На все четыре...

Глава 23

Очнулся я уже в своей комнатке. Или, правильнее всё ж таки называть её камерой? Я лежал на кровати. Больше внутри никого не было. Сколько прошло времени? Кто ж его знает. Но вряд ли слишком уж много. Голова не то чтобы раскалывалась, но определенный дискомфорт наблюдается. Во рту неприятный металлический привкус. И рука… Кисть правой руки дернуло резкой болью, стоило мне только чуть ей шевельнуть. Поднес ладонь к лицу. Грубо и, явно наспех, перемотано какой-то тряпкой. Простынь или наволочку на бинты пустили. Явно не профессионал бинтовал. Осторожно размотал… Да уж… «Красотища»! Руку я сам себе попортил знатно. За счастье, что никаких крупных сосудов или сухожилий не повредил. Было бы обидно стать инвалидом. Хотя в тот момент я об вреде собственному здоровью вообще не задумывался.

И, кстати - да. Что за чертовщина там вообще произошла? Подобное поведение ну вот совсем не характерно для меня. Что же тогда там творилось? Я ведь, даже, до последнего мгновенья не думал, что вообще сверну в комнату Мосла. Как накатило что-то в один момент. И там, внутри, всё то же самое. Зачем зашел? Зачем взял бутылку в руки? Мыслей же не было вообще! Пустая голова. Что это? Одержимость, как в фильмах показывают? Кукуха у меня все-таки поехала? Или это такая замаскированная попытка самоубиться? Всё-таки кидаться на Мосла это… Это…

И только тут до меня по настоящему дошло произошедшее. Я уделал-таки Мосла! Да, нежданчиком. Ого, я застал его врасплох, что называется со спущенными штанами» (в самом буквальном смысле этой фразы) и он был абсолютно не готов к бою. Но всё равно. Сам факт. Я. УДЕЛАЛ. МОСЛА. Покопавшись в себе я обнаружил не до конца растраченную злость, гордость, желание встретиться ещё раз, но не нашел и следа того страха, что раньше вызывал во мне этот исполин. Я-таки поверил в себя. О, нет, я не воспарил на крыльях самомнения. Вовсе нет. Но я, по крайней мере, понял, что и хваленый Мосол не так уж и неуязвим и непобедим, как мне это всё казалось ранее. И спусковым крючком, кстати, этому послужило ранение Мосла на ринге. Когда Сима сумела срубить ему два пальца на руке, именно тогда и появилась та зарубка в осознании его вероятной уязвимости. Просто за ураганом эмоций и боли по погибшей девчонке, я не сразу это осознал. А вот в подсознании, похоже, всё это зацепилось.

Лязгнул засов, запирающий камеру, и в комнату вошла Ведьма в сопровождении пары охранников с Сиплым во главе.

— Очнулся, «герой»? — недовольно буркнул начальник внутренней охраны. — Ох и заварил же ты кашу! Короче: на улицу тебе больше выход запрещен. А то Мосол там рвеёт и мечет. Лучше тебе с ним пока не встречаться.

— Кому лучше? — равнодушно спросил я. — Если б вы не ворвались, не было б у вас сейчас никакого Мосла. И это ему лучше со мной не встречаться… Пока я начатое не довел до конца.

— Больно ты «грозен», как я погляжу. Куда ты против Мосла? Ты себя в зеркале видел вообще? Где ты и где Мосол?

— Ну да, ну да… Это же вы его от моей бесчувственной тушки отдирали, да? Это же он меня чуть не зарезал, а никак не наоборот.

— Исподтишка ударить много ума не нужно. А потом кромсать того, кто тебе даже ответить не может. Гер-р-рой.

— Ну конечно. Если бы Мосол меня бил — значит я сам напросился, и так мне и надо. А если я вашего разлюбезного Мосла пизжу — значит не по правилам и вообще нечестно… Может вы меня перед боем с Мослом еще свяжете покрепче, чтоб тот наверняка победил? А то вдруг я опять не по вашему поступлю и зарежу его нахрен?

— Рот закрой! — рявкнул Сиплый, чуть ли не в отчаянье и переключился на слушавшую нашу перепалку Ведьму. — А ты что уши развесила? Посмотри, что у него с рукой. Ему через шесть часов на арену выходить. Перебинтуй как положено, обработай там чем, — и снова повернувшись ко мне с искренней ненавистью выдохнул. — Надеюсь, этот щенок сегодня проткнет тебя своей зубочисткой.

— Да не переживай ты так, — я протянул к подошедшей медичке свою ладонь, позволяя заняться раной. — Я вашего Мосла небольно зарежу. Чик, и его уже черти жарят.

Сиплый лишь скрежетнул зубами и буркнув напарнику — «Смотри тут», выскочил на улицу. Ну да. Риторика — не самая сильная его сторона. Я же перевёл взгляд на Ведьму, которая молча обрабатывала мне порезы на ладони, но при этом бросала какие-то странные взгляды на меня.

— Что? — не выдержал я, так и не сумев индефицировать что они означают.

— У тебя волосы седые появились на голове… — как-то осторожно и, в то же время, с чисто женской жалостью произнесла медичка.

— Немудрено, — чуть помолчав, буркнул я слегка недовольно. Пытаясь осознать её слова, о том, что у четырнадцатилетнего мальчишки могла появиться седина в волосах. — Много?

Вместо ответа Ведьма, чуть покопавшись в своей медицинской сумке, вытащила оттуда небольшое круглое зеркальце и протянула его мне. Неловко взяв его левой рукой, поднес к лицу. Ну да… Есть седые волоски. Не так чтоб слишком много, но на моей тёмной шевелюре они были заметны особенно сильно. Никаких таких полностью седых прядей-локонов. Просто, я, как будто бы, собрал своей бестолковкой паутину в каком-то сарае. Даже первой реакцией было смахнуть её с головы. Но нет. Это действительно была седина. Обидно, конечно, но и понять — тоже можно.

Больше мы не проронили ни слова. Ведьма обработала мою кисть и, перебинтовав ее, ладом вышла вместе со вторым молчаливым охранником. А я снова погрузился в привычную уже рефлексию. Чем-то слова медички меня всё-таки зацепили, и я вновь полез копаться в самом себе. Это — как ковырять заживающую ранку. Вот, вроде, и понимаешь, что по уму надо бы дать ей полностью затянуться, но удержаться и не подцепить ногтем подживающую коросточку просто выше твоих сил. Так и у меня с самокопанием. Толку ноль. Один вред. Но, зато — удержаться невозможно.

Попытался понять, что именно зацепило меня в ее словах и взглядах. На что срезонировало? Гм… Трудно сказать. Что-то такое неуловимое. Почему-то в голову лез разговор не с Ведьмой, а с Сиплым. С ним-то что не так? Ну да, а нарывался. Да, это тоже не типичное для меня поведение. Точно! Вот оно! Я же уже думал, что мое поведение сегодня очень напоминает завуалированные попытки самоубийства. Типа: «я, конечно, не самоубийца, и никогда на это не пойду — определённо. Но вот само моё поведение… Этот неосознанный поиск неприятностей. Я словно бы вновь и вновь бросаю вызов самой Смерти. Вот оно! Теперь осталось понять почему я это делаю?

Ну тут уже просто. Стоило лишь правильно сформулировать вопрос и ответ сам пришел ко мне. Чувство вины. Да, боль от потерь порождает во мне дикое чувство вины и ответственности за все происходящее. Умом-то я понимаю, что моей вины, по большому счету, нет. Я - раб обстоятельств. Но подсознание считает иначе. Я чувствую себя ответственным за всё, происходящее на арене.

Нава. Бедная девочка, преданная своим возлюбленным. Какое я имею к ней отношение? Но, почему-то, вспоминая её, меня охватывает дичайший приступ злобы к этому альфонсу, приведшему её на арену. Предавшему и продавшему её. Ну и к Шварцу, конечно же, вальяжно возлежащему на своих подушках и высокомерно тычащему пальцем вниз. «Император» хренов. В чём тут моя вина? В чём? Не знаю. Но чувствам чужда логика. Я чувствовал, что тут есть доля и моей вины.

Скотинина. Боевая девчонка. И, пусть, она даже не была "своей». Она держалась наособицу ото всех нас. Но, вспоминая бледного семилетнего мальчика, расширенными от ужаса глазами смотрящего на умирающую сестру, я тоже испытывал чувство вины. За что? Бог весть. Но доводы рассудка тут бессильны.

Арбуз. Прямой и честный парень. Я, даже, не успел толком узнать его. Но тот внутренний стержень чести и долга, что был в нём, я сумел оценить. Ну тут уже можно даже какие-никакие доводы своей вины найти. Типа: не стоило дожидаться его боя, а действовать сразу. Поднимать бунт, пока мы все ещё были живы. Не искать новых участников, а действовать с теми, кто был. Может быть хоть у кого-то были бы шансы вырваться. А так... все погибаем один за другим.

Грека. Единственный, кого из участников я назвал бы своим другом. Настоящим. Таким, какие бывают - один и на всю жизнь. Где-то там у него остался маленький и бедный анклав, который обязательно загнётся без его руководства. С его смертью погибнет и его анклав. Маленькие дети, не способные прокормить себя сами. Их судьба тоже висит на моей совести пудовыми гирями.

Хиросима… Тут, даже - мысленно прикасаться к её образу жутко больно. И дикое чувство стыда за ту нелепую попытку уклониться от ответа и перевести все в шутку, на её честно заданный вопрос: «Что ты будешь делать если нас сведут вместе на арене?» Казалось бы, какой смысл в этом? Ей достался другой противник. Но я никак не могу забыть то выражение ее лица, с которым она тогда развернулась и ушла. Ушла, как оказалось, навсегда.

Вот и получается в итоге, что я ощущаю себя виноватым в их смертях и, потому, подсознательно и провоцирую окружающих на агрессию по отношению к себе. Звучит — дико нелогично, но оно так и есть!

Снова загремел засов и в каморку снова заглянул угрюмый Сиплый.

— Вставай, давай. Тебя Шварц вызывает.

Медленно повернув голову в его сторону я нехотя проворчал:

— Я вам что, собачка — по первому свисту подскакивать? Если кому надо — пускай сами ко мне приходят.

— Ах ты! — Сиплый аж задохнулся от гнева и с самым решительным видом направился ко мне, помахивая резиновой дубинкой. Во мне же боролись два противоречивых желания. Первое: купировать только что спровоцированный конфликт невинным вопросом: «А кто вместо меня вечером на арену выйдет, если ты сейчас…», а второе — принять бой. Вот прям здесь и сейчас. Сколько можно терпеть? И, к моему искреннему удивлению, я чувствовал, что второе желание явно перевешивает! Похоже, психика у меня вс ж таки нарушена. Явное ж отклонение. Так откровенно нарываться на опиздюливание…

Но даже отстраненно наблюдая за вывертами собственной психики, я и не подумал противиться нахлынувшему желанию. И, потому, когда Сиплый подошёл, я сжался в комок, поджав под себя ноги (пусть думает, что я боюсь его дубинки), и, когда тот замахнулся на меня своим дубинатором, резко выпрямился, ударив обеими ногами куда-то в живот охраннику.

Увы, но красиво отшвырнуть его так, чтоб еще и согнулся от боли, у меня не вышло. Сиплый был опытным бойцом и такой вот бунт, по всему видать, усмирял не в первый раз. Увидав самое начало моего движения — он чуть-чуть отстранился, выгнувшись назад так, что мои ноги лишь едва-едва достали до его живота, не нанеся никакого урона, а вот его дубинка, припечатавшая меня по ляжкея, заставила сорваться последним запретам, что еще сдерживали меня.

Не дожидаясь пока он сделает новый замах (одного-то удара хватило по самое не могу), я используя энергию, с которой выбрасывал ноги, утвердил их теперь на полу и сам вылетел из кровати бросаясь на Сиплого. Никаких хитрых маневров или приёмчиков. Просто сам, всем телом, впечатываясь в охранника. А точнее сшибая его с ног (благо, он попытался в этот момент, как раз переступить ногами и потерял равновесие) и впечатывая его в стену камеры.

Сиплый был старше меня и куда физически сильнее. Так что я ни на секунду не обольщался — это его не остановит. К тому же от дверей на помощь своему начальнику спешил еще один охранник. Времени у меня нет совсем. И использовать как оружие тут нечего. Если только…

Небольшой столик, стоявший возле кровати, от удара ноги подлетел в воздух, перевернувшись в полете вверх ножками, заставив подходящего охранника чуть отшатнуться (в его же сторону столик пинал). А Сиплый успел в это время прийти в себя и с силой оттолкнул меня. А силы ему было не занимать. Я отлетел как мячик от стены. Почти.

Я не стал сопротивляться его швырянию. Не пытался устоять на ногах. Наоборот, я сам рухнул в ту сторону, в которую он меня толкал. Но, при этом, не выпускал его ветровку, в которую я вцепился, скомкав её на его груди. И, против двойного рывка (своего собственного, да еще и помноженного на мое ускорение) он не устоял, полетев на пол вслед за мной.

Да, избежать падения я не смог. Я мог только чуть скорректировать падение. Так что, рухнув на пол, я чувствительно приложился головой об пол, аж искры из глаз полетели, а вот Сиплый…

Когда я, чуть придя в себя, повернул голову вбок, то увидел лежащего рядом начальника охраны. Из его спины торчала металлическая ножка перевернутого стола. И она была вся в крови.

Впрочем, долго глазеть мне не пришлось. Подскочивший напарник Сиплого с совершенно нечеловеческим лицом ткнул в меня шокером и я, уже второй раз за сегодня, выгнулся дугой и отрубился.

Повторно пришел в себя от резкого запаха нашатыря, сунутого мне под нос. В камере ощутимо прибавилось народу за то время, что я был в отключке. Помимо Ведьмы, (которая и приводила меня в себя нашатырем) тут был сам Шварц со всей своей свитой.

— И, что дальше? — голос Шварца был полон искреннего любопытства.

— Ну, это… — тот охранник, что был в напарниках у Сиплого, особым красноречием явно не отличался. — Он с кровати как кинется, и Сиплого об стену. Я кинулся на помощь, а он ногой по столу раз, и он под самый потолок подлетел. А потом кверх ногами упал. А потом Сиплый его толкнул, и он падает. Но Сиплого за воротник ухватил, и за собой… И прям на ножку.

— Поня-я-тно... — раздумчиво протянул Шварц. — Идиоты! Я же говорил вам, что чем ближе к финалу, тем внимательнее надо быть. Они последний страх теряют. А вы — расслабились! «За пятерыми легче уследить, чем за шестнадцатью» — явно передразнивая кого-то прогнусавил лидер восточников — а то, что остаются, как раз, самые опасные, которые уже крови попробовали и ничего, в принципе, не боятся - понять, мозгов не хватает.

Охранник лишь потеряно молчал. Впрочем, повинуясь едва заметному взмаху руки, он с облегчением поспешил скрыться с глаз высокого начальства. Ко мне же подскочила парочка из его свиты и, подхватив под руки, поставили перед Шварцем, скептически рассматривающем меня как какое-то редкое и опасное насекомое.

— Он хоть на ногах-то стоит? — с явным сомнением процедил он. — Эти дуболомы не перестарались?

— Ну, кости целы, — негромко ответила Ведьма откуда-то у меня из-за спины. — По ноге дубинкой знатно прилетело, но стоять должен. Ладонь ещё порезана, но тоже ничего серьезного. Главное, что дважды за день шокером получил… Причём — максимальный заряд. Это не очень полезно.

— И? — раздраженно процедил Шварц.

— Ну, справиться с Сиплым это ему не помешало, — пожала плечами Ведьма.

— И то верно. Покоцать Мосла… Это дорогого стоит. И ведь я тебя тебя недооценивал, — обратился он уже конкретно ко мне. — Думал твои подвиги преувеличены. А ты вон что вытворяешь. Я теперь действительно верю во всё, что про тебя рассказывали.

Я промолчал. Чувствовал я себя, все-таки, не очень хорошо. И, хотя, внутри опять поднималось желание устроить тут бойню (что-то с психикой конкретно не так. Это же явная попытка суицида, пусть и завуалированная), но умом я понимал всю бесперспективность подобных действий. Слишком много народу. И держат крепко. Дохлый номер. Но желание всё равно не проходило. Впрочем, Шварц похоже не нуждался в моих репликах.

— Я только одного не пойму... — задумчиво протянул он, — почему Князь не спешит тебя вытягивать? Ведь такой пленный… Да за него чего угодно отдать можно. А он как-то не особо желанием горит. Может он решил тебя таким образом слить? А? Как думаешь?

— Я думаю, что ты слишком много запросил, — сам не знаю почему, но ответил я, — Цену назначил несусветную. И Князь просто решил, что я и сам справлюсь. Вот выиграю этот ваш турнир и сам вернусь. Ты же обещал — победителя отпустить?

— Я свое слово держу, — высокомерно вздернул нос Шварц. — Если сказал, что отпущу — значит отпущу. Но турнир ещё нужно выиграть.

— Считай, уже выиграл, — криво улыбнулся я прямо в лицо своему врагу. — Остались лишь незначительные детали.

— Ну-ну, — недовольно буркнул Шварц, поднимаясь. — Посмотрим, как ты справишься хотя бы в сегодняшнем бою… Вон, на ногах почти не стоишь. А пацан, что бы там про него не говорили, своей шпагой действительно неплохо владеет. — И, обращаясь уже к Ведьме. — У тебя остался час. Делай, что хочешь, но через час он должен выйти на арену на своих ногах.