Непокорный

ГЛАВА 15

Кингстон

Клуб находится недалеко от склада. Когда подъезжаем к VIP-стоянке, я задаюсь вопросом, не было ли ошибкой привести сюда Габриэллу.

Она фиксирует широко раскрытые глаза на очереди людей, ожидающих входа, большинство из которых одеты в какую-то комбинацию латекса и синтетики. Я веду ее за руку до VIP-входа, благодарный за множество оправданий, которые у меня были, чтобы прикоснуться к ней сегодня вечером.

Нас впускают внутрь и говорят, что афтепати проходит наверху. Габриэлла замирает на верхней ступеньке, и я прослеживаю ее взгляд до ряда шестов, на каждом из которых стоит почти обнаженная танцовщица.

Я встаю перед ней, чтобы закрыть ей вид на обнаженных женщин и мужчин в стрингах.

— Мы не обязаны оставаться. Если ты хочешь уйти…

— Ни за что. — Она отклоняется от меня, чтобы лучше видеть. — Я бы ни за что не пропустила это. — Девушка заинтриговано улыбается. — Пойдем, посидим в баре.

Мы забираемся на барные стулья перед танцорами. Габриэлла кажется очарованной — они кажутся невесомыми, пока вращаются и скользят по прутьям. Я заказываю ей мартини, а себе содовую.

— О, вау. — Она часто моргает и отворачивается от шестов. — Я почти уверена, что только что видела задницу этого человека. — Девушка медленно оглядывается через плечо и съеживается. — Да, это задница.

Я смеюсь в свой стакан и сижу спиной к танцующим. Зал взрывается радостными возгласами, когда входит Николай со своей свитой.

— Он кажется хорошим парнем, — говорит она, пока мы оба наблюдаем, как он получает объятия и рукопожатия. — Как вы двое познакомились?

Правда в том, что я встречался с его бывшей девушкой. Она привела меня на одно из его шоу — полагаю, чтобы заставить его ревновать, — но тот показался мне гораздо интереснее, чем она. Мы перестали встречаться, и с тех пор мы с Нико друзья.

— На одном из его шоу.

— Он гей?

Я стискиваю зубы, ненавидя то, что мне приходится продолжать эту глупую игру.

— Нет.

— Плохо. — Девушка потягивает свой мартини, держа бокал испачканными краской руками и размазывая красную краску по подбородку. — Вы, ребята, были бы красивой парой.

Черт.

— О, а что насчет него…

— Хочешь потанцевать?

Девушка шокировано посмотрела на меня.

— Я еще не настолько пьяна, чтобы танцевать с тобой.

Я подзываю бармена и заказываю ей еще один мартини.

На половине второго бокала мартини Габриэлла соглашается потанцевать со мной. Вскоре после начала первой песни я понимаю, что не могу с ней танцевать. Ее длинные волосы разметались вокруг лица, руки на моей талии, а бедра прижимаются к моим — ох, нет. Я делаю перерыв в уборной, чтобы плеснуть холодной водой в лицо и успокоиться, черт возьми.

Я никогда раньше так не терял контроль над своим телом. По крайней мере, с тех пор, как стал взрослым, черт возьми.

Возвращаясь к бару, я с благодарностью вижу, что Габриэлла потягивает стакан воды, а не выпивку. Однако совсем не испытываю радости, видя, как мужчина прижимается к ее стулу и наклоняется, вторгаясь в ее личное пространство.

Парень прилично выглядит, немного старше меня, и я ценю то, как он сочетал свитер со спортивной курткой, несмотря на достаточно высокую температуру внутри клуба. Смело.

— Почему ты не хочешь потанцевать со мной?

Я подслушиваю, что он говорит. Стою позади Габриэллы, так что девушка меня не видит, а мужчина, кажется, смотрит только на нее. Когда она не отвечает, тот придвигается к ней ближе. Габриэлла поворачивается к нему лицом, и парень, прищурившись, смотрит на ее шрамы. Незнакомец пьян, медлителен, и, когда открывает рот, чтобы заговорить, я вмешиваюсь.

— Нападение акулы. — Я обнимаю Габриэллу и встаю между ней и мужчиной.

— Что? — спрашивает он, его взгляд перебегает с ее шрама на мое лицо и обратно.

— Она спасала детенышей тюленей у побережья Санта-Крус.

Его глаза расширяются в благоговении, а губы приоткрываются, когда он выдыхает:

— Не может быть.

— Может. Большая белая. Ей повезло, что она осталась жива. Она заслужила Океаническую медаль Почета.

— Что так бывает?

— Сэр, простите меня за то, что я говорю, но ваше невежество безумно неуважительно. Эта женщина стояла рядом с королями и дипломатами.

Мужчина расправляет плечи.

Габриэлла давится смехом, пытаясь скрыть его.

— Если бы я был на твоем месте? Я бы поприветствовал ее и пошел своей дорогой. — Я пытаюсь выглядеть параноиком, как будто команда тайных агентов может обнаружить нас в любую секунду. — Сделай это быстро.

Мужчина вскакивает на ноги и при этом спотыкается. Затем хлопает себя ладонью по лбу и убегает.

Габриэлла смеется над его удаляющейся фигурой.

— Океаническая медаль Почета, да?

— Ну, мало ли.

— Должна сказать, что нападение акулы — это что-то новенькое. Возможно, мне придется украсть эту идею. — Она делает большой глоток воды, выглядя немного усталой или, может быть, просто измученной темой своего шрама.

— Да, пожалуйста. — Я беру ее за руку и поднимаю на ноги. — А взамен я украду тебя.

— Ох, больше никаких танцев. — Габриэлла опускает взгляд в пол, ее щеки розовеют.

Девушка явно смущена тем, как вела себя, пока мы танцевали, как свободно она позволяла своим рукам блуждать по моему телу. Если бы она только знала, как мне это понравилось.

— Нет, мы уходим. Если ты не против.

Она тяжело выдыхает и кивает.

— Да, конечно.

— Мне нужно вызвать такси, — говорит она сквозь зевоту со своего места на моем диване.

Мы вернулись ко мне почти час назад, съели остатки спагетти и лазаньи, и сейчас уже больше часа ночи, но я не готов ее отпустить.

— Я не отправлю тебя обратно в Бруклин на такси после полуночи. Просто переночуй здесь.

— Я не могу. Здесь нет моих вещей.

— Ты можешь одолжить пижаму, и у меня есть новая зубная щетка, которой ты можешь воспользоваться.

— Я действительно очень устала. — Габриэлла снова зевает. — Ты уверен?

Я протягиваю руку, чтобы поднять ее с дивана, и девушка следует за мной в мою спальню.

— У тебя есть дополнительные одеяла для дивана?

— Ты спишь в моей постели. — Мой желудок подпрыгивает от предвкушения при мысли о том, что Габриэлла будет в моей постели, пусть даже только платонически.

В ванной я достаю новую зубную щетку, затем беру для нее спортивные штаны и футболку и кладу их на стойку.

— Не стесняйтесь пользоваться душем. Все, что тебе нужно, должно быть где-то здесь.

— Душ было бы хорошо. Мне нужно смыть эту краску, и я липкая после клуба.

Оставляю ее в ванной и пользуюсь гостевой ванной, чтобы принять душ самому и почистить зубы. Когда возвращаюсь в свою спальню, дверь в ванную закрыта, но душ выключен. Я расстилаю постель и задергиваю занавески, чтобы нас не разбудило солнце.

Когда дверь ванной открывается, я оборачиваюсь и смотрю, как Габриэлла выходит в моей одежде, футболка намокла на ее плечах из-за влажных волос, и меня захлестывает яростная, собственническая потребность. Желание настолько сильно, что мне приходится отвести взгляд, чтобы не схватить ее и не прижать к ближайшей поверхности, чтобы зацеловать до бесчувствия.

— Ложись в постель, — говорю я с хрипотцой в голосе, которую сам не узнаю.

Я слышу шелест простыней, за которым следует тихий вздох. Прежде чем повернуться, включаю свет, потому что знаю, что не смогу вынести вида ее чистой и мокрой в моей одежде в моей постели.

— Что ты делаешь, — говорит она, когда я забираюсь в постель рядом с ней.

— Ложусь спать. — Я лежу на спине, зная, что не должен поворачиваться к ней лицом, но не могу подставить ей спину. — Не волнуйся. Твоя добродетель со мной в безопасности. — Пока.

Еще один зевок и легкое мычание.

— Я знаю.

«О, малышка Би. Ты, блядь, понятия не имеешь».

— Кингстон?

— Хм.

— Спасибо тебе за всю эту историю с нападением акулы в клубе. Мне действительно надоело все время отвечать на один и тот же вопрос.

— Спи.

— Ты властный, когда устаешь.

Я не властный. У меня ограниченный запас самоконтроля, когда дело доходит до Габриэллы, и чем больше она говорит этим сладким, сонным голосом, тем ближе я к тому, чтобы сказать «К черту это» и взять то, чего так отчаянно хочу.

Габриэлла

Вода. Вокруг меня вода. Слишком темно, чтобы что-то разглядеть. Я брыкаюсь, плыву — влево, вправо, вверх, вниз. Легкие горят. Слишком много воды. Ищу руками, толкаюсь ногами. Я не могу дышать…

Резко открываю глаза. Хрипло втягиваю воздух. Это всего лишь сон. Я в безопасности в постели Кингстона, а не в водяной могиле. Пытаюсь выровнять дыхание и прижимаю руку к груди, чтобы заставить свой пульс замедлиться. Мне уже много лет не снился сон, в котором я тону.

Внутренне показываю вселенной средний палец, что мой ужасный кошмар вернулся в ту ночь, когда я делю постель с красивым парнем.

С плотными задернутыми шторами я совершенно не могу определить который час. Я поспала несколько часов или всего несколько минут?

Перекатываюсь на бок и оказываюсь в нескольких дюймах от лица Кингстона. Ночью он, должно быть, придвинулся ближе и повернулся ко мне. Его голова на самом краю подушки, а моя — на краю моей, и я чувствую тепло его дыхания. Его согнутое колено упирается в мою ногу, и это прикосновение столь же успокаивающее, сколь и возбуждающее.

Я должна была ожидать, что Кингстон будет еще красивее во сне, чем наяву. Точно так же, как в смерти, во сне все заботы жизни растворяются и оставляют после себя самое чистое выражение в мирном покое. И после того сна, который мне приснился, чувствую, как умиротворение проникает в меня, пока я наблюдаю за ним. Интересно, действительно ли его губы такие мягкие, какими кажутся? Или же кожа на его щеке, которая натягивается на высоких скулах и сильной челюсти, такая же бархатистая, как я себе представляла?

Поднимаю руку с кровати и позволяю кончикам пальцев зависнуть перед его губами и задаюсь вопросом, достаточно ли я храбра, чтобы прикоснуться. Проснется ли он? Как мне объяснить это непростительное желание прикоснуться к нему?

Я не могу. Не должна.

И все же приближаю свою руку. С легким нажимом я провожу кончиками пальцев по его губам — парень открывает глаза, и расплавленный жар в его взгляде прорезает темноту.

Я сжимаю руку в кулак у своей груди.

— Прости, — шепчу я. — Я не должна была…

Ахаю, когда Кингстон тянет меня за запястье, чтобы вернуть мою руку к своим губам.

Парень запечатлевает поцелуй на моих пальцах и позволяет своим губам задержаться, затем проводит моей рукой взад и вперед по своему рту.

Все под моей кожей напрягается и покалывает от его прикосновения.

— Кингстон… — Единственное слово, которое имеет хоть какой-то смысл — это его имя, произнесенное со вздохом.

Он тихо мурлычет, затем просовывает свою ногу между моими, и его мощное бедро плотно прижимается к моему. Все еще держа меня за запястье, парень перекатывается через меня и прижимает мою руку над головой.

— Это то, чего ты хочешь?

Голод в его голосе, жгучее желание в его глазах, его учащенное дыхание и бешеный пульс, совпадающий с моим собственным… Он хочет меня. Но как?

— Я не должна. — В моем голосе нет силы. Нет осуждения. — Прости. — И, несмотря на извинения, слетающие с моих губ, мое тело предает меня, когда мои ноги раздвигаются еще шире.

Низкое рычание вырывается из его груди от ощущения того, как наши тела прижимаются друг к другу, его тепло проникает в меня.

Я сгибаю руку, пока парень продолжает ограничивать кровоток своей твердой хваткой. Его хватка усиливается, пока в моих пальцах не появляется покалывание. Это потому, что он не хочет, чтобы я прикасалась к нему? Потому что выражение его лица посылает совсем другое сообщение.

Только собираюсь сказать ему об этом, как парень подается бедрами вперед, и выпуклость между его ног восхитительно прижимается ко мне. Я прикусываю губу, чтобы сдержать стон удовольствия, но действие бессмысленно, поскольку Кингстон делает это снова, и у меня перехватывает дыхание.

Его длинное, широкоплечее, мускулистое тело словно создано для того, чтобы доставлять удовольствие, поскольку каждый сантиметр его тела — это определение мужской красоты. Неужели я настолько ужасна, что хочу испытать его любым способом, который он мне позволит?

Кингстон — это настоящее удовольствие для любого человека, мужчины или женщины. Визуально он представляет собой художественное совершенство. Физически силен и вынослив. И то, как его взгляд не отрывается от моего, словно погружается в мою душу, пока парень покачивает бедрами вперед. Эмоционально он чувствительный, своевольный и настоящий. Кингстон бросает крошки, даже не пытаясь, и я с радостью выпрашиваю объедки.

Я провожу свободной рукой по его бедру к обнаженной грудной клетке, и парень шипит в ответ.

— Ничего, если я прикоснусь к тебе?

Он прижимается своим лбом к моему и кивает.

Я слышу, как его зубы скрежещут друг о друга.

— Мы не обязаны этого делать. — Но я хочу этого. Действительно очень хочу.

Еще одно движение бёдрами.

— Скажи что-нибудь, пожалуйста.

Он проводит губами по моей покрытой шрамами щеке к уху.

— Сейчас я собираюсь поцеловать тебя. — Он наклоняет голову и мягко прижимается своими приоткрытыми губами к моим.

Слезы облегчения наворачиваются на мои глаза. Кончик его языка касается моего, и мы стонем в унисон, когда парень наклоняет голову, углубляя поцелуй.

Боже мой, этот мужчина умеет целоваться.

Я скольжу рукой вверх, чтобы обхватить его подбородок, наслаждаясь ощущением его лица, пока Кингстон двигает своим ртом по моему. Его губы мягкие, но поцелуй требовательный, как будто парень лишал себя желания, которому, наконец, поддался.

Он двигает мое колено своим, пока обе его ноги не оказываются между моими. Его бедра идеально прижаты к моим бедрам, как будто мы созданы друг для друга. Моя рука, прижатая к кровати, давно онемела, но я не могу найти в себе сил, чтобы беспокоиться. Удалите хоть всю конечность. Не думаю, что я заметила бы, не с каждой его частью, привлекающей мое внимание. Мои внутренности пульсируют и жаждут большего. Кожа горит от желания, чтобы к ней прикасались. И все между моих бедер ноет от неумолимой пустоты.

— Ты дрожишь, — говорит он мне в губы, улыбаясь.

— Что?

Кингстон снова целует меня, нежно касаясь губами.

— Ты дрожишь.

— Я чувствую, что могу взорваться.

Парень отстраняется достаточно, чтобы видеть мое лицо.

Я никогда не была одной из тех, кто чего-то требует от любовника, не раньше, когда была более уверена в себе, и уж точно не сейчас. Но боюсь, что если он оставит меня в таком состоянии, то я могу умереть. С трудом сглатываю и пытаюсь найти свой голос.

— Не останавливайся.

Кингстон приоткрывает свой рот над моим, и я жадно впитываю его ответный рокот, вибрация проходит по моей крови, оседая между ног. Его поцелуй становится более настойчивым. Парень двигает мое бедро коленом, открывая меня шире, вдавливаясь глубже и грубее. Я задыхаюсь, стону, пытаюсь отдышаться, но он доминирует надо мной с жестокостью, которой я не могу сопротивляться.

Я беспокойна. Слишком много одежды. Его эрекция становится все твёрже. Его движения ускоряются. Моя грудь кажется тяжелой и обделенной. Свободной рукой задираю рубашку, нуждаясь в том, чтобы почувствовать его кожу на своей.

Его грудь касается моего обнаженного соска, волосы на груди создают идеальное трение, которое посылает разряды удовольствия прямо вниз.

— С тобой так хорошо, — говорит он между поцелуями. Парень скользит губами по моему горлу, нависает над моей грудью. — Черт. — Это слово произносится за секунду до того, как его рот накрывает мою грудь.

Выгибаю спину над кроватью. Весь воздух выходит из моих легких.

— Так красива, — шепчет он.

Его слова затягивают спираль внутри меня. Парень вкладывает больше силы в движение бедрами. Напряжение становится блаженно невыносимым. Затем тот отпускает мой сосок, и нежный, влажный он касается груди Кингстона. Парень не мог знать, что это ощущение делает со мной, не мог понять, что означает его прикосновение.

Кингстон снова целует меня, на этот раз не сдерживаясь. Он сосет мой язык и кусает губы. Мое тело не напрягается, и я отпускаю.

Первая волна освобождения обрушивается на меня. Печать нашего поцелуя нерушима, когда я кричу, а он жадно ловит каждый звук. Парень не сдается, продолжает двигаться между моих ног, помогая мне пережить экстаз и искушая на другой.

Кингстон судорожно втягивает воздух, его тело замирает, и он целует меня в шею.

Я дрожу, возвращаясь в настоящее. Парень покрывает мои щеки благоговейными поцелуями, медленно возвращая меня обратно.

Когда я, наконец, спускаюсь, реальность обрушивается на меня, как ведро холодной воды.

— О, боже мой, мне так жаль.

Его губы все еще прижаты ко мне. Кингстон отстраняется и изучает выражение моего лица, как будто я бомба, которая вот-вот взорвется. Со страдальческим вздохом он откатывается от меня, наконец, отпуская мою ставшую бесполезной руку. Я подношу руку к лицу, надеясь скрыть волну стыда, заливающую мои щеки.

— Ты не сделала ничего такого, за что нужно извиняться. — Кингстон тихо ругается. — Это я должен извиняться.

Мои губы покалывает, и смущение сжимает грудь. Мокрая ткань между моих ног усиливает мое чувство вины. Я разминаю онемевшую руку.

— Черт. — Он берет мою руку в свои, заставляя меня повернуться на бок, чтобы посмотреть ему в лицо, и массирует мои костяшки и пальцы. — Ты должна была сказать, чтобы я отпустил твою руку.

Я смотрю на его грудь, опасаясь неприятия, которое могу увидеть в его глазах.

— Я не хотела, чтобы ты отпускал.

Парень продолжает молча поглаживать мою ладонь, а я все еще пытаюсь смотреть куда угодно, только не на его лицо, даже когда чувствую, что он смотрит на меня.

— Чувствуешь себя лучше?

«Нет, не останавливайся».

— Да, все в порядке. — Я снова прижимаю руку к груди.

— Я сейчас вернусь.

Кингстон встает с кровати, и я наблюдаю, как его высокий силуэт движется через комнату к шкафу. Он не включает свет, и мне стыдно признаться, что я хотела бы, чтобы он это сделал, чтобы я могла видеть его более отчетливо. Выдвигается ящик, и раздается шуршание ткани. Он возвращается в постель в других пижамных штанах.

Как неловко! Наверное, сменил штаны, что бы моя влага на них не напоминала о том, что он делал с женщиной.

— Я должна идти. — Пытаюсь сесть, но он обхватывает меня рукой и прижимает спиной к своей груди..

— Останься.

— Я не собака.

Парень сильнее прижимается к моей спине, моя задница идеально вписывается в изгиб его бедер.

— Пожалуйста, останься?

Я должна уйти. Действительно должна. Просто вырваться из его объятий, вызвать такси и попрощаться. На счет три… Один. Два. Три. Иди.

— Тебе удобно так? — спрашивает он.

Нет. Мне стыдно, и мне нужно уйти! Тьфу, но также…

— Да.

— Так ты останешься? — В его голосе звучит непреодолимая мальчишеская надежда.

Мне не хочется уходить, но также не хочется утром сталкиваться со стыдом и унижением. В любом случае, я проиграю.

— Да. Думаю, я останусь.

Кольцо его руки на моем животе напрягается.

Не могу себе представить, что смогу сегодня хоть немного поспать, особенно когда мой разум борется с тем фактом, что я целовалась со своим лучшим другом-геем. Или, что еще хуже, мой лучший друг-гей подарил мне лучший оргазм в моей жизни, при этом, не сняв с меня никакой одежды.

Утро будет отстойным, и мне нужно будет извиниться миллион раз, но сейчас я буду наслаждаться пребыванием в его объятиях и лгать себе, что каким-то образом принадлежу этому месту.

В конце концов, я засыпаю, и где-то в темноте я слышу шепот слов…

Я скучал по тебе, Би.