Неведомые земли. Том 2

Глава 107. Плавание короля Гаральда Строгого в район Восточно-Гренландского течения (предположительно 1065 г.)

Позади этого острова [Исландии], как сообщает король Свен Эстритсон, в океане более не встречаются обитаемые земли; за ним лежит страна невыносимого холода и невероятного тумана. Марциан упоминает об этом факте такими словами: «Через сутки плавания за Туле море становится застывшим».[1] Недавно в этом решил убедиться лично норвежский король Гаральд — опытный путешественник. Он исследовал водные просторы Северного океана и в конце концов добрался до такого места, где уже смутно виднелся край света и море низвергалось в ужасную бездну, которой ему удалось избежать, повернув вспять свои корабли с большим трудом, и он едва выбрался целым [paene vix salvus evasit].[2]

То же самое подтвердил автору этих строк [praesentium scriptori] один заслуживающий всяческого доверия монах-картезианец; значит, это правда. На их языке это место называется Геммендегоп [373] [Гиннунгагап]. Кормчего корабля, на котором находился король Гаральд, звали Олиден, сын Хельге, лоцмана — Гуннар Расвен.[3]

…Они вышли в море и ушли далеко к берегам Винланда, а также в безлюдные льды, и у них не было ни еды, ни огня, чтобы просушить свою одежду. Злой рок прогоняет удачу и приводит к ранней смерти.[4]

Если рассуждения и выводы, изложенные в предыдущей главе, считать обоснованными и выдерживающими критику, то нетрудно понять, почему предприимчивый норвежский король Гаральд использовал единственное в свое царствование мирное лето на милые его сердцу дальние плавания. Ведь в 1065 г. Гаральду как раз исполнилось 50 лет и ему не хотелось бесплодно провести эти зрелые годы. Экспедиция в Ботнический залив, о которой сообщалось в предыдущей главе, конечно, могла занять не более нескольких недель. Поэтому вполне возможно, что в то же лето король предпринял еще одно плавание с исследовательскими целями, в котором принимал личное участие, как о том сообщает Адам Бременский.

Судя по описанию этого «плавания по водным просторам северного океана», оно также носило чисто исследовательский характер. В более позднем комментарии к летописи Адама, напечатанном вместе с оригинальными текстами, но, несомненно, не принадлежащем перу Адама,[5] называются даже имена кормчего и лоцмана, которым король поручил проведение необычного плавания. Имя лоцмана, Расвен, встречается и в других исторических памятниках.[6] Цели и характер этого плавания по Северному Ледовитому океану поразительно напоминают экспедицию, предпринятую около 1040 г. фризскими дворянами — любителями приключений (см. гл. 105).

Нансен опять отнесся с недоверием к этому сообщению Адама.[7] Между тем автор этих строк не видит ни малейшего основания для столь скептического отношения. Несомненно, кое-что в этом сообщении, как и в описании приключений фризов, на первый взгляд кажется обычными морскими сказками, например история с «краем света» и др. И все же весь рассказ производит впечатление до наивности простого, прямодушного повествования и в целом соответствует представлениям, которые непременно должны были возникнуть у моряков того времени при знакомстве с дрейфующими льдами [374] у берегов Гренландии. Влияние на рассказчика древнегреческих мифов или книги Лукиана «Правдивая история», предполагаемое Нансеном, гораздо менее вероятно, чем гипотеза о действительном приключении. Разумеется, впечатление о нем непомерно преувеличено и искажено под влиянием средневековых представлений о вселенной.

Именно в тот период не было никакой нужды заниматься изучением наследия античных авторов, чтобы уверовать в истинность сотен мифов и волшебных сказок вроде той, о которой рассказывает Адам Бременский. Хотя в его хронике кое-где и встречаются следы вымыслов, все же бравый бременский каноник не заслуживает полного недоверия. Сообщения Адама в большинстве случаев, как уже подчеркивалось выше, в основном правдоподобны (так как он обычно записывал рассказы лишь «заслуживающих доверия» лиц.[8] Его хроника лишена следов стремления, свойственного некоторым старым авторам, заинтересовывать читателя нагромождением чудесных историй или вплетением в повествование древних мифов.[9] Подозрительность Нансена по отношению к Адаму Бременскому и датскому королю Свену неоправданна. Кроме того, следует помнить, что вымышленные приключения никогда не кончаются столь безрезультатно и не излагаются в таких минорных тонах, как описание обоих плаваний короля Гаральда. Явное разочарование в результатах плавания представляется самым бесспорным доказательством подлинности и исторической достоверности излагаемых событий.

Встречающееся в этом рассказе упоминание о водовороте тоже никак не может вызывать подозрения об обычном для моряков бахвальстве.

Ведь в сообщении Адама Бременского нигде не утверждается, что путешественники видели этот водоворот своими глазами. Попав в сильное течение, они просто решили, что их влечет к мировому водовороту — Гиннунгагапу.[10] Что в этом неправдоподобного? Норвежцам тех времен было известно несколько опасных водоворотов: «Мальстрём»у Лофотенских островов, «Сальтбром» у Боде, «Страумнскин» возле Святого Носа у Мурманского побережья и другие морские опасности такого же рода. Разве у мореходов, попавших в незнакомом море в сильное, изобилующее льдами течение вблизи берега, в стужу и туман, не должна была застыть от ужаса кровь в жилах и возникнуть воспоминание о мировом водовороте? Разве можно обвинять мореплавателей тех далеких времен за то, что они позднее в слишком ярких красках расписывали ужасы, которые им пришлось пережить в опасные минуты? На одном этом основании при всех условиях неуместно отказывать в доверии самим морякам, а тем более летописцу Адаму Бременскому, объективно записавшему их рассказ!

А о том, что в пределах Восточно-Гренландского течения имеется ряд весьма опасных пучин, сообщал уже не кто иной, как «гренландский апостол» [375] Эгеде: «В проливе, отделяющем вышеназванный мыс [мыс Фарвель], проходит очень опасное течение, с водоворотами, разрушающими даже скалы».[11]

Нансен обвиняет Адама Бременского даже в том, что он «не дал себе труда немного исправить описание морских ужасов в обоих рассказах».[12] Суждение столь же странное, сколь и жесткое! Ведь Адам не располагал современными знаниями географии и естественных наук, а поэтому и не мог подвергнуть рассказы норвежцев критическому разбору. Как же он мог решить, что в них достоверно, а что нет? «Поправки» в тех условиях были бы не более и не менее как фальсификацией. С каких пор летописца осуждают за то, что он не фальсифицирует оказавшийся в его распоряжении материал?

В рассказе Адама нет ни одного эпизода, который производил бы впечатление вымышленного или хотя бы сомнительного. Правда, невольно возникает вопрос: что могло побудить норвежского короля предпринять плавание именно в пресловутую гренландскую «ледяную пустыню», самую бесполезную и опасную часть Атлантического океана? Руководила ли им действительно чистая страсть к исследованию или ему просто любопытно было узнать, каков на самом деле Крайний север? Поскольку Адам употребляет для характеристики экспедиции недвусмысленное выражение perscrutari, то есть «путем исследования», очевидно, он писал о чем-то в этом роде. Однако напрашивается вопрос, почему же король не использовал единственное спокойное лето рациональнее, например для плавания в более богатые южные страны, благословенные берега которых манили смелых викингов богатой добычей, а искусных купцов — большим барышом?

Автору этих строк представляется вполне вероятным, что король Гаральд на самом деле совсем не стремился печально блуждать среди туманов, льдов и водоворотов. Ему, видимо, хотелось добраться до населенных земель, где перед ним открылась бы возможность легкой наживы — мирным ли путем или военными набегами. И то и другое считалось тогда одинаково почетным. Правда, из сообщения Адама этого не следует. У него сказано лишь, что Гаральд «исследовал просторы Северного океана». Но, быть может, есть другая возможность выяснить истинные намерения норвежского короля?

Такая возможность представится, если поставить в связь с плаванием Гаральда другой документ той же эпохи. В данном случае это не только допустимо, но и необходимо.

В дошедших до нас многочисленных средневековых исторических источниках и сагах северных народов часто рассказывается о намеренных или невольных плаваниях исландцев в пустынных водах, омывающих восточное побережье Гренландии, но ни разу не упоминается о походах норвежцев в этот район. Согласно преданиям, норвежцы время от времени совершали плавания к заселенному юго-западному берегу Гренландии, но всегда избегали приближаться к безлюдным и покрытым сплошными льдами восточным берегам. Тем поразительнее кажется содержание рунической надписи XI в., найденной на юго-востоке Норвегии. Эта надпись сообщает о непреднамеренном [376] плавании норвежцев в этих негостеприимных водах, состоявшемся как раз в ту же эпоху.

Речь идет о так называемой Хёненской рунической надписи. Хёнен — это небольшой хутор в районе Рингерике. Между этим хутором и местечком Тандберг в 1817 г. нашли надгробную надпись на могиле неизвестного молодого моряка из знатного рода. Имя покойника осталось неизвестным. Вероятно, оно стояло в самом начале надписи, которое не сохранилось. К сожалению, давно пропала и сама надгробная плита и ее научное описание, сделанное в 1823 г. капитаном Лоренсом Дидериком Клювером по поручению Королевского норвежского научного общества. В 1872 г. это описание еще значилось под № 304 в Тронхеймском собрании рукописей. К счастью, сохранилась копия рунической надписи, сделанная в 1838 г. настоятелем Бергенского монастыря Кристье. По этой копии известному рунологу Бугге удалось изучить надпись. 14 сентября 1894 г. Бугге сделал в Христиании [Осло. — Ред.] научный доклад о результатах своего исследования. Позже доклад был обработай и опубликован.[13]

Перевод надписи, сделанный Бугге, приведен выше. Правильность его подвергается сомнению «новейшими скандинавскими рунологами», как сообщил автору этих строк литературовед проф. Фредерик Паше в письме из Осло от 14 октября 1932 г. Ольсен также считает толкование надписи, данное Бугге, «в высшей степени сомнительным».[14] Более того, в новом немецком пособии по рунологии[15] вообще ни слова не упоминается о Хёненской надписи, очевидно потому, что ее сочли сомнительной. Однако видный немецкий рунолог проф. Неккель 9 марта 1935 г. сообщил автору этих строк в ответ на его запрос следующее: «Как и Бугге, я считаю Хёненскую руническую надпись подлинной». Очевидно, всем успешным расшифровкам надписей уготована одна и та же судьба: их позднее оспаривают! Между тем Бугге совершенно четко заявляет: «Нет никаких сомнений в том, что в надписи речь идет о Винланде».[16] Учитывая это утверждение, а также, бесспорно, высокий научный уровень исследований Бугге, еще никем не превзойденный, автор этих строк не видит оснований отвергать его перевод, тем более что он исключительно удачно вписывается в исторические события той эпохи.

Еще Бугге поставил невольно напрашивающийся вопрос, не имеет ли Хёненская руническая надпись какое-то отношение к плаванию короля Гаральда в Северный Ледовитый океан. Характер рун заставляет отнести надпись «примерно» к периоду между 1010 и 1050 гг.,[17] тогда как экспедиция Гаральда состоялась, очевидно, в 1065 г. Поэтому есть основания говорить о совпадении их во времени. И все же Бугге считает, что, «видимо, путешествие, о котором сообщает надпись из Хёнена, не имеет никакого отношения к ледовому походу короля Гаральда Строгого».[18] [377]

Основанием для такого вывода послужило лишь то обстоятельство, что король Гаральд совершил плавание по Северному Ледовитому океану, в то время как в надписи говорится о гренландских пустынных водах. Очевидно, Бугге просто ошибся в географической оценке событий. Гренландские воды всегда и с полным правом считались частью Северного Ледовитого океана. Кроме того, у Адама Бременского так отчетливо описан именно этот район, что трудно допустить даже малейшую тень сомнения в тождестве плавания короля Гаральда и того события, о котором сообщает руническая надпись из Хёнена. Король Гаральд побывал в той части Северного Ледовитого океана, где сильное течение, льды и туманы могли породить представление о приближении корабля к водовороту Гиннунгагап. «Дикие и пустынные места», о которых говорится в рунической надписи, всегда были характерны для восточного побережья Гренландии. Поэтому было бы просто необъяснимо, если бы оба источника не описывали одной и той же местности и не относились к одному и тому же времени!

К этому надо добавить еще одно обстоятельство. Район Рингерике, в котором найдена плита с надписью, был родиной короля Гаральда! Его отец Сигурд Сюр был там королем фюльке, когда у него в 1015 г. родился сын Гаральд. Следовательно, неизвестный покойник, захороненный в Хёнене, мог находиться в близких отношениях с королем. Итак, в конечном счете вовсе не таким уж нелепым оказывается предположение о том, что король Гаральд сам приказал воздвигнуть этот памятник на могиле какого-то юноши из знатного рода, сопровождавшего его в ледовом походе и там погибшего.

Возможно, мы могли бы прийти к более определенному выводу, если бы знали имя покойника, в честь которого был воздвигнут памятник. Бугге предполагает, что покойник действительно был «норвежцем из Рингерике, пустившимся в плавание к безлюдным берегам Гренландии».[19] В этом случае вероятность участия его в экспедиции короля Гаральда, который тоже происходил из Рингерике и в это же самое время совершил плавание к безлюдной части Гренландии, очень велика. Можно с полным правом сопоставить или даже просто идентифицировать эти два плавания. Поскольку ни в одном средневековом источнике больше ни разу не сообщается о норвежских экспедициях в Северный Ледовитый океан или к восточным берегам Гренландии, автор этих строк решается даже настаивать на невероятности отсутствия между этими событиями тесной внутренней связи! Здесь мы сталкиваемся с обстоятельствами, аналогичными тем, которые связаны с рунической надписью на Кенсингтонском камне (см. т. III, гл. 150). Кенсингтонскую надпись вообще можно понять лишь в том случае, если ее содержание сопоставить с исторически засвидетельствованной единственной совместной норвежско-шведской экспедицией короля Магнуса.

Но если согласиться с гипотезой о тождестве плавания, упоминаемого в надгробной надписи из Хёнена, и экспедиции Гаральда, то мы получаем отправную точку для разгадки истинных намерений короля. Оказывается, он хотел, миновав Исландию, двинуться дальше «в Винланд», но случайно [378] попал в «гренландские ледовые поля». Отсюда Неккель сделал вполне обоснованный вывод:

«Напрашивается мысль о том, что необычайно смелое и далекое океанское плавание короля Гаральда представляет собой попытку присоединить к своему королевству Винланд, о котором как раз в тот период ходило много слухов. Эта догадка очень соответствует характеру короля».[20]

Гипотеза Неккеля рискованна, но приемлема. Возможно, в планы короля и не входило немедленное «присоединение» Винланда к своей короне, но вполне вероятно, что плавание было походом викингов за добычей в прославленный скальдами прекрасный Винланд.

Во время этого похода король, очевидно, чересчур уклонился к северу, вследствие чего и попал против своей воли в «ледовую пустыню». Миновав Исландию, Гаральду надо было бы резко повернуть на юго-запад, согласно навигационным указаниям, содержащимся в «Ланднамабок».

«Чтобы попасть из Норвегии в Гренландию (в колонию), надо обогнуть Исландию с юга на таком расстоянии, чтобы слышать голоса птиц и моржей».[21]

Гаральд же вместо этого держал курс прямо на Исландию, а затем, видимо, плыл все время либо на запад, либо на запад-юго-запад. Поэтому корабль неизбежно должен был попасть в холодное течение, которое на юге доходит почти до 60° с.ш. Некоторые рассуждения Нансена представляют собой столь же убедительное, сколь и неожиданное подтверждение правильности такого толкования. Нансен анализирует древнюю сагу о Лодине Могильщике,[22] которому дали это прозвище потому, что он привез трупы Финна Фегина и команды его корабля из хижин на восточном склоне гренландских ледников, то есть в «ледовой пустыне». Здесь относительно часто погибали норманны, попадавшие случайно или для охоты в эти края. Вот что пишет Нансен:

«Это доказывает, что речь идет о восточном береге; все это произошло, видимо, за несколько лет до смерти короля Гаральда Строгого».[23]

Каким образом Нансен установил эту хронологическую последовательность, он не указывает. Но поскольку Гаральд Строгий погиб в 1066 г., то трагическое приключение Финна Фегина в гренландских льдах должно совпасть по времени с плаванием короля Гаральда по Северному Ледовитому океану. Возможность самой тесной связи между этими событиями становится более реальной.

Нансен не связывает события саги о Лодине Могильщике с экспедицией короля Гаральда в Северный Ледовитый океан. Тем больше оснований у автора этих строк задать вопрос: не произошла ли гибель Финна Фегина и команды его корабля во время плавания короля Гаральда? Может быть, Финн Фегин, о котором мы больше ничего не знаем, и неизвестный покойник, которому посвящена руническая надпись на Хёненской надгробной плите, — одно и то же лицо? На такие раздумья наталкивает совпадение во времени обоих событий, [379] а также уникальность норвежской экспедиции, попавшей в Восточно-Гренландское течение.

Такое толкование вскрывает смысл и взаимосвязь событий. Правда, все это лишь догадка о том, как могли развиваться события, но она представляется еще более вероятной в свете следующего факта. Еще в 1500 г. Гашпар Кортириал, намереваясь вновь найти открытую за 27 лет до него [видимо, его отцом] «Страну трески», случайно попал в гренландские дрейфующие льды и дрейфовал вместе с ними на довольно большое расстояние.[24]

Особенно важным и показательным автор считает упоминание в примечании к хронике Адама названия «Гиннунгагап». Одно это название опровергает не только все измышления насчет заимствования описания путешествия у Лукиана и других античных авторов, но и доказывает одновременно, что весь рассказ восходит к скандинавскому источнику и действительно имеет отношение к гренландским дрейфующим льдам. Ведь среди норманнов долго бытовало поверье, что они движутся по направлению к мировому водовороту Гиннунгагапу (см. гл. 105). Таким образом, одно это слово уже служит надежнейшим доказательством того, что Ледовое море короля Гаральда находилось как раз там, где была расположена «ледяная пустыня», в которой погиб неизвестный покойник из Хёнена.

Насколько мощным представлялось норманнам течение, несущее дрейфующие льды, показывает одно место из «Королевского Зерцала» (около 1240 г.). Там говорится, что дрейфующие льды движутся «со скоростью корабля при попутном ветре».

Неккель ответил автору на его вопрос, что «не может не согласиться с предположением о наличии тесной связи между Хёненской надписью и рассказом о ледовом походе короля Гаральда Строгого». Да и проф. Шмейдлер из Эрлангена, пожалуй лучший знаток Адама Бременского, которого автор попросил высказать свое мнение по этому вопросу, ответил ему 20 июня 1936 г., что предложенная им версия о связи между рунической надписью на Хёненском камне и сообщением Адама о путешествии в гренландские льды не только не «кажется правдоподобной, но, более того, представляется весьма вероятной».

Если мы будем рассматривать рассказ Адама о ледовом походе короля Гаральда изолированно, нам не понять ни психологических мотивов этой экспедиции, ни ее географического значения. Но как только мы сопоставим ее с рунической надписью из Хёнена, обе проблемы решаются сами собой. Обстоятельства здесь аналогичны тем, какие вынудили поставить путешествие Полибия к западному побережью Африки в связь с «Надписью стоика» (см. т. I, гл. 29). Там сопоставление двух источников привело к отличной реконструкции исторических фактов. В нашем случае применение того же метода создает еще более ясную картину. Внутренняя связь между Xёненской надписью, рассказом Адама и сагой о Лодине Могильщике напрашивается сама собой. Автор не видит причин, почему бы не облегчить понимание одного источника путем привлечения другого.