Непокорный

Глава 2

Кингстон

Кофе. Аспирин. Вода. Еда.

Ничто не помогает облегчить сильное похмелье, с которым я проснулся. Не совсем так — я проснулся все еще пьяным, и худшее похмелье наступило, когда я вернулся домой.

Стараюсь не слишком задумываться о том, как оказался без сознания в бруклинском переулке, потому что моя голова, кажется, вот-вот взорвется, а от размышлений становится только хуже.

Проверяю время на своих часах «Картье», которые идеально сочетаются с моим шелковым костюмом-тройкой от «Дольче» с черно-белым цветочным узором. Когда иду по вестибюлю «Норт Индастриз», пытаясь скрыть, что каждый шаг ударяет мой мозг о череп, насмешки, которые я получаю от людей в костюмах, подтверждают, что мой наряд для первого рабочего дня не разочаровывает.

Кимберли за стойкой регистрации краснеет, когда я кладу руки на ее стол.

— Доброе утро, мисс Ким.

Она заправляет волосы за уши и пытается смотреть куда угодно, только не на меня.

— Мистер Норт. — Она слишком широко улыбается. — Уже не утро.

— Э, неважно. — Я наклоняюсь немного ближе. — Ты сегодня выглядишь сногсшибательно.

Ее румянец заливает шею и грудь, и я нахожу это зрелище весьма привлекательным. Ненужно много усилий, чтобы женщина почувствовала себя привлекательной и желанной. И я получаю чертову тонну удовлетворения от того, что заставляю их чувствовать себя так.

— Мистер Норт ждет вас, — говорит она.

— Я так и думал. — Я громко и тяжело вздыхаю, и в этом чувстве нет ничего притворного. Не хочу быть здесь. И все это знают. — Который из них?

Ее изящно изогнутые брови сведены вместе, пока девушка изучает свой сенсорный экран.

— Александр.

Я немного расслабляюсь. Из всех Нортов Алекс — наименьший из четырех зол. Мой брат Хейс и отец Август находятся на вершине пирамиды мудаков, в то время как другой брат Хадсон находится в самом низу.

— Спасибо, мисс Ким.

Она отвечает девчачьим хихиканьем, когда я прохожу мимо ее стола к ряду лифтов. Потеряв все остатки того небольшого хорошего настроения, которое у меня было, я вхожу в лифт, ведущий в административные офисы, и чувствую, словно иду на свою собственную бойню.

Нажимаю кнопку верхнего этажа, затем прислоняюсь спиной к стене и закрываю глаза. «Ты должен это сделать», — говорю я себе в миллионный раз. Август ясно дал понять, что у меня только два варианта. Работать в «Норт Индастриз» или вернуться в Европу и жить с моей матерью и ее мальчиком-игрушкой. Одна только мысль об этой перспективе вызывает у меня желание выблевать свой утренний эспрессо и лотарингский пирог на стеклянные и зеркальные стены.

Всегда есть вариант отказаться от моей квартиры в Ленокс-хилл, найти настоящую работу и жить от зарплаты до зарплаты в какой-нибудь дыре, как обычные люди.

Решительное нет.

Восемь часов в день в «Норт Индастриз» стоят того, чтобы оставаться в том образе жизни, к которому я привык.

Лифт останавливается так резко, что это нарушает мое равновесие. Я с трудом удерживаю его, потом открываю глаза и выхожу из кабины в сторону офиса моего брата.

— Важный день, мистер Норт, — говорит его помощница, миссис Миллер, с улыбкой и намеком на сочувствие. Она знает меня с тех пор, как я был подростком, так что полностью осознает, что семейный бизнес — это не мое.

Я пожимаю плечами.

— Наверное. Ты прекрасно выглядишь этим утром.

Она хмурится.

— Сейчас два часа дня.

Пофигу. Всего лишь детали.

— Большой парень на месте?

— Конечно. Однако он предполагал, что ты придешь утром, так что не жди милого приветствия.

— Как обычно.

У Алекса вспыльчивый характер и в хороший день. А уж в плохой? Неловкий вздох, и он становится взрывоопасным.

Захожу в кабинет брата и нахожу его сгорбившимся над большим цифровым чертежным столом. Без пиджака, с закатанными рукавами.

— Кингстон Норт прибыл на службу, — говорю я, прежде чем упасть, как мешок дерьма с похмелья, на его диван.

— Ты опоздал, — рычит он, не поднимая головы от своей работы.

— Неужели? — саркастически говорю я. Он должен быть рад, что я вообще появился. — Не вижу в этом ничего особенного. Мы все знаем, что мне нечего предложить этому месту, кроме моего безупречного стиля. Все, что от меня требуется, это появиться и хорошо выглядеть, чтобы остаться на зарплате Августа. — Я опускаю свою шестисотфунтовую ноющую голову на подушку. Быстрый сон мог бы помочь…

— Куда ты исчез вчера?

Я не открываю глаза.

— Хороший вопрос.

Я начал с выпивки в «счастливый час» с Джордан, женой Алекса, в ее ресторане. Праздновал свой последний день свободы от «Норт Индастриз», но эта вечеринка превратилась в туман где-то между стаканами односолодового виски двадцатипятилетней выдержки.

— Джордан беспокоилась.

Чувствую на себе его взгляд, поэтому открываю глаза. И да, Алекс смотрит на меня так, будто я украл его любимую ручку, что для него является вопиющим преступлением.

— Она пыталась дозвониться тебе.

— Телефон разрядился. — Не говорю ему, что меня ограбили и что я провел все утро, аннулируя кредитные карты и заказывая новый телефон.

— Мне не нравится, когда моя жена беспокоится.

Мы обмениваемся несколькими секундами неловкого зрительного контакта, и я задаюсь вопросом, не надерут ли мне задницу.

— Прости?

— Извиняйся не передо мной. Извинись перед ней.

Я осторожно усмехаюсь.

— Эм… Мне помниться, что у меня есть мама. Я люблю свою невестку, но ни хрена не должен Джордан.

Наблюдаю, как грозовые тучи гнева затуманивают его карие глаза, а мышцы на челюсти сжимаются. Я затаиваю дыхание и жду.

Алекс смотрит на новую боксерскую грушу в углу своего кабинета — грушу, которую Джордан настояла, чтобы он колотил, а не отрывал людям головы. Брат моргает, выдыхает и кивает один раз.

— Я извинюсь за тебя.

— Я ценю это.

Я откидываю голову назад и благодарю богов импульсивных братьев за то, что мое лицо все еще цело. Шесть месяцев назад Алекс набросился бы на меня, оскорбил шквалом грязных ругательств и физически вышвырнул из своего кабинета. Возможно, даже ударил бы кулаком по стене или что-то сломал. Но больше нет. Не со времен Джордан. Она стала лучшей терапией для моего нетипичного брата. Укротила его внутреннего зверя так, как никогда не могли лекарства и консультации.

— Итак, мой первый проект в качестве члена семейного бизнеса — это маленькая штука, которую я люблю называть черепным обновлением. Ты возвращайся к тому, что делал, а я собираюсь тихонько отключиться на некоторое время. Разбуди меня, если увидишь Августа…

— Ты назначен не в мой отдел.

Приоткрываю одно веко.

— Нет?

Он медленно качает головой.

Я слишком быстро сажусь и закрываю один глаз, пока у меня не перестает кружиться голова.

— А в какой?

— Тебе придется спросить своего начальника.

Мне кажется, или он выглядит так, будто пытается не улыбаться?

— И кто мой начальник?

О да, он определенно борется со смехом.

— Не-е-ет, — шепчу я. — Не говори мне… — Я поднимаю руку, как будто могу переписать все, что он собирается сказать, силой своей ладони. — Хадсон, верно? Просто скажи мне, что это Хадсон.

Алекс прикусывает губу зубами.

— Черт… Черт! — Я свирепо смотрю на самодовольного сукина сына.

— Он ждал тебя весь день. — Он щелкает пальцами. — Лучше иди.

— Ненавижу тебя, — бормочу я, вставая.

Показываю средний палец через плечо, когда выхожу из кабинета, оставляя Алекса посмеиваться мне вслед.

Мой брат Хейс машет мне заходить в его кабинет, прижимая телефон к уху, и кричит, неприятно выговаривая тому, кто находится на другой стороне. Его пристальный лазерный взгляд следует за мной, и он тычет пальцем в сторону кожаного кресла.

— Опоздание на минуту все равно опоздание, Джиллингем, и я не потерплю такой некомпетентности в своем отделе. Это понятно?

— Придурок, — бормочу я себе под нос, зарабатывая салют средним пальцем от закомплексованной задницы.

Я погружаюсь в прекрасную итальянскую кожу и игнорирую Хейса, глядя куда угодно, кроме него. В то время как офис Александра скромный и заполнен только самым необходимым, пространство Хейса — это гигантское хвастовство тем, насколько велик его кошелек и его мозг. Только лучшая мебель ручной работы, изготовленная из полированной стали и экзотических пород дерева. Полки заполнены книгами, ящики — папками, а бар — хрустальной посудой «Лалик». А дальнюю стену украшает телевизор размером с внедорожник.

— Больше никаких оправданий. Если я не увижу этот контракт в ближайшие несколько минут… Прекрасно. — Он вешает трубку, и вся эта мерзкая энергия Хейса направляется прямо на меня. — Ты опоздал, — он проверяет свой «Ролекс», — на семь часов.

— Мне так надоело, что люди говорят мне это.

— Ты не только опаздываешь, — он с отвращением смотрит на мой костюм, — но и одет как похоронный букет.

Я фыркаю и пытаюсь оправиться от оскорбления, нанесенного моему костюму.

— Это «Дольче и Габбана». — Моя челюсть напряжена, пока я жду, что осознание ошибки поразит его.

Этого не происходит.

— Ты работаешь в юридическом отделе «Норт Индастриз», а не в VIP-секции «Бум-бум рум». Одевайся как взрослый.

— «Дольче и Габбана!» — Я указываю на пиджак. Жилет. Штаны. Я жду его извинений. Ничего не приходит. — Ты чудовище.

— Почему тебя не было здесь сегодня утром, как всех остальных сотрудников?

— Это долгая история.

Хейс откидывается на спинку стула.

— Я весь, блядь, во внимании.

— Я слишком много выпил прошлой ночью и… — Я пожимаю плечами. — И не знаю. Вырубился. — Я не рассказываю ему ни о том, что меня ограбили, ни о девушке. Некоторые истории лучше не рассказывать. — Теперь я здесь.

— Ты вырубился.

— Это то, что я сказал.

— И проснулся в своей постели дома.

Я съеживаюсь.

— Не совсем дома.

— Господи, Кингстон. — Он съеживается. — Ты хоть представляешь, какие неприятности ты навлечешь на себя, на нашу семью, если какая-нибудь случайная цыпочка забеременеет от тебя, или ты подцепишь какую-нибудь дрянь на свой член?

— Все было совсем не так. У меня ни с кем не было секса. — Или, по крайней мере, она сказала, что не было. Признаюсь, я был удивлен.

— Откуда ты знаешь, что секса не было, если ты отключился? — Хейс использует свой самый родительский тон. Он был бы ужасным отцом, и это говорит о чем-то, если так считает парень, которого породил худший из людей.

— Не могли бы мы, пожалуйста, оставить тему моей ночи и перейти к тому, что, черт возьми, я собираюсь делать здесь сорок часов в неделю?

В его глазах появляется злой блеск. Тот, который я знаю с юности. Хейс был непревзойденным мучителем. Вишневый «Кул-Эйд»³ в насадке для душа, так что я подумал, что истекаю кровью до смерти. Завернутая в целлофан машина на школьной парковке. Полиция вытащила меня из класса по наводке, будто я планировал устроить стрельбу в школе. Мне пришлось встречаться с психотерапевтом в течение нескольких месяцев, прежде чем они поверили мне достаточно, чтобы позволить вернуться в кампус. Хейс никогда не признавался в этом, но я знаю, что это был он.

— Да. — Он наклоняется вперед и кладет локти на стол. — У меня есть стопки накопившихся документов, которые нужно разложить в алфавитном порядке по именам и отсортировать по дате.

Страх поселяется у меня в животе.

— В алфавитном порядке?

Он ухмыляется, ошибочно принимая мой тон за раздражение, а не за то, что это на самом деле — полномасштабная паника.

— Все верно, Ромео. Задачка для дошколят. Думаешь, что сможешь с этим справиться? — Он кивает на какую-то невидимую точку позади меня. — Я устроил для тебя офис.

Я медленно поворачиваюсь к открытой двери, которая ведет в комнату.

— Какого хрена? — Я поворачиваюсь обратно. — Это шкаф.

— Гардеробная.

— Хейс…

— Это больше, чем большинство квартир в Нью-Йорке, так что перестань ныть.

Тяжесть моего бумажного будущего, заставляет меня обхватить голову руками, а из горла вырывается стон.

— Это отстой.

Дверь в кабинет распахивается. Женщина вбегает внутрь и, тяжело дыша, натыкается на его стол. Ее светлые волосы выглядят так, будто несколько дней назад они были заплетены во французскую косу, а подол рубашки смят и выбит из-под пояса юбки-карандаша.

— Контракт, мистер Норт, — говорит она, затаив дыхание, протягивая Хейсу папку с документами.

Когда он берет её, женщина заправляет рубашку сзади, застегивает манжеты и безуспешно пытается пригладить волосы.

Хейс бросает контракт в мусорное ведро у ее ног. Ой.

— Я сам составил контракт час назад.

Лицо женщины бледнеет, вся кровь мгновенно отхлынула от ее лица.

— Я всю ночь работала над ним.

— Крайний срок был почти два часа назад.

Ее изящная челюсть напрягается.

— Я говорила тебе, что это произойдет…

— Слишком поздно. — Он отпускает ее движением запястья. — Займись предложением Сеймора. Он должен быть завтра в десять часов. Но после того, что ты выкинула сегодня, Джиллингем, я жду тебя в девять.

Ее плечи опускаются, и когда женщина поворачивается к нему спиной, я вижу, как она проводит рукой по щекам. Я аплодирую ей за то, что не позволила этому придурку увидеть ее слезы.

— Хорошо, мистер Норт.

Он не произносит ни слова, когда она вываливается из кабинета, тихо закрыв за собой дверь.

— Почему ты такой гнусный хер?

— Это бизнес. — Он крутит в пальцах золотую ручку. — Ничего личного.

— Да? Скажи это бедняжке Джиллингем. Для нее это выглядело довольно личным.

Хейс наклоняет голову.

— Извини, не помню, чтобы читал в твоем резюме, что у тебя был управленческий опыт или что ты занимал руководящую должность. О, подожди, точно. Это потому, что у тебя нет резюме, потому что у тебя никогда не было гребаной работы.

Я поднимаю палец.

— Это не совсем так…

— Так что перестань указывать мне, как делать мою.

— …Я был чистильщиком бассейна в Палома-Бич в Сен-Жан-Кап-Ферра.

Его густые брови сошлись вместе.

— Соблазнять пожилых женщин на пляжах Южной Франции — это не работа. — Он использует воздушные кавычки.

Это он так думает. Но два лета, проведенные в Палома-Бич, преподали мне самые ценные жизненные уроки — соблазнение, манипулирование и злоупотребление.

Я узнал, что если улыбаюсь определенным образом, использую свое тело и обаяние, то могу создать образ, который работает как дымовая завеса. Достаточно привлекателен, чтобы люди с готовностью дружили со мной и не были заинтересованы в том, чтобы копать глубже.

И, слава богу за это.

Потому что, если они посмотрят дальше моей дизайнерской одежды и красивого лица, то увидят во мне колоссального ублюдка, которым я и являюсь.

Габриэлла

— Вы, наверное, думаете, что я преувеличиваю. — Я откидываюсь на спинку стула и открываю упаковку ванильного пудинга. — Но нет. Он был, безусловно, самым красивым мужчиной, которого я когда-либо видела. — Отправляю кусочек в рот и проглатываю. — И да, я действительно имею в виду нереально красивый.

Я провела с Уолтером последние несколько часов, зная, что его время быстро приближается. Без какой-либо семьи — или хотя бы одного посетителя. Мне не хотелось, чтобы мужчина чувствовал себя одиноким, поэтому почитала ему, включила старый альбом Хэнка Уильямса и рассказала о моем красивом посетителе. Умирающие люди — лучшие слушатели.

— Попросить у него его номер? Нет, я даже не спросила его имени. Моего он тоже не спрашивал. — Провожу пластиковой ложкой по сливочно-сладкому заварному крему. — Я сказала ему, что он не в моем вкусе. Серьезно. Судьба? Нет, я в неё не верю. А вы? — Я откусываю еще один кусочек пудинга.

Позади меня раздаются тихие шаги, и я оборачиваюсь, чтобы увидеть, как Эван проскальзывает в темную комнату.

— Как у него дела? — спрашивает он, подходя ближе к кровати.

— Уже близко.

Он прижимает два пальца к запястью Уолтера.

— Ты съела пудинг умирающего? — игриво спрашивает он.

— Нет. — Облизываю ложку и выбрасываю ее в мусорное ведро. — Хорошо, технически, да, но Уолтер ненавидит пудинг. И он всегда отдавал его мне. Поэтому чувствовала, что ему хотелось бы, чтобы я его съела.

— Ты другая. — Эван улыбается так, что улыбка достигает его глаза, смягчая внешность крутого парня. Он симпатичный, высокий, сильный, сложен скорее как вышибала, чем как медбрат. — Ты единственный человек, которого я знаю, который может переваривать пищу, наблюдая, как умирают люди.

— Ты говоришь так, будто это плохо.

Его улыбка милая и безопасная, совсем не похожая на опасную ухмылку незнакомца из прошлой ночи.

— Неплохо, просто по-другому.

Другая. Синоним: отличная от. Странная. Своеобразная. И парень даже не имеет в виду мое лицо.

Он вставляет свой стетоскоп в уши и прижимает металлический диск к груди Уолтера. Я молча наблюдаю. Одна минута. Две. Никакого движения. Его рот приоткрыт. Напряжение долгой, тяжелой жизни исчезло с лица мужчины.

Эван смотрит на часы и вытаскивает стетоскоп из ушей.

— Три тридцать семь.

Я складываю прохладные руки Уолтера у него на груди, затем поднимаю его одеяло и натягиваю до шеи.

— Спасибо за все, Уолтер. Увидимся на другой стороне. — Я расчесываю пальцами его непослушные седые волосы. Знаю, что он хотел быть кремированным, но хочу, чтобы тот, кто выполняет эту работу, знал, что о нем заботились достаточно, чтобы уложить его волосы.

— Ты хорошо к нему относишься, — говорит Эван.

Я не плачу. Честно говоря, мне негрустно. Смерть приходит за всеми нами.

Однажды она уже приходила за мной.

Мне посчастливилось сбежать.