В дом он буквально вносит меня на руках – каждая минута промедления, моего медленного шага на шпильках выводит его из себя.
Даже удивительно, что он так хорошо держался во время поездки до дома – молчал, смотрел в окно, и только поглаживал мою ладонь большим пальцем.
Хлопает дверь, зажигается низкий свет от нашего присутствия, и он бежит со мной на руках по лестнице наверх, в самую последнюю комнату.
Теперь-то я уже знаю, что там нет никаких следов Катерины – его бывшей жены. Только его. Его запах. Его присутствие. Его аура.
И эта темнота, в которой мы оказываемся, и эта прохладная влажность пустой комнаты, где есть только огромная кровать и небольшой столик в углу, немного отрезвляет.
Он ставит меня на пол, осторожно, словно хрупкую китайскую вазу.
Делает небольшой шажок назад.
И я все понимаю: он дает мне шанс передумать.
Дает мне шанс на то, чтобы я сбежала.
Но зачем мне этот шанс?
Мне нужен шанс на то, чтобы вновь прочувствовать до самого конца сладость его поцелуев, нервность его проникновений и оголтелую, несдержанную нежность.
Мне нужно все это, я ощущаю потребность в том, чтобы вернуть то время, которое у нас было прежде.
Время вдвоем.
Время друг на друга.
Я захлебываюсь воздухом, горячим, словно в пустыне Сахара и скидываю с себя лямки платья.
И это служит для него настоящим выстрелом на марафоне, сигналом к тому, чтобы вновь взорвалась бомба и ее осколки, воронка закрутила нас с ним в водоворот чувств.
Он бросается вперед, и вот я уже ощущаю спиной прохладу мягкого покрывала. Алексей заводит мои руки наверх, фиксирует их одной рукой и скользит второй рукой по телу. В этом есть какая-то порочная прелесть - том, что я в это время нахожусь без одежды, а он все еще в костюме.
Это обстоятельство словно кричит о том, что он настолько озадачен своими чувствами, охвачен страстью, что напрочь забывает обо всем.
И это заводит еще сильнее.
Хотя, казалось бы, куда больше?
Вдруг поняв это, он чертыхается, отстраняется, разрывает пуговицы на рубашке, скидывает все на пол.
В один ком сплетается все – тела, руки и ноги, уже не понятно, чьи губы спешат доставить другому удовольствие. Все оголтело и слишком, слишком быстро, горячо, невероятно остро.
Мы проваливаемся друг в друга, тонем в запахах, ощущениях, вибрациях.
Это невероятно.
Я всхлипываю от наплыва чувств, и он прикладывает свою огромную руку к моей шее, чтобы лучше ощущать мое дыхание, ловить его, и шепчет, целуя уголки губ:
— Ненавижу… как же я тебя ненавижу…
Он переворачиваем мое тело так, как ему удобно, и мне становится понятно, что так и мне тоже лучше, удобнее, приятнее!
Он предугадывает все мои желания, находясь на шаг впереди.
— Ведьма…как же я тебя ненавижу… — рычит он в унисон трясущейся от страсти кровати.
— Да, да! — шепчу я. — Да! Да!
Все так и есть.
Все так.
А после мы лежим и смотрим в серый потолок, который больше похож на светлую тень кровати. Лица его не видно, да я и не в силах даже повернуть голову.
Он рвано дышит, точно также, как и я.
Алексей утирает лицо от пота.
Этот страстный марафон, наконец, прерывается. В моей голове нет ни одной мысли. Они словно улетучились, пропали, испарились. Но, странное дело, нет неловкости, стыда от того, что я так резко и быстро сдалась ему на милость, упала к его ногам.
Это какое-то странное безумие, но притяжение, которое искрило между нами, невозможно было утолить иначе, чем так, как это произошло прямо сейчас.
Я вздыхаю. Алексей тут же реагирует:
— Не жалеешь?
Как я могу пожалеть о том, что снова, впервые за два года почувствовала себя живой? красивой? Желанной?
Нисколько.
Как бы там все не повернулось дальше, но именно сейчас я ощущаю в себе энергию, без которой никакое тело не может удержать в себе душу.
Качаю головой вместо ответа.
Хотя и у меня есть множество вопросов, и теперь, под покровом темноты, когда я не вижу его глаз, могу какое-то время противостоять его химии, наверное, настало время воспользоваться этим.
— Что мы здесь делаем, Алексей?
Он верно понимает это вместительное «мы». Ведь я спрашиваю не о нем и не о себе. Имею в виду совсем других людей.
Я и Лешка. Мой сын. Мой.
— У вас в городе я сделал тест на ДНК, — сообщает он мне после длительного молчания, во время которого, видимо, подбирает слова. — Сама видишь, дождаться их я не успел, потому сделал новые здесь, от своей клиники.
Я киваю.
Что ж.
— Мне нужен наследник, — поворачивает он голову ко мне.
— У тебя еще будут дети, может быть. Ты же очень богат, придумаешь что-то, — шепчу я онемевшими губами.
— Нет, — слишком быстро, слишком резко. Значит, вся его надежда – на положительный тест ДНК с Лешкой.
— Если это так, то…
— Он будет моим. Чего бы мне это не стоило, — жестко говорит он мне. Я сглатываю. Мои подозрения и слова Катерины снова подтверждаются. Алексей может лишить меня родительских прав, забрать сына к себе.
— А если ответ будет отрицательным? — имею в виду, что не отдам ему своего ребенка. Мне слишком дорого достался этот малыш.
— Я думаю, что Лешка – мой сын, — гнет свою линию Грецких. Он думает, что я спрашиваю его о тесте ДНК.
— А если же нет? — шепчу я, ощущая, как к глазам подкатывает влага. Я хочу услышать его ответ и в то же время понимаю, что совсем к нему не готова.
— Если нет, — он вдруг встает с кровати. Нагой, мощный, прекрасный, освещенный лунным светом. Смотрит на меня, и я резко укрываюсь покрывалом, будто ощущая холод, который вдруг исходит от него. — Если нет, нам, наконец, нужно будет попрощаться.
Он ерошит волосы в сильном волнении и скрывается в ванной комнате. Даже не включает свет – только маленький ночник.
Закутываюсь в покрывало и бреду в свою комнату.
Свою, конечно, громко сказано. Ту, в которой спит в новой кроватке от Грецких мой сынок. В ту, где его сон стережет нанятая Грецких няня.
Ту, которую мы покинем уже завтра.