Непокорный

ГЛАВА 21

Кингстон

Я просыпаюсь от ощущения, что Габриэлла бьется об меня.

Ее обнаженное тело влажное от пота, и девушка пинает простыню, как будто это монстр, держащий ее за лодыжки.

Прижимаюсь губами к ее уху.

— Эй, ш-ш-ш… — Я обнимаю ее за талию, лежа у нее за спиной. — Это всего лишь сон, Би.

Мой голос, кажется, заставляет ее только сильнее брыкаться.

— Габриэлла, проснись. — Я приподнимаюсь на локте и замечаю, что ее щеки надуты воздухом, словно та задерживает дыхание. Черт, она не дышит. Встаю на колени и переворачиваю ее на спину. — Дыши! — Моя кровь бешено несется по венам. Встряхиваю ее. — Проснись!

Девушка задыхается, и я перекатываю ее на бок, пока она пытается прокашляться и перевести дыхание. Габриэлла с хрипом втягивает воздух, и этот звук заставляет меня с облегчением упасть обратно на кровать.

— Ты в порядке?

Она садится и сбрасывает ноги с кровати. Ее обнаженная спина — силуэт в темной комнате.

— Плохой сон.

— Да, я так и подумал. И часто такое случается?

Девушка качает головой.

— Нет. До недавнего времени, нет.

Я хватаю бутылку холодной воды, которую принес раньше, когда мы ели хлопья, одетые только в нижнее белье. Смотрю на часы. Это было два часа назад.

Она выпивает холодную воду, затем ставит бутылку на прикроватный столик и откидывается на подушки.

— Хочешь поговорить об этом, — говорю я, глядя в потолок.

— Не совсем.

— Хорошо.

Тишина заполняет пространство между нами, и чувство неловкости просачивается внутрь, портя мое хорошее настроение. Смешивая с дерьмом мою надежду.

— Если ты снова заснешь, то утром можешь даже не вспомнить об этом.

Габриэлла перекатывается на бок, лицом ко мне.

— Поможешь мне забыть?

Сокрушительное удушье тянет за ребра, ощущение настолько болезненное, что должно быть достаточным предупреждением, чтобы направить меня в противоположную сторону. Сделать то, что лучше для Габриэллы, и отпустить ее. Навсегда исчезнуть из ее жизни.

Она хочет забыть и смотрит на меня так, будто я могу ей в этом помочь.

Встречаю ее на подушке, целую и касаюсь своими губами ее губ.

— Я был бы счастлив сделать это.

Но я боюсь, что заставляя ее забыть, скорее помогу вспомнить.

Габриэлла

Я выбираюсь из объятий Кингстона задолго до восхода солнца. Измученная ночными событиями в сочетании с одним дурацким кошмаром, устало прислоняю голову к окну на заднем сиденье такси, закрываю глаза и улыбаюсь.

В какой вселенной такая женщина, как я, может провести всю ночь обнаженной с таким мужчиной, как Кингстон?

Моя кожа все еще гудит от воспоминаний о его руках, а губы покалывает от его жестких поцелуев. Разгоряченная и немного болезненная во всех лучших местах, я хотела бы все еще оставаться в его постели и быть заключенной в его объятия.

Кингстон все еще спал, когда я уходила, и, не желая его будить, нежно поцеловала его в заросшую щетиной щеку и прошептала прощание. Может быть, мне следовало оставить записку?

Машина резко останавливается перед моим домом.

Я еле волочу ноги через передние ворота и направляюсь к двери.

— Габби?

Мои ноги замирают в большом вестибюле.

— Папа?

Он выходит из-за угла, одетый в костюм и пахнущий свежестью после душа. С чашкой кофе в одной руке оглядывает меня с ног до головы при ярком свете люстры. И хмурится.

— Я предполагал, что ты в клинике. — Его суровый взгляд становится глубже, когда он рассматривает мое платье, каблуки и беспорядочный узел волос на моей голове. — Вижу, что был неправ. — Его голос срывается от разочарования.

— Не совсем не прав. — Я направляюсь к лестнице. — Моя смена начинается через час.

— Господи, Габби… — бормочет он.

Я резко оборачиваюсь, поднявшись на несколько ступенек.

— Ты хочешь что-то сказать?

Всегда влиятельный генеральный директор, он задирает нос и умудряется смотреть на меня свысока, даже со своего места у подножия лестницы.

— У нас было соглашение.

— И я придерживаюсь его.

— Нет. — Отец хмурится, глядя на то место, где мое платье заканчивается на верхней части бедер, заставляя меня ерзать и хотеть потянуть за подол, но я отказываюсь доставлять ему удовольствие. — Не придерживаешься.

— Ты сказал, что я могу оставаться в Нью-Йорке столько, сколько захочу.

— Я сказал, что ты можешь остаться в Нью-Йорке, пока не поправишься.

— Сколько бы времени это ни заняло, — напоминаю я остальную часть нашего соглашения.

Он выдыхает и еще раз оглядывает мой сам за себя говорящий наряд для позорной утренней прогулки.

— Мне кажется, ты пришла в себя.

— Потому что я пошла на свидание? Думаешь, что из-за того, что у меня был секс, я выздоровела?

Отец съеживается от моих слов.

— Следи за своим языком. Я все еще твой отец.

— Ты всегда будешь моим отцом, но теперь я взрослая. Мне не нужен родитель.

Напряжение с его лица спадает.

— Наверное, ты права. Я слишком опекаю тебя с тех пор, как… ты знаешь.

— Знаю. Но я в порядке. — Воспоминания об улыбке Кингстона и эмоциях в его глазах, когда он смотрит на меня, заполняют мои мысли. — На самом деле, лучше, чем в порядке.

— О, да? — В голосе моего отца звучит надежда. — Кто-нибудь, кого я знаю? Это сын Тома Питерсона? Боже, он был неравнодушен к тебе в старшей школе.

Я внутренне хмурюсь, не желая, чтобы он видел мое разочарование. С тех пор, как произошел несчастный случай, папа хотел, чтобы я была тем человеком, которым была раньше, наслаждалась тем, что делала раньше, стерла ужас той ночи, продолжив с того места, где мы остановились. Он не понимает, что несчастный случай изменил меня навсегда. Что прежняя Габриэлла исчезла. Она никогда не вернется.

— Нет, ты его не знаешь.

— Будет ли у меня возможность встретиться с ним?

— Может быть. — Мои щеки пылают. — Если все будет продолжаться так, как идет, то да.

Он подходит ближе, глазами, такими же голубыми, как у меня, изучает мое лицо и задерживается на моих шрамах.

— Я только хочу, чтобы ты была счастлива.

Я знаю, он думает, что имеет это в виду, но не может понять, что хочет, чтобы мое счастье было в его представлении. Финансовый успех, признание, награды и аплодисменты — вот его представления о счастье.

Когда-то они были и моими.

Но больше нет.

— Я счастлива. Знаю, ты не одобряешь мой выбор работы…

— Работа? — Он приподнимает бровь.

— Папа.

— Я просто говорю, что слово «работа» обычно подразумевает зарплату. Ты волонтер.

Я киваю, чувствуя упрек в его словах.

— Ладно. Волонтером. Но в любом случае, я действительно ищу какое-то направление. Просто еще ни на что не наткнулась.

Когда я начала работать волонтером в хосписе, то думала, что это продлится несколько месяцев, пока не пойму, чем хочу заниматься всю оставшуюся жизнь. Несчастный случай вырвал мои планы у меня из рук, заставив начать все сначала. Как бы я ни надеялась на прилив вдохновения, волну направления, ни то, ни другое еще не пришло.

— Ты всегда можешь встретиться с доктором Лоуэллом, посмотреть, есть ли у него какое-то понимание, может быть, он укажет тебе правильное направление.

Доктор Лоуэлл сказал, что мой мозг со временем заживет, но никогда не уточнял когда именно. Он сказал, что нет никаких временных рамок для исцеления моего типа черепно-мозговой травмы. Это покажет только время.

— Я просто хочу, чтобы ты реализовала свой потенциал.

И это способ моего отца сказать, что он любит меня.

Он не осознает, какой стыд вызывает его заявление снова и снова.

— Мне пора идти. Люди рассчитывают на меня.

Я почти на вершине лестницы, когда папа зовет меня по имени. Смотрю на него сверху вниз со второго этажа.

— Я вернусь в Нью-Йорк через пару недель. Если ты все еще будешь с этим парнем, может быть, мы все могли бы поужинать?

— Конечно. Звучит заманчиво. — Я мчусь в свою комнату, теперь в большей спешке, чем раньше. Воображаю, как представляю своего отца Кингстону, и хихикаю. Моему отцу будет, что сказать о подводке для глаз Кингстона и яркой одежде. Я решаю отложить эту встречу до тех пор, пока это будет сходить мне с рук.

Работа проходит как в тумане, мои мысли перескакивают с удручающей конфронтации с отцом на невероятную ночь, которую мы провели с Кингстоном. Они блуждают, я несколько раз теряю место, читая мистеру Оберону. К счастью для меня, его концентрация внимания, похоже, совпадает с моей, поскольку он то и дело дремлет во время моего визита. И, кажется, не замечает, что я отвлекаюсь.

К десяти часам я отказываюсь от чтения и вместо этого включаю какую-то музыку.

Аннет входит в комнату с гигантским букетом весенних цветов — пионов, тюльпанов, калл и гортензий. Она кладет их на кровать мистера Оберона.

— Они великолепны, — говорю я, хотя мужчина мирно спит. — От кого они? — Я предполагаю, что так член семьи в другом штате демонстрирует свою любовь с помощью красочного букета. Их способ попрощаться на расстоянии.

— Ты не поверишь, — шепчет Аннет.

— Что?

— Иди сюда, — говорит она одними губами, ее глаза такие же большие, как и улыбка.

Я убавляю музыку до комфортного для сна уровня и приглушаю свет. Аннет практически подпрыгивает на цыпочках, когда я встречаю ее в коридоре.

— Было доставлено двенадцать букетов. По одному на каждого пациента! — Она хватает меня за руку и тянет к стойке регистрации — или туда, где должна быть стойка регистрации. Она почти неузнаваема, окруженная букетами, которые должно быть стоили более ста долларов каждый.

Аромат свежих роз и душистых лилий маскирует обычное стерильное, пахнущее антисептиком пространство. Я ищу среди ярких бутонов и стеблей открытку.

— Они от спонсора?

— Я не знаю. Вон на том открытка. — Аннет указывает на более крупный, чем остальные букет. Такой большой, словно его место в вестибюле отеля «Плаза». И он далеко не такой нежный, как другие букеты. Этот, осмелюсь сказать,… сексуальный. Кроваво-красные розы переплетаются с ветвями поникших черных орхидей и одной-единственной бледно-розовой розой. Рядом с этой розой лежит карточка.

На карточке две буквы.

«Би».

У меня перехватывает дыхание, и я вытаскиваю карточку из лепестков.

«Тебя не было, когда я проснулся, и я заволновался, что все это был лишь сон.

Пока не почувствовал запах твоей кожи на своей.

Я никогда не был так счастлив, проснувшись.

Уже скучаю по тебе.

ХО¹¹ Твой».

Я прижимаю записку к груди, как какая-то влюбленная идиотка.

— Ну? — спрашивает Аннет, практически истекая слюной от жажды информации. — От кого они?

— Кингстон. — Я прижимаю карточку к груди, защищая личные слова, которыми он поделился со мной.

Она хмурится.

— Тот парень-гей?

Жар ползет от моей шеи к щекам.

— Оказывается, он не гей.

Аннет сводит брови вместе.

— Не гей… — Выражение ее лица меняется от замешательства к пониманию. — Ты спишь с ним!

— Тссс… — Я оглядываюсь, радуясь, что мы почти одни, если не считать медсестры, которая проходит мимо нас, уткнувшись носом в свой телефон. — Я не сплю с ним. Ну, вернее да, но потому, что он мне действительно нравится.

Она обнимает меня с девчачьим визгом, а затем отступает с выражением благоговения и удивления на лице. Именно в этот момент я впервые с тех пор, как увидела цветы, вспоминаю, как выглядит мое лицо. Аннет не пытается намеренно унизить меня, но ее реакция — напоминание о том, как это должно выглядеть для посторонних. Чудовищу удалось завоевать прекрасного принца своей яркой индивидуальностью — или, что еще хуже, своей готовностью.

Я засовываю карточку в карман халата и прочищаю горло.

— Наверное, мне следует позвонить ему.

— Конечно. И скажи ему спасибо. — Она берет один из букетов. — Цветы действительно украсят это место.

Я направляюсь в комнату отдыха и, спотыкаясь, останавливаюсь, когда вижу Эвана, пристально смотрящего на меня из-за раскрытой «Нью-Йорк Таймс».

Он снова опускает взгляд на газету и переворачивает страницу.

— Привет.

Я не могу позвонить Кингстону отсюда, поэтому направляюсь к холодильнику и беру сыр, а затем ухожу, чтобы поискать более уединенное место.

— Это всего лишь деньги, — говорит Эван мне в спину, когда я собираюсь уходить. — Для такого парня, как он, разбрасываться своими деньгами так же просто, как бросать пенни в фонтан для таких людей, как мы с тобой.

— Как ты узнал, что они от него?

— Я слышал, как он назвал тебя Би. Видел карточку. — Парень выглядит обиженным, и это меня просто бесит. Он не сделал ни единого движения в мою сторону, а когда, наконец, сделал, и я дала ему шанс, это стало огромным разочарованием. И в этом моя вина?

— Это будет проблемой для тебя, Эван?

— Вовсе нет, — безразлично возражает он. — Я счастлив, если ты счастлива.

— Хорошо, потому что так оно и есть.

— Не приходи ко мне с рыданиями, когда он разобьет тебе сердце. — Парень пробегает взглядом по газете, но глаза движутся слишком быстро, чтобы он мог что-то прочитать. — А он так и сделает, в этом нет никаких сомнений.

— Считай, что я предупреждена. — Толкаю дверь. — Мудак, — бормочу я и направляюсь прямиком к кладовке.

Набираю номер Кингстона, и он отвечает после первого гудка.

— Доброе утро, красавица. — Его голос глубокий и тихий, и мне хотелось бы представить, что он все еще в постели, в тепле между простынями. Хотела бы я все еще быть там. Хотя, скорее всего, он на работе и ведет себя тихо, чтобы его не подслушали.

— Цветы, — говорю я, затаив дыхание и потеряв дар речи. — Кингстон, они такие красивые. Ты даже не представляешь, насколько они поднимут настроение здешним пациентам.

— Рад это слышать, но ты должна знать, я послал эти цветы по чисто эгоистичным причинам. Я работаю над тем, чтобы завоевать тебя.

— Не знала, что меня нужно завоевывать. — Я расхаживаю по маленькой комнате, чувствуя легкость во всем теле.

— Итак, хочешь сказать, — говорит он низким голосом, — что ты поддалась на нас?

Нас? Боже мой, я могла бы завизжать от перспективы нас. Я и Кингстон.

— Что ж, давай составим список. Мы довольно хорошо ладим.

— Есть.

— Ты забавный. Красивый, — говорю я, хотя это грубое преуменьшение.

— Продолжай.

— Немного высокомерен.

Он хихикает.

— И после прошлой ночи могу сказать со стопроцентной уверенностью, что…

— У нас невероятная сексуальная химия.

— Я собиралась сказать, что ты содержишь ванную в чистоте.

— Лгунья.

Я вздрагиваю от вибрации его голоса в моем ухе.

— Твое тело выдает все твои секреты.

Я прочищаю горло.

— Я не могу говорить об этом на работе.

— Итак, мы поговорим об этом сегодня вечером. Во сколько ты хочешь, чтобы я за тобой заехал?

— Я заканчиваю в четыре, как насчет того, чтобы встретиться у тебя дома?

— Ладно. И захвати с собой сумку на ночь.

Моя кожа вспыхивает от жара предвкушения и воспоминаний.

— Отлично. Я напишу тебе позже. Мне нужно идти. Но Кингстон, правда, спасибо тебе за цветы. Они потрясающие.

— Не за что. Но Би? — Он замолкает, его голос немного грубоват. — Ты должна знать, что это лишь малая часть того, чего ты заслуживаешь. Увидимся вечером.

Я отключаю телефон и прислоняюсь спиной к стене. Мое сердцебиение немного учащенное, дыхание тоже. Кингстон обладает способностью влиять на меня самым ощутимым образом, даже не находясь в одной комнате.

Кажется у меня неприятности.

Я отказываюсь верить в то, что Эван сказал правду.

Ведь каким-то образом умудрилась сильно влюбиться в Кингстона, и тем самым дав ему возможность полностью уничтожить меня.