(не)случайный наследник для магната

Глава 48

Я пытался пробудиться несколько раз, но каждый раз будто бы неудачно. Веки словно стали свинцовыми и своими силами мне было их не поднять. Сознание ускользало, в голове шумело, во рту сушило.

Белый потолок, больше похожий на молочное облако – такой же размытый и странный, - вот что я увидел первый раз.

На второй – яркий свет, после которого – огромный шприц прямо перед глазами.

На третий – множество лиц врачей в шапочках и масках на все лицо. Или это был один человек, но в моем сознании он расклеился каруселью, рассыпался сине-белым калейдоскопом?

На четвертый я пришел в себя уже в палате.

В окно светило солнце, оно играло бликами на лице и от того, что кто-то забыл задернуть жалюзи, солнечные зайчики устроили вакханалию на моих закрытых глазах.

Наверное тому, кто приглядывал за мной, казалось, что я уже не жилец, от того и не обратил внимание на то, что человек даже с закрытыми глазами может почувствовать раздражающее внимание солнца.

Однако благодаря этому обстоятельству сознание мое, раздраженное внешним неудобством, дало о себе знать.

— Петр Борисович! Пришел в себя! — услышал я голос рядом. С трудом повернул голову.

— Пить, — простонал скорее сердцем, чем ртом. Из нутра прорвался только какой-то шепот, больше похожий на мявканье кошки.

— Так вам нельзя еще, пить-то, — незнакомый женский голос, несмотря на заботу, все равно был отстраненным и не очень успокаивающим.

Однако она достала платок и смочила мои сухие губы. Дышать стало как будто легче, и по тому, как она медленно очерчивала влажной тканью мои губы, я почувствовал, что в моем носу были какие-то трубки.

Через несколько минут, когда глаза с трудом, но сфокусировались, я понял, что трубки были везде, они будто опутывали мощной паутиной все мое тело.

Но не это было самым страшным.

Ни руки, ни ноги не двигались.

Я попробовал пошевелить пальцами левой руки, но не ощутил ничего, даже озноба, который бывает, когда отлежишь руку, которая долго находится без движения.

Движение ногой тоже не дало никакого импульса.

Меня охватила паника.

Я понял, внезапно понял, что со мной произошло.

Картинки недавнего прошлого – как меня колотит оголтелая, злая орда переростков, которая в любом случае возьмет количеством, и которой, как цунами, невозможно противостоять, - захлестнули мое сознание.

Стало трудно дышать, от перенапряжения я начал задыхаться.

— Скорее, скорее, — услышал краем сознания и после – пустота.

— Успокоительное начнет действие почти сразу, его организм должен немного восстановиться, прежде чем сознание поймет, что случилось, — сказал мужской уверенный голос, и мне хотелось закричать ему, приказать, чтобы он перестал травить меня лекарствами и гадостью, потому что мне нужно знать прямо сейчас, что случилось, что со мной произошло.

Это покажется странным, но там, в космосе бессознания, я вспоминал всю свою жизнь. Будто смотрел на себя со стороны и осознавал, что не все, что я делал было верным.

Да, поступки и выбор в любом случае правильный, ведь человек, как бы ни поступал, всегда будет прав. Ведь это черта выбора.

Но теперь я понял, что жизнь моя была пуста и неестественна.

Я слишком разменивался на свое окружение, на какие-то минутные удовольствия.

Но какого-то ядра, центра притяжения, все равно не имел.

Может быть, потому я и провалялся в бессознанке так долго, что некому и нечему было вытащить меня из этого сумеречного мира снов и каких-то жутких и загадочных грез?

Первое время меня жутко раздражали завтраки. Я все время был голоден. Челюсть была повреждена, на зубах стояли шины, которые все обещали убрать, но казалось, что специально оттягивают этот момент, чтобы я как можно дольше не мог нормально говорить, питаться, функционировать.

Я был готов душу продать за жаренный стейк, за шашлык на гриле, мне казалось, что я готов пережевать сырое мясо.

И всю эту злость от того, что не могу получить желаемого, я направил на поиски этих придурков, повинных в моем состоянии.

Полиция сразу явилась, как только смог внятно произнести свое имя, и я дал показания, конечно.

Жука этого сразу же нашли. Оказалось, что Жук – это не кличка, не погонялово, а фамилия.

Этого дурака взяли сразу, мне даже не нужно было приходить на опознание или очные ставки.

Вторым стал Ганджуба, - его собутыльник, сотоварищ.

Тот еще негодяй.

А на остальных я дал наводку своим людям.

Деньги все могут сделать, если ты точно знаешь, где достать нужного тебе человека.

У меня такие люди были.

И я точно знал, что каждый из тех, кто коснулся меня носком своих потных кроссовок, кулаком, пальцем, железным оружием улиц и неблагополучных районов, - пострадал.

Я видел доказательства: фото и видео, как они харкали кровью, как умывались слезами, как ссались под себя, трусливые ублюдки.

И видел, что эта грозная толпа по одиночке представляет собой унылое и жалкое зрелище. Конечно, так обычно и бывает, но увидеть это воочию доставляло какое-то иррациональное, жестокое удовольствие.

Оно будто баюкало мне раны, которые чесались под гипсом, смазывало глухую тоску от того, что я ничего не мог поделать со своим лежачим положением, успокаивало в ночи, когда без лекарства не удавалось заснуть.

Конечно же, все эти следы моего вмешательства в чужие жизни были уничтожены.

Но Жука и Ганджубу я не трогал – мне было нужно, чтобы они оказались в тюрьме, ответили за свои прегрешения.

И, наверное, это было каким-то подарком, милостью по отношению к Тасе – волшебной девочке, оказавшейся предательницей всего того, что я считал важным.

Я запрещал себе думать о ней. Даже малейшее воспоминание, которое всплывало миражом во сне – тут же гасил усилием воли.

Обычно предательства должны были получить ответ, но здесь…

Может быть, это была слабость, но я решил, что не буду трогать ее, выяснять то, что и без того было понятно.

Она сделала выбор, она почему-то решила обмануть меня, она отчего-то предпочла этого придурка со звериным оскалом в глазах. Психически неуравновешенного оборванца с улицы.

Хотя, может быть, женщинам и нужны такие, что демонстрируют силу, глушат тестостероном, тогда как сила неявная, но куда более активная, может сделать больше разрушительного воздействия.

Но я забил на все это.

Почти успокоился.

Занялся лечением: проблем со здоровьем оказалось выше крыши.

Меня перевезли в клинику, которая принадлежала матери, и первым, что я услышал от врача, что, скорее всего, останусь бесплодным.

— Травма яичка оказалась достаточно большой, — сказал он мне, практически не глядя в глаза. — Обычно, если речь идет о незначительных ушибах, вероятность нарушения фертильности мала. Сильные ушибы одного или обоих органов могут привести к высокому риску – приблизительно 48%. Однако у вас сильно повреждены обе стороны мошонки.

Я слушал молча. Он словно забивал в крышку гроба тяжелые гвозди. Катерина нервно крутила бумажку в руках. Она присутствовала при нашем разговоре, хотя я этого и не хотел.

— Есть вариант сделать операцию, удалить одно яичко, оставив другое, спасти его, либо сделать протезирование. Но нужно время, исследования и, конечно же, удача.

Передвигаясь по длинному коридору на костылях, я слышал, как моя жена медленно идет за мной: стук каблуков отдавался в тишине, и этот звук тоже казался мне похоронным маршем.

Так и оказалось. Именно в этот момент Катерина решила признаться в том, что хочет развестись.

— Ты не хочешь иметь недееспособного мужа? — сказал просто.

Она сразу занервничала.

— Конечно нет, я буду приходить и навещать тебя также, как раньше, но…

Это глупое блеянье раздражало.

— Катя, разойдемся сегодня же, — эти слова я планировал сказать еще несколько месяцев назад.

Повод должен был быть совершенно другим, но…

И только потом я узнал, что она изменяла какое-то время мне с Достоевским.

Узнал, и забрал часть бизнеса, который готовил для нее. В том числе медицинскую клинику.

Оставил директором: во-первых, потому что она очень просила, а во-вторых, потому что действительно оказалась ценным кадром.

Когда за Катериной закрылась дверь, я подумал, что все. Конец. Моя верхушка начала распадаться. Вся моя жизнь полетела под откос.

Как же я ошибался.

Все только начиналось: вечером отца сразил инсульт.