Все эти поцелуи больше походили на укусы. Он словно жалил мое лицо, доступные участки тела.
Но и я не могла справиться со своими эмоциями. Мне казалось, что так и должно быть, что так и бывает. Последний человек, который так целовал меня, первый человек, кто ТАК целовал меня, это был Алексей. И сейчас он получил зеленый свет.
Я ощущала, что мое тело плавится под его руками, его прикосновениями.
Он резко повернул мое лицо выше, заглянул в глаза, и я буквально провалилась в бездонные колодцы его глаз. Там бушевала буря, там гремели грозы и там творилось что-то настолько страшное, ужасное, словно развернулись военные действия.
И моя лодочка спокойствия никак не могла противиться этому напору, этому цунами чувств.
Кто я и кто он?
Разве можно отвернуться, когда тебя пригвоздили к месту? Разве можно отвернуться, когда тебя держат тисками? Разве можно?..
Нет, и я не смогла.
Все тело мое трепещет, будто листик на ветру, вся моя душа болтается на одной-единственной тонкой ниточке, прикованной к телу. Дерни – и я улечу к небесам.
Все так остро, по-настоящему, живо.
Я чувствую каждое его прикосновение к своей коже, он будто жжет клеймом. Я ощущаю каждое его движение налитых желанием бедер, он словно начинает древний, как мир танец, прямо тут, в ресторане, в темноте второго этажа.
А я…
Я готова сдаться прямо тут, упасть вместе с ним, позволить все, что только можно.
Потому что нельзя, совершенно нельзя не реагировать на его запах, щекочущий ноздри, на его властные и уверенные поцелуи, когда он направляет наше с ним удовольствие к одной точке – туда, где ждет разрядка.
Я слишком слаба.
А он слишком силен.
Его прикосновения становятся нежнее, когда он понимает, что я отвечаю ему со всем пылом своей души, своего сердца, и тут же все настроение меняется: он что-то шепчет на ухо, но я даже не могу разобрать, что именно, потому что слышу только как грохочет мое сердце.
Оно готово проломить грудную клетку, заплясать ритуальный танец на столе, на полу, прямо у его ног.
Но я слышу и кое-что еще.
Еще сердце ощущает себя также.
Он также взволнован, возбужден, что наши с ним сердца бьются асинхронно, но так громко, что затмевают все остальные чувства.
Ничего нет больше – только он и я.
Его и мои руки.
Его и мои губы.
Его и моя кожа, которые горят огнем.
Разве можно испытывать такое удовольствие?
Разве можно вот так гореть только от близости?
Мне кажется, что с меня содрали предохранительный клапан, и от того все эмоции стали ужасающе жаркими, невероятно сильными, такими, что просто невозможно не следовать за ними.
Это даже немного похоже на какое-то предобморочное состояние. Еще немного пережми – и я закричу.
Но закричу от удовольствия, от волнения, от этой долгожданной близости, когда шероховатая поверхность его пиджака задевает мою раскаленную кожу, когда его уверенные и наглые пальцы, ладони, гуляют по всему телу, с искусством музыканта даря такие ощущения, когда душа может воспарить к небесам.
— Тася, Тася, — слышу я, наконец.
Он отстраняется. Его глаза пьяные и какие-то больные. Сейчас он похож на наркомана, который добрался до дозы. Волосы взъерошены, пиджак перекошен, рубашка полурасстегнута, вывернута из штанов.
Боже мой, неужели это я натворила?
Как стыдно…
Он резко заправляет рубашку в брюки. Вытирает рот тыльной стороной ладони.
Тянет руки ко мне, и я жду продолжения нашего безумия, тянусь к нему, но нет.
Алексей оправляет мое платье, разглаживает по бедрам, подтягивает наверх кромку декольте.
Утирает уголок моей губы.
Ухмыляется, и я вижу, что эта остановка немного отрезвляет его, он снова становится тем человеком, которого я видела несколько минут назад.
— Нам срочно нужно домой, — говорит он, хватает меня под руку и буквально бежит вперед, вниз по лестнице, едва ли не расталкивает гостей, которые хотят с ним поздороваться.
Я бегу за ним, прячусь за его широкой спиной, пытаюсь привести себя в чувство, очнуться от морока его объятий.
— Где машина? — рычит он на улице.