отпускаю тебя на все четыре стороны, если ты сможешь его выиграть. И, даже, больше! Отпускаю твою девку, если ты выиграешь хотя бы первый бой. Всё! Все остальное - неважно. Но, повторяю тебе ещё раз. Именно я не даю тебе нарушить твоё же собственное слово. Считай это моей слабостью. Я привык держать собственное слово. Но, в то же время, я не переношу и тех, кто его не держит. Так что позволь я проявлю твёрдость, и не позволю тебе поддаться слабости и нарушить данное тобой слово.

– В каком смысле? - ощутимо напрягся я. Что там ещё придумал этот жирный боров?

– В самом прямом. До твоей первой победы девчонка, - Шварц качнул подбородком в сторону притихшей Совы, - побудет у меня в гостях. Смею тебя уверить, что у меня ей абсолютно ничего не угрожает. На её честь никто не позарится, её будут кормить и никто даже косо на неё не посмотрит.

– Но ты же уже обещал мне, что она будет жить со мной до первого боя! А, теперь, говоришь прямо противоположное. То есть, ты полный хозяин своего слова? Захотел - дал слово. Захотел, забрал обратно.

– Но-но-но, - окрысился жирдяй, - не я первый начал нарушать наши соглашения. Так что это лишь ответная реакция на твои действия.

– Какие действия? - Чуть не вскричал я. — Придуманное восстание, которого не было, и которое только в твоём воображении?

– Не хами мне! - повысил голосок и Шварц, прихлопнув пухлой ладошкой по столу. - И не разводи мне тут демагогию. Ты знаешь, что нарушил слово, а я лишь не даю тебе совершить ещё большую ошибку. От своих слов я не отказываюсь. Победишь в первом бою - девку отпустят. Ты, даже, сам сможешь её проводить до того места, которое укажешь... Под охраной, разумеется. У меня ей, как я уже сказал, ничего не грозит. Так что и по этому поводу волноваться не стоит. А вот само её присутствие у меня в гостях послужит гарантом того, что ты не будешь делать глупости. И это не обсуждается. Всё. Можешь быть свободен.

Знакомое по вчерашнему вечеру, притушенное ночью Совой, но, как оказалось, до конца не угасшее бешенство, вновь начало прорываться наружу. Я не сразу сообразил, что звериный рык, который я слышу, вырывается из моего собственного горла. Я дергаюсь вперёд опрокидывая столик вбок, стремясь вцепиться зубами в горло сидящей напротив меня туше, но... Словно выключаюсь. Проваливаюсь во тьму.

Очнулся я, похоже, уже через несколько часов в своей каморке. Голова жутко раскалывалась. Меня опять подташнивало, а на затылке я нащупал здоровенную шишку. Судя по всему охранник, тусовавшийся у меня за спиной, успел-таки среагировать на мой бросок. А то, что не привели Ведьму, посмотреть как я там, а тупо бросили на кровать и заперли, не интересуясь моим состоянием, можно принять за ответную оплеуху Шварца. Типа, он таким образом, высказал мне свое "Фи".

Остаток дня я провалялся в своей кровати, приходя в себя. Мало того, что я и без того ещё не в лучшей физической форме, так мне ещё один сотряс добавили. С-суки! На старые-то дрожжи ой как знатно прилетело. А что мне делать такому, если вечером на арену вызовут?

Впрочем предположению мои опасения оказались напрасными. Я, конечно, настраивался выходить таким вот полудохлым. Или к тому, что на арену выйдет Грека или Хиросима против Курка или Мосла (злопамятность Шварца я сполна оценил. От него вполне можно ожидать подобной подлянки.) Но нет. Ведущий вечером объявил другую комбинацию.

– Первый участник сегодняшнего боя... Номер 13. Это Курок!

Признаться, я в этот момент, ощутимо напрягся. Кавказец, несмотря на полученную днем ранее трёпку от Качана, все равно производил впечатление серьёзного бойца. А ещё это его высокомерное презрение... При всей его показушности оно-таки действовало на нервы, заставляя воспринимать его, возможно даже и более серьёзно, чем он был на самом деле. В любом случае, это - серьезный соперник. Против кого бы он не вышел. Боюсь, мне в моем состоянии, с ним не тягаться. И Хиросиме, пожалуй, тоже. Грека? Только что, если он...

– Второй участник сегодняшнего боя... номер 15... Скотинина! В пятом бою первого круга встречаются Курок и Скотинина! Да пусть победит сильнейший!