Мы сидели в приемном покое, там, куда никого не пускали. Мне просто некуда было идти, а он…он просто сидел напротив на этом странном железном стуле, и смотрел на меня.
Полупустой холл вдруг стал наполовину темным, наверное, на вечер тут отключали электричество, чтобы сэкономить.
Я была совершенно без сил от пережитых эмоций.
Словно выжатый лимон, еще и пропущенный через мясорубку. Сидела и переваривала все события последних часов.
— Орехова, вы? — раздался голос в трубке, которую я подняла буквально на последнем звонке возле грохочущей водой дамбе.
— Я, — тихо ответила я, смаргивая тот самый зловещий зов пустоты, который манил куда-то за собой.
— Срочно возвращайтесь в больницу, на рецепшене назовете свою фамилию, вас проводят в палату.
Я даже растерялась от такого напора. Алешка поднял с моего плеча заспанное личико и похлопал меня по щеке, играя, своей теплой ладошкой.
— Но я… — голос охрип, мне пришлось несколько раз прокашляться, чтобы вернуть его и ответить настырной женщине из трубки.
— Если вы по поводу оплаты, не переживайте, — голос на том конце провода заметно оживился. — Тут сказано, что фонд взял на себя все расходы.
— Фонд? — тупо переспросила я.
— Да да, — женщине не терпелось распрощаться со мной. — Вы меня поняли? Мы ждем вас! Берите такси и возвращайтесь!
Она пошуршала бумагами и снова громко сказала в телефон:
— Орехова, слышите?!
— Да, да!
Я отключила телефон и повернулась к Лешке.
— Малыш, — улыбнулась я ему впервые, кажется, за последние два дня. — Кажется, все в порядке! Бежим!
Я подхватила сына, и в припрыжку побежала по набережной, к автобусной остановке, по пути обдумывая, хватит ли мне фруктовых пюре для малыша, и смогу ли я перебиться одной постной булочкой на время лечения.
Операция прошла. Все закончилось.
Лешку перевели на ночь в реанимацию, а меня прогнали домой. Можно было бы подождать в палате, но я не могла оставаться там, ожидая, когда же его привезут.
Темнота и безликость стен выматывали сильнее, чем ночь без сна на людном вокзале, где сновали воришки и мелькали полицейские.
Я предупредила, что пойду домой и приду утром, а сама усмехнулась своему вранью. Никакого дома у меня не было.
Благодаря еще одному человеку, который всадил мне нож в спину, когда я меньше всего этого ожидала.
Но на самом деле сейчас я совсем не думала о том, что лишилась имущества и совсем не загадывала, каким образом буду его возвращать.
Мне просто хотелось побродить по ночному городу и понять, прочувствовать, что все закончилось, что все еще впереди.
Я пережила самый страшный ужас, который только может пережить мать – отправить своего несмышленого младенца на операцию с людьми, облачёнными в форму.
И сколько бы женщине не говорили, что все пройдет хорошо, сердце матери всегда, всегда будет волноваться, биться так сильно, что оглушит. В момент, когда я смотрела в глаза Алеши, когда его уносила от меня медсестра, мне казалось, что я вижу повзрослевшего на несколько лет ребенка. Такой мудростью, глубиной отличался его взгляд от обычного…
Наполненная всеми этими впечатлениями, разнообразными мыслями, спустившись вниз по лестнице к выходу, я замерла.
Этого не могло быть.
Но, тем не менее, это было правдой.
Прямо на меня в упор смотрел он.
Алексей Грецких.
Немного уставший, с заметными тенями под глазами, в темно-синих джинсах, темном пуловере, с серым пальто в руках, он глядел на меня так, будто бы хотел сжечь на костре.
Или распять на кресте.
Или поставить свечу мне за здравие.
Я сглотнула.
Он повел плечом, как спортсмен перед броском, и я поняла, что Алексей – это не плод моего воображения. Что он действительно находится здесь, в моем маленьком городе, в больнице, где прооперировали моего малыша.
Стоит и смотрит на меня таким странным, не читаемым, но очень страстным взглядом.
Что творится у него в голове? Какие кары он еще придумывает?
Как еще хочет помучить меня?
— Присядем? — Алексей нарушил тишину и первым сел на лавочку у стены, кивком головы указав место для меня напротив.
Меня словно загипнотизировало, и я последовала на ватных, не гнущихся ногах, вперед. Сама не знала, чего от него ждать, что он может мне сказать, и зачем вообще пришел сюда, но… прямо сейчас мы сидели в приемном покое, там, куда никого не пускали.
Мне просто некуда было идти, а он…он просто сидел напротив на этом странном железном стуле и смотрел на меня.
Женщина-вахтер, которая сидела на страже и поначалу неодобрительно присматривалась к нам, закрыла дверь в свою стеклянную подсобку и, судя по всему, прикорнула.
Телефоны не звонили, никто не ходил туда-сюда и сейчас это место мало напоминало дневную больницу, когда каждый квадратный метр заполнен суетящимися людьми, детьми, врачами и медицинским персоналом в белых халатах.
— Не хочешь кофе? — вдруг подал голос Грецких.
Я повернула голову на голос и сделала вид, что только сейчас вижу его перед собой, а не поглядываю периодически украдкой, отмечая, как он себя ведет.
Его поза и выражение лица не изменились: он все также сидел, упершись локтями в колени, нагнувшись в мою сторону. Кисти рук были сцеплены в замок и в закатанных на три четверти рукавах пуловера были видны мощные руки с ручейками вен.
Под глазами Алексея залегли тени, на щеках и подбородке угадывалась синева небритости, кажется, у него тоже выдалось нелегкое время.
— Здесь есть кофейный автомат, — глухо сказал он, смотря прямо на меня. От этого взгляда в упор во мне пробудились воспоминания, когда вот также, со скрытым огнем в прирученных сильных руках Алексей смотрел на меня перед тем, как показать всю страсть, на какую был способен.
— Да брось, ты же еле держишься, я вижу, — сказал он.
Я кивнула. В конце концов, он мне не враг, не друг, и что он может мне сделать здесь, в больнице? Ни-че-го.
Алексей легко поднялся и упругой походкой направился к кофейному автомату, который, и правда, стоял у самой двери.
Через несколько минут он вернулся и сунул мне в руки горячий стаканчик.
— Осторожно, — предупредил он меня. — Горячо.
Я кивнула.
Между нами повисло молчание. Оно было не тягостным, а пустым, безликим. Так бывает, когда все слезы выплаканы, все горе раздавлено, и сил ни на что не осталось.
И если я чувствовала себя так морально, то кажется, Алексей ощущал себя так физически: я видела, что он очень устал с дороги.
— Что ты здесь делаешь? — наконец спросила я.
— Я и сам задаю себе этот вопрос, — ответил он, отпив горячий кофе из бумажного стаканчика. Напиток оказался не очень приятным на вкус, и если и бодрил, то только за счет того, что был горячим, как лава, и совершенно не хотел остывать.
Этот больничный привкус горчил на языке, царапал все сосуды, и казалось даже, что это он побуждает к разговору по душам, словно мы с Алексеем не давно знакомые любовники, враги, расставшиеся люди, а просто-напросто попутчики в поезде, ведущем в никуда.
А ведь попутчику всегда легче рассказать, что лежит на душе, ведь правда?!
Кажется, Грецких понял, что мы сегодня прощаемся навсегда. Между нами больше не было никаких обязательств, все гештальды, казалось, были закрыты, точки над Ё расставлены.
Но что-то все равно пыталось просочиться в нашу с ним реальность.
— Знаешь, я ведь поначалу ненавидел тебя, — вдруг сказал он, бросив в мою сторону быстрый, колкий взгляд, который порезал мое нутро подобно высококачественной стали ножа. Сказать, что я удивилась, значит ничего не сказать. — Какое-то время я считал, что все случилось только по твоей вине. Но, думаю, так мне было легче спрятаться от всех переживаний, пережить все.
— О чем ты говоришь? — удивилась я. — Ненавидеть меня? Но за что? По-моему, это мне нужно было ненавидеть тебя всей душой.
Он хмыкнул, неверяще, обидно.
— Я была слишком маленькой и наивной девочкой, доверилась проходимцу, человеку, который решил завести интрижку на стороне от жены.
Тут он покаянно склонил голову.
— Мы с Катериной к тому времени уже не жили вместе, практически. Она все время исчезала в неизвестном направлении, я же был занят тем, что поднимал свой собственный бизнес. Мне хотелось доказать отцу, что я чего-то, да стою, даже без его помощи и подачек.
— Все так говорят, — не удержалась от колкости я.
Он пожал плечами.
— Катерина уже тогда практически жила с Вячеславом Достоевским. Эта некрасивая правда открылась, когда я без движения лежал в больнице.
Я повернулась к нему вполоборота.
Он оценил мой вопросительный вид и отставил стаканчик с недопитым кофе на пол.
— Я думаю, ты хочешь узнать, как я там оказался? О, это довольно занимательная история. В общем, слушай.
Я откинулась на спинку неудобного сиденья.
— Все произошло около двух лет назад. В очередной раз поссорившись с женой, я приехал в ваш город оценивать новую инвестицию – одну из старых гостиниц. На все про все у меня было отведено не очень много времени. Но я и подумать не мог, что эти дни могут стать для меня роковыми.
Алексей потер переносицу, будто бы ему было больно вспоминать о прошлом.
— Я познакомился с удивительной девушкой, невероятно красивой, удивительной, чистой, при взгляде на которую во мне просыпались чувства, которых я прежде и не знал. Мне хотелось оберегать ее, защищать от всего мира, подарить ей все, чем я владел и даже больше. Я был готов преподнести ей свое сердце, о чем и сказал в последний день, который мы провели с ней. А она… Она оказалась совсем не той, за кого себя выдавала. И после встречи с ней вся моя жизнь вошла в крутое пике, из которого я выбирался очень и очень долго…