— Мы берем вас без очереди по рекомендации коллег, — пояснил мне главный врач больницы, куда с утра пораньше мы приехали с Алешкой. У меня начала болеть голова, в глаза будто песка насыпали, руки тянуло – всю ночь я держала малыша на руках, и, несмотря на его вроде бы небольшой вес, за это время успела ужасно устать.
Несколько раз ко мне подходили люди с бегающими глазами, но я тут же выпрямлялась и смеривала этих проходимцев горделивым взглядом, чтобы знали: не суйтесь! И потому не то, что не выспалась, я была просто без сил.
Мужчина в белом халате и белой маске на половину лица перекладывал документы, снимки, выписки из папки, которую я привезла из клиники Грецких.
Иногда он хмыкал что-то себе под нос, видимо, выявляя какие-то новые для себя данные, иногда почесывал нос, но совсем не смотрел на меня.
Лешка нервничал, начал капризничать – видимо, сутки в верхней одежде дали о себе знать, он извивался, как мог, а я пыталась его удержать на коленях – то еще развлечение!
— Все анализы у вас в норме, — на эти слова я подняла голову, в ожидании. — В норме для того, чтобы сделать операцию здесь. Нет необходимости ехать куда-то.
Я вздохнула.
— Да, чаще всего малышей везут в Германию, но и у нас есть специалисты, как, например, в клинике Грецких. Кстати, от чего вы не сделали операцию там?
Я замялась.
Не рассказывать же ему, что с нами произошло? Что текст ДНК у Лешки не совпал с анализами Алексея Грецких, владельца клиники? Поэтому я не могла воспользоваться его владениями – ведь в ночь перед отъездом он мне точно сказал, что нам нужно будет попрощаться, если ответ будет отрицательным.
Негоже было бы воспользоваться его расположенностью, которая копилась все эти дни, что мы жили у него. Это было бы чересчур.
— Но не волнуйтесь, все будет в порядке. Сегодня остаетесь здесь. Нужно будет досдать мочу и кровь из вены. Завтра – операция. Вас в течение суток не должно быть в больнице, вы меня поняли?! На следующий день нужно будет оставить его одного. А через день ждем вас в палате. Через пять дней вы вместе уйдете домой.
Я вздохнула. Кажется, хотя бы с одним пунктом своей насыщенной программы жизни я начала справляться.
— Вот расчетный счет больницы. А вот сумма, которую нужно будет перевести сегодня, — он протянул мне листки с отпечатанными цифрами, скрепленные между собой.
Я непонимающе посмотрела на него.
В смысле?
— Таисия, операция платная, неужели вы ничего об этом не знали? — внимательно глянул он на меня. Я покачала головой и поняла: в клинике Грецких мне ничего об этом не сказали, потому что там операция была бы бесплатной по распоряжению самого Алексея.
Здесь такого распоряжения и не могло быть. Поэтому о деньгах мне ничего и не сказали, а я –то, дырявая голова, вместо того, чтобы узнать в первую очередь вопрос цены, гуглила все это время всю информацию об операции – как ее переносят дети, как ее делают, каким должно быть питание до и после.
Я сглотнула и посмотрела в листок. Перед глазами все поплыло – деньги действительно оказались немалыми.
Триста пятьдесят тысяч рублей.
Да я таких денег за весь год не получала, какой там за сутки перед операцией!
Где достать такую сумму?
Как ее получить?
Я даже не смогла найти угол, чтобы переждать ночь, не говоря уже о том, чтобы найти такую гору денег!
Думаю, на моем лице отразилась вся гамма эмоций.
— Все понятно, — вздохнул врач. — Денег у вас нет.
Я всхлипнула, собираясь разреветься от бессилия и ужаса.
— Вот, держите, — он протянул мне несколько буклетов. — Это данные благотворительных фондов, который спонсируют операции детей такого рода. Созвонитесь, поговорите, ну данные ваши я тоже поставлю на очередь.
Тут он глянул на меня.
— Но будьте готовы, что это не быстрый процесс, таких детей очень много, пока очередь до вас дойдет…
Я кивнула, больше рассеяно.
—Не переживайте. У вас еще есть немного времени.
«Немного времени»…
Выходя из кабинета, я не сразу нашла дверь. Перед глазами будто бы простирался туман – все стало безликим и странным, потеряло очертания.
Даже сама не помню, как мы сели в автобус, доехали до конечной остановки.
С Лешкой наперевес я пошла вперед.
Мы шли по дороге, и я даже не замечала, где иду.
Мы оказались на набережной.
Спортсмены огибали меня, ругаясь, от того, что я загораживаю дорогу для пробежек, один раз велосипедист случайно задел плечом и мы с ребенком чуть не упали.
Ветер обдувал лицо, проникал все глубже под кожу, и я, казалось, совсем не ощущаю холода.
Посадив Алешку на бедро, перехватив его рукой, мы шли не торопясь, не останавливаясь, не реагируя на редких спортсменов, которые не побоялись в эту ветреную погоду заняться собой.
Это смешно, но со времени моего первого свидания с Алексеем здесь, больше на набережную я не приходила – потому что сразу накатывали разные воспоминания, на которые я наложила себе запрет.
Я знала, что там, впереди, была дамба – опасное сооружение, где можно было наблюдать на мостике сверху как вода, взрываясь на миллиарды осколков, разлетается и пузырится, падая вниз.
Если смотреть вниз достаточно долго, то можно было ощутить этот загадочный зов – зов пустоты. Мощный поток тянул вниз, глубина затягивала в свои покои, и ты ощущал это влечение неизбежности, конца жизни.
Мы с Лешкой дошли до мостика.
На удивление он вел себя очень тихо, будто бы понимал, что мои силы истощены, во мне словно не осталось ничего живого, потому что если умирает надежда, то в человеке не остается смелости на дальнейшие шаги, чтобы двигаться вперед, как-то существовать.
Я взглянула вниз.
И тут же ощутила толчок – будто бы сама бездна подсказывала мне выход из сложившейся ситуации.
А ситуация была немыслимо катастрофической…
Нет жилья, денег на лечение нет и не будет…
Одно предательство всегда будет следовать за другим, и этому круговороту не будет никогда конца и края.
Руки нещадно затрясло – шутка ли: вторые сутки с ребенком на руках, без сна и малейшего намека на отдых!
Я зажмурилась.
От отчаяния. От страха. От беспокойства за себя и своего ребёнка.
Но, может быть, бездна права и для меня это было бы единственно верным решением?
Я этого не знала.
Я смотрела в глубину и видела на дне дамбы покой.
Покой…