Небо твоего цвета

XIX

Шанкар и Кишан в спешке пришпорили своих лошадей. Они вихрем неслись по уже пустынным улицам Кучелмина. Весь народ спал, а утро только вступало в свои права, поэтому никто и ни что не мешало им скакать галопом.

Заспанные охранники на воротах еле опознали спросонья своего господина, Шанкара третьего сына правителя Кучелмина, однако ворота открыли быстро, как только поняли, кто перед ними.

Дворец стоял без света. Все слуги спали, а Индивер с Калиани не вернулись с охоты, они заночевали в палатках, где- то в горах, там, где охотились и видели сладкие сны, не ведая, что с их сыном Пратапом приключилась беда.

Сердце Шанкара сжала тревога и тоска, как только его взгляд коснулся тёмных окон его дворца, его дома. Он быстро соскочил с коня, вслед за ним и Кишан ступил на землю.

— Войдём в ту дверь, — указывая концом хлыста, произнёс Шанкар, — если с братом всё в порядке, тогда нам не придётся краснеть, если вдруг мы его застанем не одного.

— Давай! — Кишану тоже было тревожно.

Они оба бегом, пересекли большой двор и очутились возле главных дверей. Молниеносно, переходя на бег, не давая себе отчёт в том, что он торопится, Шанкар мчался по длинному коридору к покоям брата, вслед за ним, еле успевая, бежал Кишан.

Вот и заветная дверь. Шанкар постучал в неё громче, чем следовало в это время суток. Затем он дёрнул ручку на себя, дверь оказалась закрытой с той стороны.

— Брат! Пратап! Открой! Это я, Шанкар!

Но в ответ ему была тишина. Шанкар снова заколотил уже кулаком в дверь, так, что гулкое эхо разнеслось по сводам дворца.

— Открывай! Скажи, что с тобой всё в порядке! — голос Шанкара задрожал.

Кишан видя, что дело принимает нежелательный оборот, вернулся назад и, увидев старого слугу, в рубахе с фонарём в руках, по- видимому проснувшегося от шума, который создал Шанкар, стуча в дверь, остановил его.

— Милейший, зови слуг, да чтобы были посильнее и пусть прихватят инструменты с собой. Нужно открыть дверь твоего господина Пратапа. Беда случилась, — и, видя, что старик замешкался и испуганным взглядом смотрит на него, добавил, — говорю же тебе, беда, беги и зови молодых и сильных!

Старик охнул, услышав очередной стук Шанкара в дверь Пратапа и голос, зовущий брата, свободной рукой подобрал рубаху и засеменил в темноту коридора за подмогой.

— Шанкар, подожди, — попытался успокоить его Кишан, — я послал за слугами. Они принесут инструменты, и мы откроем дверь.

Шанкар посмотрел на него. В его взгляде отразилась боль.

— Не думай плохо, — тихо сказал ему Кишан, — быть, может, Пратапа там нет, а дверь он закрыл сам, что бы никто не входил без его ведома.

— Он никогда так не делает, — прошептал Шанкар и сел возле двери, облокотясь спиной на дверь спальни брата.

Через минут десять пришли двое молодцов с топором и молотками, и какими то инструментами. Шанкар встал и холодно сказал.

— Ломайте дверь!

— А если там спит наш господин Пратап, — вдруг нерешительно сказал один из них.

— Ломайте дверь! Кому я сказал! Или я не твой господин?!

Молодчик больше не стал, от греха подальше, ничего спрашивать, и они оба, на пару, взломали дверь Пратапа. Как только вход открылся, Шанкар растолкав слуг, ворвался в спальню.

Картина предстала перед всеми нелицеприятная: посреди комнаты валялись стулья перевёрнутые, одеяло, простынь и подушки на полу, тут же клинок Пратапа и ковёр в луже крови, а в ней и сам Пратап, белый, с синими губами. Он лежал на боку, как то неестественно и создавалось впечатление, что он сейчас встанет и засмеётся, как он делал раньше, разыгрывая Шанкара в детстве.

— Пратап! — Шанкар бросился к брату и приподнял его голову, — брат, очнись! Пратап! Что же, ты, наделал, братишка?!

Кишан стоял в стороне, там же где и сгрудились слуги. Теперь их было больше, потому, что на шум прибежал весь обслуживающий персонал дворца.

— Кто ещё из господ во дворце есть? — тихо спросил Кишан стоящего рядом слугу, парня лет восемнадцати.

— Только Мурали, наш маг, но он живёт не во дворце, у него свой дом за стенами, вниз по улице.

— Ещё в доме для гостей расположился господин, — добавила старая кухарка, — он приехал инкогнито к нашему магу и правитель наш радушно предложил ему поселиться на территории дворца.

Кишан нахмурился.

«Только этого ещё не доставало. На территории дворца живёт кто- то кого слуги не видели и не знают. И как быть? — подумал он».

Видя горе Шанкара, Кишан решил взять ситуацию в свои руки. Он приказал послать посыльного к Индиверу и Калиани, чтобы они срочно вернулись домой, другого посыльного он отправил к Мурали, чтобы он смог навести порядок, пока правитель не вернётся с охоты, а сам он направился к домику для гостей.

— Никого не выпускать из дворца! — приказал он воинам, стоящим на карауле, — и добавил для пущей строгости, — это приказ младшего сына правителя Шанкара.

— Слушаюсь, господин!

Кишана во дворце почти все знали, ведь он являлся лучшим другом Махавира, старшего сына правителя Индивера, поэтому вопросов никто не задавал.

Подойдя к небольшому гостевому домику, он увидел свет в окошке. Постучал в дверь.

Ждал не долго, дверь открылась, и на пороге Кишан увидел высокого, статного мужчину с чёрными длинными волосами, заплетёнными в косу и с ярко синими глазами. Кишан узнал правителя рода Даймонов, Нереуса.

— Правитель рода Даймонов?! — удивился он, затем поклонился ему, — не мог я знать, что вы гостите у нас.

— Что за шум? — недовольно спросил Нереус, — весь двор переполошили!

— Пратап, второй сын правителя Индивера, убит!

— Как убит?! Что, ты, такое говоришь?! — не поверил ему Нереус.

— И всё же это правда! Своими глазами видел.

— Кто убийца?! — тут же был вопрос от него.

— Не знаем. Мы ещё ничего не осматривали толком. Шанкар горем убитый возле брата остался, а я послал посыльных к правителю Индиверу и его жене, чтобы они возвратились, как можно скорее.

— Пойдём, — строго сказал Нереус, — кто ещё знает о смерти Пратапа?

— Вся прислуга, что во дворце, воины ещё не знают. И да, чуть не забыл, я велел предупредить Мурали. Ждём его с минуты на минуту, — следуя за Нереусом, говорил Кишан.

Они оба очутились в спальне Пратапа, где Шанкар, горем убитый сидел на полу, а на коленях у него лежало тело брата, холодное и безжизненное. Нереус подошёл к нему, приклонил одно колено и пощупал пульс на шее у Пратапа. Затем внимательно осмотрел пол, ковёр и стены спальни.

Его взгляд задержался на гобелене. Тот краем был сдвинут и как- то висел криво, как будто его кто- то порвал. Нереус прошёл по комнате и, подошедши к гобелену, дёрнул его что было силы. Ткань порвалась в двух местах, обнажив маленькую дверцу полуоткрытую.

Нереус посмотрел на пол. Тоненькая полоса крови тянулась от ковра в направлении коридора, что открылся за дверцей, уходя в полумрак.

— Это что? — Нереус повернулся к Кишану.

— Тайный ход, по- видимому, — он сам с любопытством оглядывал коридор, из которого дуло прохладой.

— Тот, кто совершил злодеяние ушёл этим путём, — указывая пальцем на пол и кровь на нём, произнёс Нереус.

— Кто совершил?! — услышали все голос с надрывом Шанкара, — он не уйдёт от расплаты! Где бы он не был, этот убийца, я его достану!

— Тогда, Шанкар, пойдём и посмотрим, куда ведёт этот путь, — Нереус пропустил его вперёд, раскрыв дверцу нараспашку.

Трое мужчин пошли по мрачному коридору. Он вывел их на улицу, за стены дворца, в поле, поросшее жмыхом, который уже сейчас весь высох и бурый его цвет создавал печальное зрелище.

Они остановились на мгновенье оглядеться, и вдруг Кишан вскрикнул, и указал рукой немного в сторону, на тёмный бугор, как будто кто- то обронил мешок, и он сиротливо темнел в предутреннем рассвете. Мужчины почти бегом направились в эту сторону, когда же они подбежали, то увидели женщину красивую, но мёртвую, сжимавшую в руке острый, маленький клинок.

Анака так была зла, разгневанна предательством Пратапа, что машинально, сильно сжав клинок в своей руке, так и не отпустила его, и он указывал теперь на неё, как на убийцу.

— Если бы не она, с орудием убийства в руке, — посмотрев на мёртвую женщину, произнёс Кишан, — то на вас, правитель, легла бы тень подозрения, — обратился он к Нереусу.

Нереус хмуро посмотрел на Кишана.

А Шанкар закричал в голос, потому, как все поняли, что убийца Пратапа, сам сражённый им, умер, не уйдя от правосудия…

Калиани рыдала в голос, на похоронах своего сына. Её белые красивые волосы, были сейчас растрёпаны, не чесаны и клоками свисали с плеч, а под глазами тёмные круги от слёз пролитых по убитому сыну. На Индивера не взглянуть было, так он осунулся, и было от чего. В Кучелмине всегда был мир и покой, не было раздора и от войн они давно отказались, а тут вдруг такое случилось несчастье.

Через день приехал Махавир с Гориславой и они узнали печальную и шокирующую новость, и о том, что они женаты решили не говорить пока, зачем же душу бередить таким событием праздничным, когда у его рода горе.

Индивер прочитал два письма, одно, которое ему предназначалось и попало в руки Шанкара, а другое предоставил сам Кишан, чтобы было больше ясности в этом деле. Правитель распорядился найти мужа Анаки и так же пригласить к нему Честимира, и подробнее у него расспросить обо всём.

Мурали на похоронах не проронил ни слова, был хмур и озабочен.

Никто даже не спросил, а что делает здесь Горислава и в качестве кого она присутствует на родовом погребении. Настолько всех подкосило это горе, нежданное, негаданное и странное, учитывая то, что Индивер был уверен, что сия чаша его минует, раз он отказался от войн совсем…

Через три дня началось расследование происшедшего. Честимир рассказал то, что знал, Шанкар подтвердил его слова, а Махавир был неприятно удивлён тем фактом, что Пратап собирался убить именно его, наняв тех бандитов. Добрались и до Джатина, мужа Анаки.

…Джатин лежал в постели нагишом. Он был счастлив, как бывает счастлив мужчина, понявший, что он настоящий мужчина. Мадонна, женщина, которая показала ему вверх блаженства в сексуальных усладах, старалась не зря. Как только она смекнула, что этот мужчина запал на неё, сразу же взяла его в оборот. А как понять ей было тот факт, что Джатин с ней на лодочках катался, рассказывал ей про себя несчастного, про злую жену свою и про нелёгкую судьбинушку горемычную, а затем пригласил её отужинать в самую дорогую Харчевню, а на следующий день они устроили пикник на природе, где он похвастался тем, что купил последние билеты на концерт дивы, что приехала из- за моря Ор петь свои чудесные песни, и они вдвоём пойдут на этот концерт. Как ей понимать все эти ухаживания, если не то, что Джатин влюбился в неё по уши и вот- вот без пяти минут она, Мадонна, станет официальной содержанкой у этого достопочтенного, а главное богатого и нерешительного мужчины?

Вот и расстаралась куртизанка, показав этому недотёпе вверх своего профессионализма, а Джатин понял чего он чуть было не лишился в свои тридцать восемь лет. Это надо же, как его угораздило жениться на Анаке! Лучше бы он сразу же в Публичный дом пришёл и встретил там Мадонну, эту божественную Нимфу с белыми кудряшками волос.

Прибывая в сей эйфории, вдруг он и Мадонна услышали настойчивый стук в дверь своей спальни.

— Кто там? — томно спросила Мадонна и улыбнулась Джатину.

Дверь распахнулась и на пороге появилась привратница, которая сдавала меблированные комнаты всем желающим, а рядом с ней стояли два воина с гербом рода Монос на одежде.

— Что такое? — удивилась Мадонна, стыдливо прикрывая свою наготу одеялом, забыв про Джатина, который как был голым, так и остался им, ничем не прикрытым.

— Кто из вас Джатин? — задал глупый вопрос воин, хотя и так было понятно, кто из этих голых был мужчина, а кто женщина.

— Я и ая… — заикаясь, пролепетал Джатин, — а что случилось? — он сел и с испугом взирал на них.

— Я им говорила, что к вам нельзя, что вы не одеты, — произнесла привратница, стыдливо опуская глаза, хотя сама исподтишка, во все глаза смотрела на его обнажённое тело, — а они все равно не послушали меня, — закончила она.

— Вам велено срочно явится во дворец к правителю Индиверу, — безразлично холодно ответил воин.

— А зачем? — задал Джатин глупый вопрос.

— Там узнаете! — и второй воин кинул ему рубашку, — одевайтесь.

Так под белые рученьки нашего Джатина повели, то есть понесли два здоровенных воина во дворец, потому, как Джатин от волнения и страха чуть не лишился чувств и его ноги совсем не держали, поэтому воинам пришлось его буквально нести всю дорогу.

Прибыв, таким образом во дворец, бедному Джатину пришлось все выложить как на духу правителю Индиверу. Он даже не посмел ничего отрицать, так был напуган.

— Так почему же ты, ничего мне не сказал?! — громогласно вопрошал его Индивер, — почему скрыл сей факт от правителя своего?!

Джатин что- то промямлил, его лицо было белым как мел, а ноги еле держали, того и гляди сейчас упадёт.

— Кто же мне поверит? — наконец смог он членораздельно произнести тихим голосом, — это же ваш сын, — он скорчил гримасу страха.

Индивер глядя на это жалкое подобие мужчины привстал со своего трона.

— Да, как ты мог…!

— Не гневись на него, мой, правитель, — Мурали, присутствующий на этом дознании, положил свою руку на руку Индивера, — действительно, ты бы ему не поверил и даже на порог бы не пустил. Этот мужчина прав.

Индивер сверкнул глазами и снова сел в кресло, немного успокоившись.

— Горе мне с этим народом, — проворчал он, презрительно глядя на Джатина, — и кого только земля носит.

— Отпусти его, правитель, он рассказал нам всё, что знал. Его жена умерла и у него тоже горе, — сказал Мурали.

— Кто умерла? — не понял Джатин.

— Твоя жена, Анака, — Мурали посмотрел на Джатина, а тот недоверчиво захлопал глазами.

— Уже неделя, как она лежит в погребе, у лекаря нашего. Всё ждём, когда родственники заберут и похоронят её. А ты, не знал?

— Нет, о величайший, Мурали, — Джатин не верил своему счастью, — Анака злая женщина и своенравная всегда была, мы по целым месяцам могли не видеться. Она меня и за мужа своего то не считала, — осмелел он. Раз маг и колдун их государства объявил ему о смерти Анаки, то теперь Джатин свободен от этой змеи. Он расхрабрился и приободрился, — а родственников у неё уже нет никого в живых. Мать её ещё три года назад померла, поэтому кроме меня, родственников у Анаки нет, — повторил он.

— Тогда распорядитесь выдать этому мужчине тело его жены. Пусть придаст его земле, как положено, — устало сказал Индивер.

Тут же появился лекарь в сером льняном платье и дёрнув за локоть Джатина, повёл того в свой погреб.

К Честимиру у Индивера тоже были претензии.

— Мог бы мне рассказать, а не сыну младшему моему, — поставил он Честимиру в вину, когда они остались одни.

Мурали ушёл по своим делам, а Калиани была сейчас у себя, оплакивала сына Пратапа.

— Я не мог вмешаться в дела твои, — грустно ответил Честимир, — я из другого рода и хотя вы держите нейтралитет между нами, всё одно, ты был бы в сомнении, а Пратап бы всё отрицал. Подумай сам, какие у меня были доказательства против твоего сына? Рассказ этого мужчины, которого и мужчиной то назвать нельзя? А большего я не смог бы предоставить! Его жена ещё та штучка, тоже всё отрицала бы.

— Я допрос применил бы с пристрастием! Всё бы рассказала, как на духу! — недовольство Индивера сквозило в каждом слове.

— И что же, ты, бы, сделал с сыном своим? — Честимир покачал головой.

Индивер ничего не ответил на вопрос Честимира.

Он знал Пратапа очень хорошо и как на яблоне бывает яблоко с червоточиной, так и Пратап был заметен в своём желании быть первым во всём, вопреки здравому смыслу. Он не хотел верить, но чувствовал, что если было бы нужно, то Пратап исполнил то, что ему не удалось. Может быть, это и к лучшему. Ещё междоусобицы в его роду не хватало.

А Мурали приказал седлать ему коня и как только слуга выполнил эту просьбу, он взял с собой походный мешок с водой и хлебом, вскочил в седло и, пришпорив своего вороного, помчался в Алчедар к Абраксасу.

…Абраксас сидел безвылазно уже давно в своём доме. Не выходил, а всё колдовал, глядя в Зеркало Судьбы. У него все стало получаться так, как надо, ему надо и его радости не было предела, поэтому он совсем не удивился, когда его слуга доложил ему о том, что к нему приехал маг Мурали.

— Впусти этого тихоню, — с сарказмом сказал он слуге.

Слуга молча поклонился и вышел из комнаты, а следом вошёл Мурали. На нём был костюм светлого тона, а волосы белоснежные от седины затянуты туго в хвост. Его весь вид говорил о том, что он только что с дороги. Низ брюк и локоть куртки в грязи, а на сапогах вообще чистого места не было.

Абраксас посмотрел на грязную обувь Мурали и ехидно заметил.

— Мог бы почиститься после дороги, прежде чем ко мне бежать.

Мурали прошёл по ковру в грязных сапогах и, не отвечая на его колкое замечание сел в рядом стоящее кресло.

— Почему, ты, не успокоишься, Абраксас? — был его первый вопрос, — тебе мало бед, которых ты и я наделали в молодости? Зачем, ты, играешь жизнями смертных?! Больше нечем заняться?

— На каком основании, ты, мне задаёшь эти вопросы?! — удивился Абраксас, — я в твои дела не лезу, и ты в мои не лезь!

— Ты, затронул мои дела! — громче, чем хотелось бы Мурали, ответил он, — Пратап погиб от рук своей любовницы и это твои козни!

— Да, что ты, говоришь?! — снова на сарказм перешёл Абраксас, — мы оба знаем, что этой трагедии можно было бы избежать, если бы ты вовремя вмешался.

— Ты знаешь мою позицию, Абраксас и честь мага я не буду марать грязными делишками, как делаешь это ты!

— Грязные делишки?! — Абраксас изменился в лице, — хочешь чистеньким казаться? А сам то, сам, что сделал, ты, для того, чтобы второй сын правителя твоего остался жить?

— Правило, которому нас учил Великий Маг в школе, ты нарушаешь его постоянно: не вмешиваться явно в дела смертных!

— Это правило для слабаков! — возразил Абраксас, — не для того я учился тридцать лет магии чтобы затем жить, как последний смертный! В чём тогда смысл стольких лишений, затворничества и труда, если я не смогу воспользоваться этими знаниями в своих интересах.

— Ты плохо закончишь, Абраксас!

— Нет, зная магию и заглядывая вперёд, я могу многое предотвратить и повернуть всё так, как мне надо. А вот, ты, жалкий трус! Ты, знал, что угрожает опасность от Пратапа, Махавиру и ничего не сделал, чтобы предотвратить её. Как думаешь, будет ли правитель Индивер рад, услышав правду о том, что его Мурали, которого он уважает и почитает, знал и не сказал ему об этой трагедии? — его злое и одновременно ехидное выражение лица, искривляло его правильные и даже где- то красивые черты лица.

— Мы не можем явно вмешиваться в жизнь смертных, иначе будет сдвиг в хронологии событий и тогда может случиться что- то, что потом невозможно будет исправить, — возразил ему Мурали.

— Я могу вмешиваться! И буду это делать! Ты, пришёл учить меня? И эта девчонка тоже вчера приезжала ко мне, умоляла, просила, и даже грозила мне! Магу, который сломает её, как тростинку!

— Правительница Млада была у тебя? — с подозрением спросил Мурали.

— Была, но ничего от меня не получила, — самодовольно произнёс он.

Мурали затих и на мгновенье закрыл глаза, затем открыл их и уже по- другому, как- то странно посмотрел на Абраксаса.

— Абраксас, ты, играешь в игру, правила которой написал не ты.

— Я эти правила изменяю и получаю то, что мне надо.

— Остановись, пока не поздно!

— Что, ты, мне отец родной?! Что тебе с этого? — затем он прищурился глядя на Мурали, — ааа… значит, и я твои планы нарушил?! Вон, как быстро примчался из Кучелмина! Не поленился три дня в седле провести. А всё для чего? Неужто только для того, чтобы мне нотацию прочитать?

— Ты не знаешь, с чем имеешь дело, — голос Мурали был спокойным и каким- то отчуждённым, как будто то, что он хотел предотвратить, уже решилось, и теперь он только играл свою роль, потому как не было больше возможности бороться с этим.

— Я свои намерения тебе не открою, — вдруг зашипел Абраксас.

— Я и не хочу их знать, — тихо ответил Мурали, — но знай, когда придёт тот момент, ты вспомнишь о нашем разговоре, но будет поздно, — он повернулся и подошёл к двери, что вела в коридор из комнаты Абраксаса, но на пороге оглянулся и продолжил, — однако ты получишь то, к чему стремился всегда, но тебе это не понравится, — и Мурали вышел из комнаты, не закрыв за собой дверь.

— Иди, иди, тихоня! — вслед ему прокричал Абраксас, — ты ещё в школе был странным, а с годами стал ещё страннее!

Абраксас повернулся к Зеркалу Судьбы и сбросил с него палантин, закрывающий его поверхность. Он долгим взглядом смотрел в него, потирая руки.

— Млада девчонка! Она ничего не понимает во власти! Вздумала мне перечить, нахалка, — тут он улыбнулся, обнажая свои белые идеальные зубы, как у юноши, — все будет так, как я хочу, — и он засмеялся.