(не)случайный наследник для магната

Эпилог

Прошло 2 месяца.

Я стою у дверей и очень волнуюсь. Несколько раз поправила платье, два раза заглянула в зеркало, чтобы поправить прическу и два раза забыла это сделать. Невозможно справиться с этим волнением, невозможно!

Лешик в колясочке весь извелся – ему не нравится сидеть в то время, когда вокруг все буквально пронизано духом ожидания чего—то неизвестного. Ему нужно бегать, прыгать, куда-то лезть и что-то громить. Особенно в кухне, хлебом не корми – дай перевернуть вверх дном кастрюли, потом поставить их обратно и закрыть каждую крышкой. Наш повар, женщина средних лет, в такие минуты подкладывает ему круглые красные яблоки, а папа, Алексей Юрьевич Грецких – муку. Насыпает и смеется над тем, как этот проказник превращает кухню невесть во что.

И в такие минуты я думаю только о том, сколько у них общего. Неужели такое возможно: полное взаимопонимание на глубинном, клеточном уровне? И на самом деле, я очень рада тому, что именно эта связь привела Алексея в наш город во второй раз, когда он объявился на первом этаже, в фойе больницы в ту ночь, когда я маялась и не знала куда девать свою мятущуюся душу ожидая утренних лучей, когда малыша должны были привезти из реанимации в палату.

А сейчас, глядя на него и не скажешь, что у нас были какие-то проблемы. Семейный врач только посмеивается, когда я звоню ему по всяким пустякам чтобы спросить что делать, если ребенок ушиб палец или выбивается из своего привычного графика, распорядка дня. Леша тоже смеется надо мной, щелкает по носу и говорит, чтобы я не усложняла. Хотя сам (я это знаю точно!) трясется над сыном так, будто он сделан из тонкого и невероятно хрупкого хрусталя.

Он всегда находит время на нас. Из моей квартиры Леша привез мои акварельные рисунки и предложил поступить на художественно – графический факультет, считая, что мне обязательно нужно развивать талант, набивать руку. Мы условились, что я обязательно этим займусь со следующего года, а пока буду брать уроки мастерства у репетиторов, да и вообще занятия по всем предметам мне крайне необходимы.

А вчера ночью, лежа у Леши на груди, в его объятиях, к которым уже успела привыкнуть, слушая его размеренно бьющееся сердце, я набралась и смелости и попросила его об одной большой услуге.

Организовать фонд помощи детскому дому моего города, директором в котором до сих пор служила нестареющая Ольга Петровна. Алексей замер на секундочку, а потом сказал серьезно:

«Обязательно. Обязательно нужно сделать это. Ты свяжись с директором, поговори, в какой форме необходима помощь, чтобы она стала персональной, а не для галочки, напоказ. Не хочу навредить или переусердствовать, как депутаты перед выборами. Это очень тонкая материя, здесь нужно быть очень аккуратным».

Этой ночью я снова почувствовала себя на верху блаженства, удивляясь тому, как так получилось, что боги даровали мне самого умного и понимающего мужчину на свете.

Я снова посмотрела в зеркало, совершенно не увидев своего отражения, глянула на часы на руке и снова забыла время.

— Ну скоро уже? — я слышу из комнаты протяжное и нетерпеливое и начинаю нервно хихикать. — Я хочу снять эту кофту! Она колется!

— Потерпи немного! — но мой голос немного дрожит, а дети это чувствуют. Они вообще все чувствуют, даже больше, чем нужно, как маленькие радары настраиваясь на нашу с Лешей частоту. Но если Алексей-маленький настраивается на нее беспрекословно, то со вторым нашим ребенком дела обстоят не так просто.

Из-за угла показывается взъерошенная голова маленького домовенка Кузи. Лицо насупленное, брови сдвинуты на лбу, плечи напряжены. С этим ежиком еще придется пережить много горестей и печалей, многое придется проглотить, чтобы он оттаял, принял себя и семью, в которой оказался. Но я готова ко всему. Потому что не могу позволить ему оказаться в такой ситуации, в которой сама оказалась когда-то давно.

— Павлик, не переживай, они тебе понравятся.

— Ага, как же, — фырчит он, но все равно выглядывает в окошко, которое выходит на дорожку у дома. Прислушивается – не слышно ли звуков подъезжающей машины.

Я треплю его по голове, но он не отстраняется на этот раз, и я понимаю, насколько ему страшно. Прижимаю буйную головушку к себе.

— Не волнуйся, они приедут не надолго. А потом, попозже, мы поедем к ним в гости. Там будем кататься на яхте, лодке, купаться в настоящем море.

Подкуп будущими впечатлениями – так себе уловка, но она на удивление срабатывает. В Пашиной голове начинают вертеться шестеренки, фантазия начинает работать на ура.

— А когда?

Я смеюсь, хоть и немного нервно.

— Скоро, малыш, скоро.

Увидев, как мы почти обнимаемся прямо под его ногами, возле колес новенькой коляски, в которую я усадила Лешку, он начинает бурно негодовать. Ворчать, сучить ножками, показывать свои уже немаленькие кулачки – ревнует.

Даже странно, обычно такого за ним не замечалось, но видимо, нервы последних двух месяцев действительно отложились на всех. На всей нашей большой семье. В те дни, когда Грецких начал большую работу по возврату моей квартиры, выяснилось, что в Лизиной биографии уже было несколько фактов подобного мошенничества. Не все они увенчались успехом, хотя кое-где удалось получить какое-то количество денег. Квадратными метрами она так и не смогла разжиться…

Он предупредил, чтобы я ни в коем случае не сталкивалась с ней, не отвечала на звонки или сообщения.

Но в последний день нашего нахождения в больнице я не выдержала осаду. И взяла трубку.

«— Тася, ты должна мне помочь, — как обычно нахрапом начала она свою речь.

— Если ты так и будешь говорить, сейчас положу трубку, предупреждаю, — выдохнула я.

— Нет, нет, — я услышала, как на другом конце провода плачет моя бывшая подруга. — Прости меня, прости. Не смогу оправдаться перед тобой, перед богом, всем миром. Очень виновата.

Я помолчала, и эта пауза даже затянулась.

— Мне нужна помощь. Я уже знаю, что меня ждёт – адвокат предупредил. Тюрьма, — она невесело хмыкнула. — Как Ольга Петровна и предупреждала. Помнишь… — она замолчала, наверное думая, что я сейчас тоже ударюсь в ностальгию, но я молчала.

— Лиза, зачем ты звонишь мне? — преувеличено серьезно спросила я.

— Мне нужна помощь, Тась. В последний раз прошу… Пашка…он…не должен возвращаться в детский дом. Ты же знаешь что это такое, позаботься о нем, пожалуйста. Не оставляй его.

Она всхлипнула, а я зажала рукой рот, чтобы тоже не разреветься, прекрасно понимая, что она чувствует там, по другую сторону цифровой связи.

— Я так оплошала. Обещала ему, что буду заботиться, что преодолею все, но у меня ничего, ничего не вышло.

— Никто в этом не виноват, кроме тебя, — сухо заметила я.

Она громко утерла нос.

— У нас с ним никого нет. Никому мы не нужны. Ольга Петровна присмотрит за ним, конечно. Но ты же знаешь…

Я знала.

И она знала, что я не смогу допустить того, чтобы маленький, щуплый Пашка, так похожий на галчонка, отправился в детский дом.

— Он и без того с трудом пришел в себя, оттаял, и теперь опять?! Прошу тебя, Тась, заклинаю. Ради всего святого.

Я отвела трубку от уха, чтобы не слышать те мольбы, которые она начала говорить мне. Но последние фразы все же услышала.

— Представь, если бы на месте Пашки был Лешик?».

И вот тут меня прорвало. Я разревелась, выпуская на волю все таившиеся эмоции, которые копились довольно долгое время в больнице. Не ей было говорить мне, как мне себя нужно вести и что мне делать, не ей давить на материнскую жалость, на сердечность. Не ей.

Но…

Как же можно оставить маленькое, еще только начавшее все понимать сердце? Павлик действительно лишь недавно начал оттаивать в нашей с Лизой обстановке. А все держался дичком – видимо, и там, в комнате для мальчиков, сторонился всех подряд. И в школе первоклассник делал очень большие успехи – Лиза все время хвалилась его усидчивостью, ровными прописями. Ребенка не нужно было уговаривать сесть позаниматься, почитать или заняться какими-то мелкими, малышовыми делами. Он был на все готов, но только…с опаской.

Конечно, я не могла позволить этому ребенку вернуться туда, где все наши отвоеванные с трудом сантиметры его доверия снова покрылись черной золой чужого недоброжелательного отношения и грубости.

Я должна была оформить над ним опеку.

И я это сделала.

Вернее, если быть точной, то это сделал Алексей. Грецких согласился с моей просьбой. Опять! Опять согласился! Он только спросил у меня, серьезно и очень грозно, уверена ли я в своем решении. Но я была тверда. И как я была тверда в мнении о том, что Пашка должен стать одним из нас, так и Алексей был тверд в решении о том, что все эти бюрократические проволочки нужно решить очень и очень быстро.

И, как всегда, добился-таки своего.

Дом Павлику понравился. Он с удовольствием носился с Лешиком из одного конца дома в другой, а на улице вообще терял связь со временем, потому что Грецких соорудил для ребятни настоящий рай с бассейном, качелями, горками и песочным домиком.

— Ты молодец, — потрепав Пашу по вихрастой голове, улыбнулась я.

— Лешка хочет гулять, — серьезно глянул он на меня. — Долго мы будем ждать твоих гостей в доме? Давай выйдем.

Я вздохнула. Выйти на улицу – это значит в одно мгновение потерять вид благообразной семьи, в которой мама – образец красоты и утонченности в легком шифоновом платье, старший брат – серьезный малый, а малыш – само очарование в костюмчике с белой рубашкой и синими смешными подтяжками. Через секунду все будет в песке и траве, и тогда…

— Пойдем, — протянул Павлик. — Не будем же стоять в коридоре и смотреть на улице?

— Не будем, — согласилась я.

Мы выкатили коляску с малышом на улицу, Павлик подхватил Лешку и они вместе тихонько, под ручку, поковыляли к песочнице. Хотя я видела по глазам Пашки: в это время он бы лучше умчался кататься на квадроцикле, на специальном траке, - подарок Алексея своему неожиданному второму ребенку.

А я же…застыла.

Первым на дорожку вышел охранник с сумками, потом – молоденькая рыжеволосая девица в черной рубашке и ультракоротких шортах. Она подмигнула мне и расплылась в немного щербатой улыбке, от чего все лицо ее стало невероятно смешным и светящимся.

Следующим показался сосредоточенный Леша. Он поднял голову, и, поймав мой взгляд, вдруг потеплел лицом, оттаял, легко сощурился, от чего в уголках глаз появились гусиные лапки.

А после…к дому подошла и его мать. Та, которую мы с ребятней с таким страхом ожидали.

Вся компания неспешно подошла ко мне, стоящей словно истукан. Леша сразу же приобнял меня за талию, притянув к себе.

— Мама, Саша, знакомьтесь. Это – Тася. Моя Тася.

Я кивнула. В горле даже пересохло немного от волнения.

— Ой, а Лешка только о тебе и говорил! — Саша подмигнула мне, но легче все равно не стало – женщина напротив пристально разглядывала меня, как товар в витрине магазина, будто бы решая: брать или нет?

— А где сорванец? — тихонько спросил у меня Леша.

Я мотнула головой в сторону песочницы, где как жуки весело закапывались в песочек мои дети.

— Эй, малышня! — крикнул громко и весело Лешка, привлекая внимание. А потом еще и присвистнул, как обычно делал, приходя домой.

И тут же Леша – маленький сорвался с места, заковылял своей нетвердой походочкой навстречу отцу. Павлик не отстал. Он деловито взял мелкого под ручку, сопровождая того на нелегком малышовом пути.

С отстранённым, вежливым интересом мама Алексея – старшего смотрела на то, как смешно ковыляет моя парочка, а я не знала, куда деться, куда деть свои руки, голову, куда спрятаться от неловкости, которая тут же, конечно, возникнет – она явно не пыталась идти на контакт, даже слова ни одного не сказала!

Наконец, малышня подошла, и Пашка сразу ухватился за брючину Алексея – спрятался за надежную стену. Я даже зажмурилась от удивления – наконец он признал в нем главного в семье, и не стал сбегать в свою комнату, чтобы не сталкиваться, не общаться, скрыться с его глаз.

Алексей подхватил Лешку на ручки, и тот заулыбался, и сразу начал дергать того за бороду – любимое занятие, благодаря которому он успокаивался. И вдруг…

— Па-па! – внятно и весело сказал Лешик.

Мы вытаращили глаза – новые слоги, новое слово! И какое!

— Что что? сын, скажи громче!

— Па-па! – снова громко и четко сказал Алешка.

Грецких обрадованно прижал его к своей груди. Я почувствовала, как в углу глаз собирается влага – такой трогательный, нужный, необходимый всем нам момент!

— Внучек… — Лешина мама утерла слезы под глазами, не боясь испортить свой макияж. Шмыгнула носом. — А это я – ваша бабушка.