Мы едем вниз по Олд-Вест хайвэй, мимо парка, где Виктория врезалась на моей машине в дерево и мимо школы, где мой папа преподаёт английскую литературу. Впереди находится аэродром, который когда-то был военной базой, а теперь используется для немногочисленных коммерческих рейсов.
Пакет с фаст-фудом согревает мои колени. Мы остановились и взяли два чизбургера - ему с двойным беконом, оба с картошкой фри.
— Мы едем в аэропорт? — я потягиваю свой шоколадный коктейль через трубочку.
— А ты действительно серьёзно относишься к этой штуке с десертом, — он выдаёт улыбку. Прекрасную улыбку, которая заставляет меня втянуть трубочку еще сильнее. — Ты ведь не думаешь, что я позволю тебе умереть у меня на глазах?
— У меня есть видения о том, как ты порубил мое тело и разбросал кусочки по взлетно-посадочной полосе.
— Лия, это смешно, — говорит он, когда мы подъезжаем к воротам. — Я бы оставил тебя на ферме Блэкфорда. Там есть большое болото, рядом нет животных и людям до него не добраться. Однако ж у меня есть секретный путь. Они не найдут тебя несколько недель.
Наклоняюсь и ударяю его, пакет почти падает с моих коленей.
— Ты заранее все продумал!
Он смеется. Смех хриплый и раскатистый.
— Я полицейский. Поймаешь достаточно плохих парней, и начинаешь думать как они, — он наклоняется и шепчет уголком рта: — Не волнуйся. Думаю, ты мне слишком нравишься, чтобы избавляться от тебя.
Он выходит из грузовика и бежит к воротам. Используя ключ, открывает замок и массивные ворота. Запрыгивает обратно в грузовик и проезжает, только чтобы снова выбраться и снова закрыть ворота.
Я оглядываюсь на знаки «Не входить» и «Не нарушайте правила: нарушители будут задержаны».
— А нам можно находиться здесь?
— У меня есть ключ.
— И я уверена, его дали тебе для другой цели, не для... а что именно мы тут делаем?
На этот раз я получаю широкую, заставлю-даже-тьму-померкнуть улыбку.
— Ужинаем.
Я откидываюсь назад и позволяю ему доехать до места примерно в пятнадцати ярдах от конца взлетно-посадочной полосы.
Припарковав грузовик, он оставляет ключ в замке зажигания и выходит, закрывая за собой водительскую дверь. Хватает несколько одеял с заднего сиденья и подходит к задней части грузовика. Отстегивает заднюю дверь и поднимается, чтобы разложить одеяла. Соскакивает вниз, а затем возвращается к грузовику со своей стороны.
С все ещё открытой задней дверью, он расстёгивает пуговицу на джинсах и собирается расстегнуть молнию.
— Что ты делаешь? — взвизгиваю я.
Его руки замирают, когда он снова смотрит на меня.
— Переодеваюсь.
— Ах вот как, то есть ты переоденешься в чистую одежду, а я должна остаться в грязной?
Пожимая плечами, отвечает:
— Она уже была в грузовике, — наклоняется на заднее сиденье и роется в сумке, — держи, — и бросает мне футболку.
Я ловлю футболку и меня мгновенно ударяет опьяняющий запах кондиционера для белья, специй и мужественности.
— Ты что, нюхаешь мою футболку?
— Она воняет. Ты ее вообще стирал?
— Думал, что да. Отдай ее мне.
— Нет, все нормально, — я машу ему. — Отвернись, пожалуйста.
Адам закрывает дверь, и я снимаю свой топ. Он остается на стороне водителя, за задними колесами. Через боковое зеркало я вижу, как он переодевается. Руками берет футболку за край и поднимает ее вверх над головой. Его голая грудь представляет собой сплошные перекатывающиеся мышцы и демонстрирует самые великолепные плечи, которые я видела. Похоже, он может нести вес целого мира на спине и ни разу не споткнуться. У него широкая грудь, но он не похож на быка. Превосходно сложен и очень красив.
Когда он наклоняется, чтобы снять джинсы, я перебираюсь через консоль. Использую регулировку зеркал, чтобы настроить зеркало для лучшего обзора. Когда джинсы скользят по его ногам, меня встречает невероятный вид тугих, сильных бедер, одетых в черные боксеры. Слишком темно, чтобы понять, насколько хорошо эти боксеры обтягивают его, но я воспользуюсь своим воображением. И прямо сейчас мое воображение работает на полную мощь.
Он натягивает пару баскетбольных шорт и одевает майку. Пока он снова одевает свои рабочие ботинки, я натягиваю футболку и смотрю, как она опускается на мое тело, словно драпировка. Это не сексуально или лестно. Я всерьез подумываю о том, чтобы сверху надеть свой плохо пахнущий топ.
Моя дверь открывается, и он протягивает руку, чтобы взять у меня еду. Я выхожу и следую за ним назад, а затем позволяю ему помочь мне подняться в кузов.
Мы садимся на наши места, опираясь спинами на заднее стекло и вытянув ноги поверх одеял. Он роется в пакете и вытаскивает свой гамбургер и картошку, а затем вручает пакет мне.
Еда у него на коленях, и бутылка воды лежит между его бедер, когда он прислоняет голову к окну, смотрит на небо, закрывает глаза и вздыхает.
Когда его лицо нежится в лунном свете, я любуюсь его безупречными чертами - щетиной, отросшей за день, которая очерчивает его челюсть, бывшую когда-то узкой, а теперь точеной, что делает более утонченной его широкую шею, подразумевающую, что у него чувственный, низкий голос. Его миндалевидные глаза по бокам обрамлены крошечными морщинками. Если бы речь шла о ком-то другом, я бы сказала, что они появились от смеха. Но если говорить о нем, я знаю, они от беспокойства.
Его рот открывается, и эти пухлые губы выдыхают так глубоко, что я почти чувствую, как вес падает с его плеч и уносится в ночной воздух.
Мы сидим настолько близко, что легко заметить насколько физически он отличается от мальчика, которого я знала. Он всегда был выше меня, но теперь, сидя рядом с ним, от того, как он заполняет пространство вокруг, я чувствую себя практически коротышкой.
С каждой проходящей неделей, наблюдая, как он поднимает и двигает, забивает и закручивает, мне было трудно не замечать стальные мышцы его тела. А от вида его накаченной спины у меня слюнки текли.
Обычно, если бы кто-то сидел рядом со мной в полной тишине, я бы мысленно умоляла, чтобы тишину заполнили каким-нибудь разговором. Но с ним, помимо того, что я могу смотреть на него так долго, как будет дозволено, тишина странно удобная. Мой мир наполнен шумом - бурным, веселым, живым шумом, из которого я извлекаю пользу. Но прямо здесь, в этот момент, я в мире с самой собой.
Откидываюсь назад и закрываю глаза. Легкий ветерок щекочет мою кожу.
Гудение рядом звучит так, будто в конце взлетно-посадочной полосы двигатель самолета работает на холостом ходу. Двигатель грохочет, звук и скорость становятся громче. Он приближается, быстрее, чем я ожидала. С громким гулом и свистом самолет взлетает, позволяя ветру пролететь мимо наших ушей. Мои волосы немного поднимаются вверх у лица, и адреналин в моем теле пульсирует, направляясь в сердце, живот и мои глаза.
Я смотрю вверх, на моем лице улыбка, и странное ощущение проходит через меня. Может быть, такое происходит потому, что, когда я открываю глаза, передо мной не вид самолета или звездного неба, а скорее мерцающий лунный свет, отражающийся в его взгляде. Он смотрит на меня с таким же напряжением в глазах, какое чувствую я. Его зрачки расширены, выдавая возбуждение, такое же дикое, как у меня в груди.
Он смотрит вниз на мою вздымающуюся грудь и вверх на губы. Я сглатываю, и подавляю любые опасные мысли, проносящиеся у меня в голове.
— Твоя еда остывает, — ляпаю я. Зачем? Понятия не имею. Но произношу это, так что засовываю руку в пакет и достаю бургер.
Адам хватает немного картошки фри и закидывает в рот. Проглотив ее, спрашивает:
— Если бы прямо сейчас ты могла попасть в самолет и отправиться куда угодно, куда бы ты поехала?
Медленно жую и думаю.
— Колорадо. Пайкс Пик. Ты смотришь на меня так, словно это неправильный ответ.
Улыбаясь, он качает головой.
— Ты меня удивляешь. Есть целый мир, а ты выбираешь Скали́стые го́ры?
Я пожимаю плечами.
— Песня «America the Beautiful»[1] была написана на вершине этой горы. Вид был настолько ошеломляющим, что строчки родились на свет. Я хочу это почувствовать. Хочу увидеть это место. Это, и у меня есть фантазия из «Там где течет река».
— Там же играет Брэд Питт. Ты путаешься в своих любимчиках.
Откинувшись назад, я с удивлением смотрю на него.
— Посмотрите на него, он знает фильмы. В былые времена я не могла заставить тебя посмотреть хоть один, где не было копов и грабителей. Что изменилось?
— Девушка, — беззаботно говорит он. А затем кусает свой гамбургер.
— Она не местная, иначе я бы знала.
Он искоса смотрит на меня.
— Думаешь, ты знаешь обо всем, что происходит в городе?
— Сам знаешь, что так и есть, — демонстративно заявляю я. — Кто твоя последняя девушка?
Он глотает и отвечает:
— Мэгги, она из Колумбуса.
Смотрю, как он продолжает жевать. Я же не смогу проглотить и кусочек, пока не узнаю больше.
— Часто видитесь?
— Нет. Мы недолго встречались. И расстались.
Он продолжает есть, пока я смотрю на него, желая, чтобы он сказал больше. Он видит мой мне-нужно-больше-информации взгляд, но больше ничего не говорит.
— А почему все закончилось?
Останавливается и задумывается, вспоминая те времена.
— Она хотела обязательств. Я был не готов.
Я продолжаю спрашивать:
— А что теперь?
Он поворачивается ко мне, в его глазах словно прошлое столкнулось с настоящим, и говорит:
— Начинаю думать, может я уже готов.
Мне требуется около десяти секунд, чтобы понять, что я не дышу. Немного закашлявшись, киваю головой и говорю:
— Вот и все. Ты прямо сейчас должен поехать в Колумбус и рассказать Мэгги, прежде чем она найдёт себе какой-то утешительный приз.
Его брови нахмуриваются.
— Что я скажу ей?
Вскидываю руки в воздух.
— Что ты любишь ее.
Он отводит взгляд, а потом смотрит на меня, пока я смотрю на него в замешательстве.
— Нет. Не она моя единственная.
— Тебе действительно надо начать снова с кем-то встречаться. Я могу помочь. В смысле, я как купидон Сидар-Ридж. Учитывая количество парочек, которые я свела, люди должны начать называть своих первенцев в мою честь.
Его взгляд потухает, и тело отодвигается. Он отказывается доедать свой бургер и бросает его в пакет.
— Мне не нужна твоя помощь с поиском пары.
— Поправочка. Тебе не нужна моя помощь с тем, чтобы найти кого-то для развлечения. А что нужно, так это помощь с поиском девушки.
Прислонившись ко мне, он кладет руку на окно позади нас, и опускает вторую руку на колено, которое теперь согнуто. Его указательный палец прослеживает круги вокруг большого пальца.
— Хорошо, я сдаюсь. И какая девушка мне нужна?
Его широкая грудь согревает мое плечо. Я с трудом сглатываю и пытаюсь не обращать внимания на то, каково это, чувствовать себя загнанной им в угол, мое мягкое тело, окружено его твердым.
— Ну, она умная. Образованная. У тебя нет времени на глупышек. И она милая. Ты видишь столько мерзости на работе, что тебе нужен кто-то, кто видит, насколько прекрасен мир. Добрая и великодушная. Забавная, но не настолько, что не может расслабиться. И она сексуальна, но не демонстрирует это всем и каждому. Скрывает, не показывая другим то, что даёт тебе наедине. Потому что, давай посмотрим правде в глаза, ты бы не стал мириться с другими мужчинами, смотрящими на то, что уже принадлежит тебе.
Я немного поворачиваюсь к нему и нахожу взглядом его рот, и его нижняя губа настолько пухлая, что я хочу прикоснуться к ней. Его язык медленно скользит по этой полной губе, и мою кожу начинает покалывать, кровь пульсирует вниз по телу. Я ощущаю рокот, доходящий прямо до моей сердцевины, и он ускоряется, с интенсивностью мчась вниз по взлетно-посадочной полосе. Быстрее. Сильнее. Громче.
Самолет взлетает, пролетая прямо над нашими головами, заставляя нас пригнуться. Мои волосы качаются на ветру.
Я отворачиваюсь и смотрю прямо в ночь, на аэропорт, взлетно-посадочную полосу и надписи «Не входить». Провожу рукой по неровностям черной ткани багажника, чувствуя нагретую поверхность, и позволяя ей согреть мою ладонь.
Выдыхаю через губы и пробегаюсь рукой по голове и вниз по хвостику.
— Так что да, я определённо могу свести тебя с кем-нибудь.
Теперь Адам сидит, согнув ноги, руки лежат на коленях. Он улыбается и качает головой. Искоса взглянув на меня, спрашивает:
— А как насчёт тебя? Встречаешься с кем-то?
— У меня уже есть серьёзные отношения.
Удивлённо поднимает брови.
— По крайней мере, на ближайшие сорок лет. Если предположить, что я уйду на пенсию в шестьдесят.
И выдыхает.
— Бар, — с низким смешком он улыбается, почти самому себе, а затем морщит лоб. — Когда ты решила, что хочешь стать владельцем бара?
— В последний год в средней школе. Я начала работать в «Необъезженном жеребце» и влюбилась в эту работу. Знаю, о чем ты думаешь. Конечно, любому в восемнадцать понравилось бы работать в баре, но это было нечто большее. Это место, куда люди приходят хорошо провести время. Какая другая работа позволяет танцевать и разговаривать с людьми и получать за это деньги? Не пойми меня неправильно, это тяжелая работа. Инвентаризация, отчетность, безопасность, страхование, ответственность, постоянный поиск новых способов привнести что-то новое, например, новое коктейльное меню или новое блюдо. Воруют ли сотрудники? Проходят ли несовершеннолетние? Как нам бороться с конкуренцией? Имею в виду, я теряю сон, думая об этом, и это еще не мой бар. Но на любой работе трудно, я права? Но все ли они такие стоящие? Подожди, я не об этом. Ты коп...
— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Надо заниматься тем, что любишь.
— Тебе нравится то, что ты делаешь? Даже если ты имеешь дело с подонками, подобными Нико Мартинесу?
— Да, — практически сразу же отвечает он. — Расскажи мне больше.
Я выдыхаю.
— К тому времени, когда я должна была отправиться на первый семестр учебы в колледже, я сказала родителям, что, для того, чем хочу заниматься, мне не нужна степень. Вместо того чтобы тратить тысячи долларов на обучение, я хотела отложить эти деньги на собственный бизнес. Честно говоря, не думала, что это произойдет так скоро, но когда Пол сказал, что продает «Необъезженного жеребца», я ухватилась за эту идею. И через два месяца он отправится во Флориду, а я буду гордым владельцем «У Макконахи».
На его лице смесь удивления и интереса.
— Почему ты меняешь название?
— По нескольким причинам. «Необъезженный жеребец» отлично работает, но новые бары появляются на каждом углу. Место не обновлялось последние тридцать пять лет. Полагаю, свежий взгляд привлечет еще больше людей. Я все равно сохраню суть бара, просто с новым поворотом. Обновлю аппаратуру, переделаю заднюю комнату, чтобы создать более расслабленную атмосферу, и освежу область около бара. Кроме того, он будет моим. Я не хочу просто покупать чужой успех. Хочу превратить его в свой собственный.
— Люди будут впечатлены твоим успехом, что подводит меня к следующему вопросу. Почему ты не хотела, чтобы Рори знал, что ты покупаешь бар? — говорит он. Затем добавляет: — Кстати, твой брат - ужасный актер.
Фыркаю, и это действительно непривлекательно.
И слишком занята смущением, когда Адам спрашивает:
— Лия, кто-нибудь знает, что ты покупаешь бар?
— Нет, — быстро отвечаю ему. Я уже привыкла, что только семья и Сьюзен знает о моих планах. — Никто не должен знать, что бар будет моим.
Он моргает в замешательстве.
— Почему?
Кусаю губы и думаю, какие бы лучше подобрать слова, чтобы объяснить это.
— Ты удивишься, как много всего люди рассказывают барменам. Мне нужно, чтобы они продолжали рассказывать мне, что происходит в городе. Так я остаюсь во главе толпы. Так я контролирую то, что происходит внутри бара.
— Полная хрень, — заявляет он.
Я шокировано отвечаю:
— Прости, что?
— Абсолютная ересь.
Удивлённо открываю рот и затем поворачиваю голову в противоположном направлении. Он кладёт руку на мой подбородок и поворачивает меня обратно к себе.
— Лия, — говорит он, голос серьёзен, в глазах ни намёка на шутку, — почему ты не хочешь, чтобы кто-то знал, что бар будет принадлежать тебе?
Я начинаю что-то говорить, но понимаю, что все бесполезно, поэтому отвечаю честно:
— Потому что никто никогда не примет меня всерьез.
— Почему ты так говоришь?
— По той же причине, по которой и ты так думаешь. Тусовщица Лия владеет баром? Люди думают, что я - взбалмошная цыпочка из бара, которая, несмотря ни на что, любит танцевать и веселиться. Если они знают, что я куплю бар, они уничтожат место и перестанут платить по счетам.
— Я никогда не позволю этому случиться.
— Отлично. Люди ведь обожают ходить в места, где полно копов.
Пытаюсь отодвинуться, но он удерживает мой подбородок, чтобы я снова посмотрела на него, тем самым заставляя меня ответить.
— Адам, я знаю свои сильные стороны, но что более важно, знаю и слабые. Поверь мне, когда я говорю, что единственный способ добиться успеха - не говорить никому, что бар принадлежит мне.
— Что не похоже на девушку, которую я знал. Моя Лия действует на нервы и говорит все, как есть. Если бы кто-то кинул тебя со счётом, ты бы встала на стойку и публично опозорила бы их. Если бы они разгромили твое место, ты бы как следует отделала их машину.
— У меня больше не может быть эго. Родители заложили дом, бабушка продала облигации. Я отдала каждый пенни, который у меня был, и мне нужно выплачивать колоссальный кредит. Вот почему, по крайней мере, сейчас, я хочу, чтобы все было так.
Он разрывает зрительный контакт и с каменным выражением лица смотрит вниз.
Провожу рукой по штанам и хлопаю ладонью.
— Так что, да, бар - любовь всей моей жизни. Нет места для романтики. И серьезных отношений, — делаю вдох, потому что говорю слишком быстро. — Давай поговорим о тебе. Слышала, твой рейд привел к спасению жизни молодого мальчика. Это почетно.
— Три года, — говорит он, глядя на аэродром. — Три года я собирал дело против Нико, и его, наконец-то, взяли, — похоже Адаму тяжело говорить об этом. — Я не мог быть частью тайного расследования, потому что он знает, кто я, но я смог помочь, — с отвращением качает головой. — Мы записали его телефонные разговоры, следовали за ним, когда он встречался с распространителями. Каждая сделка состояла из нескольких транзакций, звеньев, телефонных звонков и встреч. Мудак не ездил за рулем, он прыгал из машины в машину. За полгода он продал нашим парням героина на двадцать тысяч долларов. Можешь представить, сколько этой дряни гуляет по Сидар-Ридж?
Он подносит бутылку с водой ко рту и делает длинный глоток.
— Я пошел в этот дом в поисках ребенка, который, как сообщили, пропал без вести. Когда добрался туда, Нико продавал наркоту на крыльце. Я вызвал подкрепление, вломился и убрал его. Когда приехала скорая, они побежали в дом. Паренька вывезли на каталке, и он выглядел полумертвым.
Его губы сжимаются, сильная челюсть напрягается. Я знаю, о чем он думает. Это напомнило ему о Брэде.
Кладу руку ему на бедро.
— Ты сделал это. Взял Нико и спас жизнь ребёнку.
Адам кивает.
— Я ездил к нему в больницу. Прекрасный ребёнок. Собирается пройти курс восстановления, так что думаю, с ним все будет хорошо.
— Я горжусь тобой, — говорю я, глядя в глаза, в которых только что промелькнула куча эмоций.
Его рука лежит на моей, и в этот момент ее теплый вес согревает меня. Через двадцать четыре часа мой мир с ним превратился в новую вселенную.
Он делает еще один глоток воды, а затем смотрит на меня.
— Уже поздно, и мне утром на работу. Готова ехать? — спрашивает Адам.
Я киваю, даже если мое тело кричит «нет».
— Конечно. Слушай, а ты так и не сказал, куда бы поехал. Если бы ты мог отправиться в любую точку земного шара, то куда?
— Капри, Италия. Слышал, там невероятные закаты.
— Это ужасно романтично.
— Я достаточно романтичный парень.
Он встаёт и затем протягивает руку, чтобы помочь мне. Принимаю ее, и когда встаю, он поднимает другую руку к моему лицу и проводит большим пальцем по моей щеке.
— У тебя было пятнышко краски, — говорит он, чуть ухмыляясь.
— Мог бы сказать и раньше. Боже, я полная катастрофа, — хватаю подол слишком большой футболки и снимаю ее. — Это твоё.
Он отпускает меня и начинает собирать одеяла.
— Оставь себе, — говорит через плечо. — Ты выглядишь мило, — он собирает мусор, а затем спрыгивает с задней двери, прежде чем помочь мне спустится.
Мы залазим на передние сиденья.
Я надеваю ремень безопасности, когда слышу:
— Лия? — защелкиваю ремень, когда он произносит. — В следующий раз, когда будешь играть в «Подглядывающего», удостоверься, что повернула зеркала обратно.
Я закрываю глаза, испытывая унижение.
И остаток поездки мы проводим с румянцем на моем лице и улыбкой на его.