Непокорный

ЭПИЛОГ

Габриэлла

Я ожидала, что рождественская вечеринка компании «Норт Индастриз» будет экстравагантным событием. Август Норт хватается за любую возможность, чтобы выставить напоказ свой финансовый успех и потешить свое эго. Но знание всего этого все равно не подготовило меня к полной трансформации манхэттенского Готэм-холла. Здание было построено в 1924 году и вдохновлено древнеримской архитектурой, но сегодня оно превратилось в причудливую зимнюю страну чудес — от сотен деревьев до иллюзии падающего снега и тумана, который мягко стелется по полу. Каждый квадратный сантиметр многокомнатного пространства — это дань детской мечте о Нарнии.

Я сжимаю руку Кингстона чуть крепче. Он смотрит на меня сверху вниз с понимающей ухмылкой.

— У меня такое чувство, будто я вошла в волшебную дверь, — говорю я, замечая, что все остальные, похоже, находятся в таком же состоянии благоговения.

Все, кроме Кингстона.

Он смотрит только на меня.

— Лучше, чем я себе представлял, — тихо говорит он.

— Что? — Мне хочется посмотреть на него, но с каждым нашим шагом, который ведет нас все глубже в пространство, я вижу что-то новое, что привлекает мое внимание.

Он прижимается губами к моей голове.

— Твоя реакция. — Уверенные нотки в его голосе вызывают у меня интерес.

— Подожди. — Я останавливаюсь. — Это ты сделал?

Его ответная улыбка и пожатие плечами напоминают мне влюбленного мальчика — робкого, смущенного и немного застенчивого.

— Они попросили меня внести свой вклад, и я знаю, как сильно ты любишь снег.

— Кингстон, — говорю я, затаив дыхание. — Ты сделал это… для меня?

Парень играет с моей ладонью, прежде чем поднести костяшки моих пальцев к своим губам. Он удерживает мой взгляд, целуя каждую и шепча:

— Ты моя муза. Мое вдохновение. Все, что я делаю — это для тебя.

Я смаргиваю слезы, решив поберечь тушь.

— О, Би… — Он притягивает меня к своей груди и прижимается губами к моим волосам. — Не плачь.

— Я не плачу. — Незаметно постукиваю по уголкам глаз и шмыгаю носом. — Я в порядке.

Он достает из кармана чистый шелковый носовой платок и протягивает его мне.

— Я серьезно. Все хорошо. — Я беру квадрат ткани и убираю выступившую влагу. — Я, должно быть… — Я промокаю тканью еще немного. — Мне что-то попало в глаз. — Я засовываю носовой платок в сумочку. — Просто придержу его на случай, если что-то еще, ну, ты знаешь…

— Попадает тебе в глаз? — говорит он с плохо сдерживаемой улыбкой.

Я расправляю плечи и беру себя в руки.

— О, смотри, вон Джордан!

Кингстон кладет руку мне на поясницу и держит ее там даже после того, как мы присоединяемся к Джордан, Александру и Хадсону, которые сидят за столиком в баре. Джордан выглядит сногсшибательно в белом коктейльном платье без бретелек, а все мужчины выглядят так, словно только что пришли со съемок календаря «Миллионеры Манхэттена» в своих костюмах и с идеально уложенными волосами.

— Габриэлла, — приветствует меня Хадсон и наклоняется, чтобы поцеловать в щеку. Он не шарахается от моей покрытой шрамами стороны, как это делает большинство людей. Я отчасти люблю его за это. — Выглядишь потрясающе. — Его теплый взгляд не отрывается от моего лица.

— Я живу с лучшим стилистом в Нью-Йорке. — Я наклоняюсь к Кингстону для пущего эффекта.

— В соседней квартире. — Он надувает губы. — Ты живешь по соседству с лучшим стилистом Нью-Йорка.

— Все еще не решаешься съехаться, да? — Джордан улыбается в свой бокал с коктейлем.

— Да, — отвечает Кингстон и берет два бокала с шампанским у официанта, который несет их на серебряном подносе. Он протягивает мне один. — К сожалению.

— Тогда почему ты всегда просыпаешься у нее дома? — Александр хмуро смотрит на своего брата.

— Потому что он спит у меня каждую ночь. — Я потягиваю шампанское, потому что знаю, к чему ведет этот разговор.

— Каждую ночь? — спрашивает Хадсон.

— Ну… — Кингстон оглядывает комнату и пожимает плечами. — Да.

Взгляд Александра становится жестче.

— Тогда из-за чего ты дуешься?

— Все мои вещи в другой квартире.

— В другой квартире, которую ты планируешь превратить в чулан, — добавляю я.

Группа из трех человек обменивается растерянными взглядами.

— Итак, вы фактически живете вместе. — Джордан поднимает свой бокал. — Поздравляю!

Я тоже поднимаю бокал. Александр и Хадсон присоединяются, но Кингстон закатывает глаза и старается не улыбаться.

— Придется распрощаться с мыслью, что перетяну вас на мою сторону.

— Знаешь… — Александр обнимает Джордан за поясницу и притягивает к себе. — Если хочешь жить с ней официально, почему бы не попросить ее выйти за тебя замуж?

Я внимательно наблюдаю за Кингстоном, ожидая его реакции.

Он залпом выпивает остатки шампанского.

— Пробовал. Она все выжидает.

— Один год, — уточняю я.

— Один год, — с легкой обидой повторяет он.

— Ты такой ребенок, — говорю я.

— Мальчики Норт привыкли получать то, что хотят. — Джордан смотрит на своего мужа, которого, кажется, позабавило ее наблюдение.

— О, да, — говорю я.

Кингстон берет меня за подбородок и приближает мое лицо к своему.

— Я здесь, а не дома. Твое платье от «Оскара де ла Рента» на твоем теле, а не в куче в изножье твоей кровати. — Он наклоняется и целует мое горло, шею и кусает за мочку уха. — Я не похоронен глубоко-глубоко внутри тебя.

Все мое тело покрывается мурашками.

— Думаю, что я очень хорош в том, чтобы делать то, чего не хочу, потому что, если бы была моя воля, нас бы здесь не было, и ты была бы голой. — Нежно поцеловав, он отступает и смотрит на свою семью с совершенно искренней улыбкой.

Тем временем я прижимаюсь к нему и держусь изо всех сил, пока покалывание во всем теле не утихает.

— Срань господня, — шепчу я. — Напомни-ка, во сколько заканчивается эта вечеринка?

— Недостаточно скоро, — говорит Кингстон с довольной улыбкой.

— А вот и Гринч, — говорит Джордан и кивает в сторону Хейса.

В черном костюме и язвительно нахмурившись, он движется сквозь толпу, и, словно чувствуя демоническое присутствие, люди инстинктивно расступаются и освобождают путь.

— Боже мой, посмотри на него, — говорю я, имея в виду выражение его лица, которое заставило бы ребенка заплакать. — Он когда-нибудь расслабляется?

Джордан вздыхает.

— В последнее время нет.

— Он обидчивее, чем обычно, это точно. — Хадсон потягивает шампанское с выражением искреннего беспокойства на лице. — Думаю, ему нужен отпуск.

— Вам пришлось бы запереть его в здании, чтобы заставить взять его. — Кингстон притягивает меня ближе, когда Хейс приближается.

Я приклеиваю фальшивую улыбку, так как не могу изобразить настоящую для этого придурка.

Он всего в нескольких метрах от нас, когда из ниоткуда на его пути появляется женщина. Она вышла из толпы так быстро, что не могла бы заметить его приближения. Скорость, с которой она двигалась, в сочетании с решительностью шагов Хейса вызывает столкновение и глухой удар двух тел, сталкивающихся друг с другом.

Женщина вскрикивает. Ее напиток, что-то красное и вязкое, скорее всего «Дайкири», капает на его накрахмаленную белую рубашку.

— О, боже мой. — Ее пальцы дрожат у губ. — Мистер Норт, мне так жаль. Я не видела, чтобы…

— Джиллингем. — Хейс рычит одно-единственное имя с диким блеском в глазах и стиснутой челюстью. — Ты действительно пустая трата кислорода.

— Вау, — говорит Кингстон, бросаясь на помощь женщине. Он кладет руку на грудь Хейса, как бы удерживая его. — Ничего страшного. Дерьмо случается. — Кингстон отшатывается и стряхивает «Дайкири» со своей руки. — Не беспокойся об этом, хорошо?

Ненавистный взгляд Хейса все еще направлен на женщину, даже когда ее слезы черными струйками текут по лицу.

Джордан подбегает к ней и, нежно взяв за руку, уводит подальше от глазеющей толпы.

— Как насчет того, чтобы мы привели тебя в порядок и взяли тебе новую выпивку.

Всегда предсказуемый мудак, Хейс наблюдает за женщиной, пока та не исчезает, и только тогда перенаправляет свой гнев на Кингстона.

Он проталкивается мимо своего младшего брата к своему близнецу, которого, кажется, все это слегка забавляет.

— Дай мне свою рубашку.

— Что? — Хадсон хихикает.

— Посмотри на меня, — говорит Хейс. — Я весь в гребаном коктейле или как там это… — Он теребит ткань и принюхивается. Выражение его лица искажается от отвращения. — Пахнет весенними каникулами во Флориде. Господи.

— Эй, по крайней мере, он красный. — Я не пытаюсь скрыть свою радость по поводу унижения Хейса. Самое время ему попробовать на вкус свое собственное лекарство. — Цвет сезона.

— Заткнись. — Он дергает галстук.

— Почему бы мне не заехать ему в челюсть? — Кингстон обнимает меня сзади и целует в макушку. — Или я буду держать его, и ты сможешь пнуть его по яйцам, Би.

Я смотрю на него снизу вверх, и он пользуется этим и целует меня в губы.

— Может быть, в другой раз.

Он пожимает плечами.

— Все, что захочешь, детка.

— Дэниел Маркис здесь. Он увидит меня в таком виде и подумает, что я грязный пьяница. — Хейс расстегивает две верхние пуговицы на своей рубашке. — Мне нужно поговорить с ним сегодня вечером и посмотреть, смогу ли я заключить сделку по…

— Это вечеринка.

Его взгляд летит к моему.

— И что?

— И сейчас Рождество.

Он пожимает плечами и смотрит на своих братьев.

— Что я упускаю?

— Она намекает, что это общественное, а не деловое мероприятие. — Выражение лица Александра подразумевает, что он раздражен тем, что Хейс не замечает очевидного.

— Твоя рубашка, — говорит он Хадсону. — От этого зависит контракт на тринадцать миллионов долларов.

— Ладно, ты, упрямый ублюдок, — говорит Хадсон и передает свой напиток ближайшему официанту. — Пойдем, переоденемся.

— Но тогда твоя рубашка будет в розовых пятнах, — говорит Александр Хадсону.

— Мне не на кого производить впечатление. — Он сверкает красивой белозубой улыбкой. — Кроме того, как сказала Габриэлла, цвет сезона, да?

— Тупица, — рычит Хейс и топает в сторону туалетов.

Хадсон хватает меня за руку и сжимает.

— Сожалею о нем. Его действительно тяжело полюбить.

— Держи свои руки при себе, или ты их потеряешь, братан. — Кингстон притягивает меня в свои объятия, подальше от прикосновений своего брата.

Как раз в этот момент к нам присоединяется Джордан, одна.

— Бедная девушка. Хейс действительно здорово поработал над ней. — Александр протягивает ей свежий напиток, который взял у официанта. Она благодарит его и делает большой глоток. — Она была изрядно пьяна, все твердила и твердила о том, что Хейс — дьявол.

— Она не ошибается, — признает Александр.

— Точно, — соглашаюсь я.

— С ней все будет в порядке. Я принесла ей воды и кофе и нашла тихое местечко, где она могла бы посидеть и протрезветь.

— Ночь только начинается, — говорю я и тяну Кингстона за руку. — Давай потанцуем.

Он приподнимает бровь.

— Я думал, тебе нужно выпить больше, чем одну рюмку, прежде чем начать лапать меня на танцполе?

— Я не лапаю. — Я тяну его к музыке. — Я контактная.

— Ты лапаешь.

— Тебе это нравится.

Кингстон разворачивает меня и снова притягивает в свои объятия.

— Мне это очень нравится. И я люблю тебя.

Я провожу рукой по спине его пиджака и сжимаю его задницу.

Кингстон закрывает глаза и притягивает меня вплотную к своему телу.

— Мы уезжаем через тридцать минут.

— Договорились.

Кингстон

Я нахожусь в своем любимом месте в мире.

Лежу на спине, обнаженная Габриэлла оседлала мои бедра, мои руки на ее груди, а мой стояк утопает в теплой, влажной хватке ее тела. Нет места, где я нахожу больше покоя, больше красоты или больше вдохновения, чем прямо здесь, глядя на женщину, которую я полюбил с того дня, как увидел, как она пересекает оживленную улицу Манхэттена.

Я потираю большими пальцами круги вокруг ее напряженных сосков, пока она медленно поднимается и опускается на меня.

— Я поменял свое мнение, — говорю я, тяжело дыша.

— Что? — Мои слова, кажется, выводят девушку из оцепенения. Она моргает, глядя на меня сверху вниз. — …Поменял свое…

— Мнение. Да. — Я засовываю большой палец ей в рот и смотрю, как она сосет его, прежде чем опускаю его обратно к ее соску.

Девушка стонет и дергает бедрами. Это ощущение посылает волну удовольствия по моему позвоночнику, и я шиплю от этого ощущения.

— Я больше не хочу переезжать.

Она замирает.

— Не хочешь?

— Нет.

— Почему нет? — Ее плечи опускаются.

Я перекатываю ее на спину и продолжаю движение с того места, где она остановилась.

— Я больше не хочу жить над тем местом, где работаю.

— Хорошо. — Девушка слегка хмурится, и я целую эти сексуальные губы с опущенными в обиде уголками. — И куда ты пойдешь?

— Мы. — Я меняю угол, чтобы попасть в это сладкое местечко глубоко внутри.

Она ахает.

— Вопрос в том, куда мы пойдем.

— Почему ты так много говоришь?

Я опираюсь локтем о кровать и ускоряю темп.

— Я могу выполнять несколько задач одновременно. Я тут подумал, что нам следует обзавестись собственным жильем. Вместе. Я сдам эти квартиры в аренду, и мы сможем начать в собственном доме, который мы выберем вместе.

— Ты, — она тяжело дышит, ее тело напрягается, готовится, так близко к освобождению, — говоришь, что… выселяешь меня?

— Хм… — Я думаю об этом. — Думаю, что да. Но вместе…

Ее язык проскальзывает мне в рот, и девушка переворачивает нас обратно, так что я оказываюсь на спине. Она не отрывает свой рот от моего и жестко скачет на мне, лишая меня голоса, способности мыслить, стирая все когнитивные мысли и не оставляя ничего, кроме нарастающего удовольствия, которое туго обвивается вокруг моего позвоночника.

Я кончаю первым. Прямо над краем, я иду по спирали. Падаю. Свободное падение, от которого мой желудок начинает восхитительно кружиться.

Габриэлла откидывает голову назад, выгибает спину и следует за мной. Я с ошеломленным благоговением наблюдаю, как она разваливается на части. Она падает мне на грудь, утыкаясь лицом в мою шею, ее дыхание на моей коже. Я мог бы оставаться так с ней навечно.

— Итак, — выдыхает она, — что ты говорил?

— Мы должны найти дом вместе.

Она кладет локти мне на грудь и подпирает подбородок руками.

— Ты никогда не успокоишься с этой совместной жизнью, не так ли?

— Нет.

Габриэлла прищуривает глаза.

— Ты упрямый человек, Кингстон Норт.

— Ты любишь меня за это, верно?

Она вздыхает и снова опускается мне на грудь.

— Люблю. Очень.

— И что? Что думаешь? Если мы начнем поиски сейчас, пройдут месяцы, прежде чем мы что-нибудь подберем, а может, и дольше.

Легкая дрожь пробегает по ее телу, и я пинаю себя за то, что не подумал о том, насколько ей может быть холодно. Я беру одеяло и натягиваю его на наши тела, убедившись, что подоткнул его вокруг нее.

— Я соглашусь при одном условии.

Это напоминает мне о том, как я заставил ее пообещать, что она уделит мне час той ночью на лодке. Взяла бы она сейчас свои слова обратно, если бы могла? Стал бы я предлагать? Если бы знал, через что нам придется пройти, чтобы оказаться там, где мы сейчас, связанные тела, признания в любви и будущее, рискнул бы я отказаться от всего этого, чтобы спасти ее от той ночи? Теперь моя очередь дрожать.

— Конечно, все, что захочешь.

— Женись на мне.

Все останавливается. Каждая отдельная жизненная сила внутри меня останавливается.

— Повтори еще раз? — хриплю я.

Она поднимает голову, и ее взгляд тверд, уверен, решителен.

— Я прошу тебя жениться на мне.

— Ты делаешь мне предложение? — В ту секунду, когда произношу эти слова, мне хочется втянуть их обратно в свои легкие, потому что ясно, что так оно и есть. И, черт возьми… Габриэлла делает предложение! Мне!

Когда девушка пытается сесть и смотрит на меня сверху вниз, я знаю, что она надеялась на лучший ответ.

— Кингстон Норт, ты раздумываешь об этом?

— Нет!

Она натягивает одеяло вокруг своего тела, как будто нуждается в защите больше, чем в тепле.

— Я думал, мы были на одной волне. Ты всегда говоришь о нашем будущем так, будто это решенный вопрос… Вау!

Я переворачиваю ее на спину и осыпаю поцелуями. Целую ее волосы, линию роста волос, лоб, брови, щеки, нос, губы, уши, шею, грудь. Девушка хихикает и извивается подо мной.

— Да! Би, черт возьми, да. Определенно. Несомненно. Я женюсь на тебе. — Жар в моих глазах усиливается, и я рискую потерять всю свою мужественность в этот момент, разрыдавшись, как ребенок.

Я наклоняюсь к ее губам и целую со всей страстью. Со всем, что чувствую — радость, собственничество и замешательство. Недостойный ее прощения, ее милости и ее любви, изливаю свою благодарность в поцелуе. Нет, это больше, чем поцелуй. Это моя клятва любить, лелеять и ставить ее превыше всего, пока у нас обоих есть воздух в легких.

Я перекатываюсь на бок и обхватываю ее подбородок, пока скольжу большим пальцем по ее покрытой шрамами щеке.

— Я собираюсь убедиться, что ты никогда не пожалеешь о своем решении стать моей женой.

Она накрывает мою руку своей.

— Я знаю, что ты это сделаешь.

Я чувствую, как мой рот растягивается в широкой улыбке.

— Мы должны пойти по магазинам одежды. Я знаю отличного дизайнера. Он мастер в свадебных платьях. Завтра я…

Она прижимает палец к моим губам.

— Притормози. У нас достаточно времени, чтобы разобраться во всем этом.

Я целую ее палец и кусаю подушечку.

— Твой отец убьет меня.

— Меня не волнует, что он думает. — Она обвивает руками мою шею и притягивает меня к себе. — Мне все равно, что кто-то думает, кроме тебя.

Мы целуемся, обнимаемся и медленно занимаемся любовью.

Шепчем слова преданности и обещания вечности.

В нашей истории нет ничего типичного. Мы нарушаем все правила.

Бунтуем против норм и говорим «к черту» всех и вся, что встанет у нас на пути.

Наша любовь хаотична, пронизана старыми ранами и общими шрамами. Изнурена и испытана в боях. И, самое главное, несокрушима.

КОНЕЦ